Сердце в огне (СИ) - Безрукова Марина. Страница 15

— Привет.

Глеб обернулся. Силуэт Жени замерцал и растаял в шлейфе горьковатого парфюма другой женщины. Глеб тихо выдохнул, точно схватился за спасательный круг. Когда человек тонет, совершенно неважно, за что уцепиться, главное, выжить.

— Выпьем кофе?

И опять она ведет партию.

— Да…

Анна кивнула и устремилась дальше по коридору.

— Там… на совещании… — сказал ей в спину Глеб.

— Не важно, — не оборачиваясь, ответила Анна. — В полпервого, в кофейне на той стороне улицы.

Глеб смотрел в экран компьютера и не видел ничего. Снова обрушился на него шквал сомнений. Придавил тяжелыми камнями, не дает больше ни о чем думать. Еще можно всё прекратить. Позвонить, отказаться от встречи или пойти и объяснить, что там, в баре, он проявил слабость, что он просто сильно устал, что на самом деле у него всё хорошо. Главное, себя в этом убедить. И выбрать. Покой, дарующий силы жить или ежедневное преодоление себя в надежде на изменения.

Нет, о выборе лучше не думать. Он чувствовал себя так, будто попал в безумную игру. Перед ним стеклянная дорожка, а под ней бездна. По условиям игры нужно пройти и выжить. Какие-то стекла настоящие, другие — лишь иллюзия, созданная в пространстве. На первый взгляд, они неотличимы. Нужно шагнуть и удержаться. Или рухнуть вниз. В помощь — только интуиция и удача. Но в игре ты отвечаешь только за себя. А когда нужно сделать выбор, который неизбежно коснется другого? И что бы ни выбрал, потом всё равно будешь мучиться и думать, думать, думать: а правильно ли я сделал?

Почему это случилось именно сейчас и именно с ним? Он думал, он справится сам. Ведь он мужчина. Он привык преодолевать трудности. Ни разу не сдался и не отступил. Он всегда презирал тех, кто предавал женщину, оставлял ее в болезни или слабости. Он упивался своим благородством и самодовольно поглаживал свое эго: я-то не такой. У него всегда был план, которому он следовал, и если случались отклонения, то были они незначительны и при должном усилии быстро корректировались. Но пришел огонь. Все планы превратились в пепел, а заодно сгорели и его благородство, и осуждение тех, кто не выдержал когда-то и ослабел. И вот теперь слабым стал он. Жизнь перевернулась и очередной раз доказала, что человек ничем управлять не может.

Раздался громкий щелчок. Карандаш, который Глеб сжимал в пальцах, треснул пополам. Он так задумался, что не заметил, как сломал его. Карандаш был блестящим и новым. Только сегодня его взял из коробки. «Вот и я, как эта деревяшка, — усмехнулся Глеб, — сверху прочный, а чуть надавили — и в щепки». Он попытался соединить два зазубренных края. Они хорошо подходили, и только отколовшаяся краска, без прикрас демонстрировала место разлома. Глеб снова отделил один огрызок от другого. А ведь каждая из этих частей может остаться карандашами. Одному нужно аккуратно отпилить некрасиво торчащие щепки, а другому — заточить грифель. И пожалуйста! Они еще послужат! Это ведь тоже выход…

Он не стал выбрасывать сломанный карандаш в урну. Пусть напоминает, что всё поправимо. Изменять он Жене не собирается, а значит, имеет право следовать к спасению своим путем.

***

Женя задумчиво смотрела на легкую занавеску цвета лимона. Она купила ее в прошлом году, зимой, когда ночи были по-особенному черны и непроницаемы. Снег долго не выпадал, и после пяти вечера, небо накрывало город плотной темной тканью, словно это была клетка с попугаем. Хотелось ярких красок, а больше всего огромного желтого и горячего, как блин, солнца. Ноги сами собой понесли в магазин, где и было куплено это чудо с золотистым оттенком. Занавеска прекрасно подошла к светло-бирюзовой мебели, но, главное, она радовала и поднимала настроение, позволяя на время забыть о холоде и мраке за окном.

Если бы сейчас так же легко она помогла избавиться от ужасного ощущения тоски и беспомощности. Женя вздохнула и привычно постаралась утрамбовать эмоции в контейнер, который прятала на чердаке своей души. С каждым днем он становился всё больше и больше. Сначала это была маленькая коробочка, куда она тщательно упаковала страх. Она видела, до чего может довести человека испуг. Потом туда пришлось отправить вину, и коробочка сразу распухла и расползлась по швам, превратившись в контейнер. И тогда остальные чувства, в избытке ее переполнявшие, наперегонки бросились занимать себе потайные места. Они толкались и теснили друг друга, и предсказуемо кому-то из них не хватало места. Поэтому каждый день Женя ощущала, то ничем не объяснимую ярость, то отчаяние и гнев, всё зависело от того, какую из эмоций попытались выдавить из контейнера. Приходилось тщательно контролировать наполняемость, быть начеку и вовремя предугадывать, с каким чувством нужно немедленно справиться.

Женя хотела поговорить с Глебом и узнать: нет ли у него подобного ощущения. Но тема пожара и гибели его родителей была табу, а теперь, когда и она побывала в огне, начать разговор было и вовсе невозможно. Резко, будто от судороги, потянуло пальцы. Морщась, Женя машинально принялась их растирать. Физическая боль отвлекала, и Женя была ей даже рада. Упрямо и методично она выполняла ежедневные упражнения, сама массировала кисти, сжимала колючий мячик и растягивала пальцы и ставшую неэластичной кожу.

Она старалась не вспоминать, какими ловкими и быстрыми были ее руки раньше. Как недолго на безымянном пальце сверкало новенькое обручальное кольцо. Теперь оно лежит в шкатулке, вместе с другими украшениями. Женя достала его и зачем-то надела. Покалеченный кусачками ободок легко разошелся и обхватил кожу. В глазах защипало: Женя вскинуло лицо кверху. И почему это случилось именно с ней?

«Купим новое, Жень. Вот окончательно восстановятся руки, и купим!» — успокаивал ее еще в больнице Глеб.

«Может быть, я зря паникую и думаю только о плохом? Может быть, мне всё кажется?» — снова попробовала договориться с собой Женя. Она вспомнила о предстоящем вечере с шампанским и вишней — отголосок из прошлой жизни. Робко внутри шевельнулась надежда, попыталась подать голос, но тут же страх закрыл ей рот липкими пальцами.

Глава 11

Кофейня «Высота» находилась на крыше. Кто-то предприимчивый построил большую мансарду и открыл в ней уютное пространство с панорамными окнами, сквозь которые на посетителей обрушивалось небо. Оно и было основным элементом декора: то высокое и голубое, то низкое и хмурое, то наполненное багровыми всполохами, а то и черное, как самый крепкий кофе. Со стеклянного потолка на длинных шнурах свисали желтые лампочки. Часть из них была спрятана в птичьих клетках — просторных и маленьких, металлических и свитых из лозы, округлых и квадратных, вытянутых, как колба и похожих на уличные фонарики. Небольшие, хаотично расставленные столы, никогда не пустовали, но сегодня, к удивлению Глеба, в кофейне было малолюдно. Как будто специально для него и Анны.

Он пришел на десять минут раньше и теперь чувствовал себя неловко. Рассматривал доску, на которой мелом были записаны неизвестные ему названия, ждал. Анна явилась вовремя, когда длинная стрелка на темно-синей стене, служившей циферблатом, прочно обосновалась на нижнем делении.

— Привет, — снова поздоровалась она и, не оглядываясь, прошла к столику у окна.

На ограждении соседней крыши расселась сизая стайка голубей. Они с любопытством поглядывали на людей за стеклом. «Мы для них, как в зоопарке», — усмехнулся Глеб. Анна откинулась на спинку стула и побарабанила пальцами по гладкой поверхности, как будто хотела привлечь внимание.

— Что тебе заказать? — спросил Глеб.

И опять неуверенность неопытного юноши мелькнула в голосе. Глеб занервничал и еле подавил желание проверить рубашку, не пахнет ли от него потом. Почему-то ему казалось, что в присутствии Анны у него обязательно и немедленно обнаружится какой-нибудь изъян. Голубая дымка ее глаз была совсем рядом. Глеб осторожно сглотнул слюну, надеясь, что это движение осталось незаметным.

— Я буду кофе по-римски, — ответила Анна, и лицо ее стало серьезным.