Баба Люба. Вернуть СССР (СИ) - Фонд А.. Страница 27

Господи, до чего же, твари, людей довели!

— Вот ты дура! — Гала-джан смотрела на меня как на идиотку, когда старушка ушла.

Нужно ли говорить, что вечером я не только положенную выручку не получила, но ещё и пришлось из своих (точнее из Любашиных сбережений) Рафику возвращать?

Мда, так я много не заработаю.

Домой я возвращалась уставшая, в глубоком минусе.

Но при этом я совсем не жалела. Как представлю эту старушку, как она из гнилых капустных очисток дома суп варит, так сердце кровью обливается. А ведь она войну пережила, светлое коммунистическое будущее всю жизнь строила. И вот «заслуженный» результат.

Домой я пришла уставшая, недовольная.

А в комнате через стенку уже вовсю гремит музыка — лиловогубая соседка развлекается. Войну она мне, значит, устроила.

Ладно.

Война, так война. Повоюем, раз так хочет. У меня как раз настрой соответствующий — повоевать. Но с наскока, с шашкой на танк я не люблю. А вот попартизанить — самое оно.

Я мужественно выдержала музыку (до двух ночи играла, пока сосед снизу не пришел к ней ругаться). А я вот не пошла. Утром я увидела, как сосед уехал на работу, часов шесть было.

Прекрасно! Просто прекрасно начинается этот день! Для лиловогубой я включила на всю громкость молитвенный хор старцев из Оптинской пустыни. В шесть утра. На планшете случайно обнаружила — Ирка когда-то накачала. Она одно время очень по всему этому заморачивалась, когда её парень бросил.

Планшет медицинским пластырем приклеила к стенке (да, обоев жалко, но они и так страшненькие. Да и духовность соседки значительно дороже). Получалось мне в квартиру не сильно слышно (и дверь я в комнату крепко прикрыла), зато лиловогубая будет наслаждаться. Во всяком случае спать не сможет. И так будет каждое утро. Вот и посмотрим, кто кого.

Я как раз сделала завтрак и разбудила ребят. Пока они собирались — раздался звонок в дверь. Стопроцентно лиловогубая молитвами Оптинских старцев прониклась и пришла приобщаться.

— Но я тоже подготовилась. Прихватила в руки «Сторожевую башню» и остальную макулатурку и дружелюбно пошла открывать.

Так и есть. Лиловогубая. Правда сейчас она была не накрашенная, что, однако, отнюдь не делало её приятнее.

— Ты чего спать мне не даёшь! Заколебала, корова! — заорала на меня соседка.

— Время молитвы, — назидательно сказала я торжественным тоном.

— Шесть утра⁈

— Да, вот вчера полночи бесовские песнопения звучали. Грех-то какой. Нужно сегодня очистить душу святыми молитвами, — лучезарным голосом сказала я и с тихой улыбкой протянула ей брошюрки, — держи, сестра, приобщись. Скверну из души нужно выжигать молитвой.

— Сделай потише! — заорала лиловогубая.

Брошюрки она, кстати, брать почему-то не захотела, бросила на пол. Ещё немного поругавшись и поугрожав мне, она ушла к себе, громко хлопнув дверью.

Ну ничего, вода камень точит. Сердцем чую, что за неделю лиловогубая сможет исполнять молитвы не хуже хора Оптинских старцев. Уж я-то постараюсь, чтобы так и было.

Сегодня мне на базар нужно приходить аж после обеда. Утром там что-то было, вроде проверка какая-то, плановая. Рафик сказал мне прийти к двум. Так что полдня у меня было свободного времени.

И я решила сходить в больницу проведать Ивановну. Соседка как-никак. Заодно выясню, когда она возвращаться планирует.

Больница встретила меня крепкими запахами хлорки, каких-то особо вонючих лекарств, человеческой боли и горохового супа.

Я спросила у дежурной медсестры, в какое отделение могли отвезти больную старушку из улицы Комсомольской с подозрением на камни в желчном. Как ни странно, медсестра очень быстро нашла мне Ивановну (хоть имени и фамилии её я не знала).

— В пятой палате, второй этаж. Только недолго там! — напутствовала меня медсестра, пряча шоколадку в карман халата.

А я поднялась на второй этаж.

Ивановна была не очень. Черты лица заострились, лицо было лимонно-желтым.

— Здравствуйте, соседка, — сказала я, когда вошла в палату.

Ивановна обрадовалась.

Насколько я поняла, её никто не проведывал.

— Умру я скоро, Любушка, — торжественно сообщила она мне, глядя в потолок тихими просветлёнными глазами.

— Да рано вам умирать, — не согласилась я.

— Худо мне, внутри всё огнём горит, — пожаловалась она, — проклятые доктора колют мне и колют. Уже всю искололи. И ничего сделать не могу. Они меня не слушают! А таблетки дают, так я их выбрасываю.

— Зачем? — нахмурилась я.

— Умереть хочу, — заявила Ивановна, — зачем мне так жить дальше?

— У-у-у-у, Ивановна, люди без желчного пузыря вполне себе нормально живут. Ой, если хотят жить — то и без ног, без рук, без глаз и то живут. Было бы желание. Так что давайте прекращайте хандрить и возвращайтесь домой.

— Нечего мне дома делать. Никто меня там не ждёт и путь мой земной окончен, — упёрлась старушка.

— Как это не ждёт? — возразила я и сразу наябедничала, — у вас же в квартире племянница поселилась. Уже там ремонт делает.

— Да ты что! — взвилась Ивановна, но я успела её поймать и не дала свалиться с кровати. — Это Раиска! Зараза какая!

Уложив Ивановну обратно, я безжалостно продолжила:

— Половину ваших вещей Раиска уже повыбрасывала. И альбомы, и вазочки…

— Альбомы! Мой мейсенский фарфор! Да этим сервизом ещё моя прабабушка в Институте благородных девиц за отличную учебу была награждена! А эта зараза повыбрасывала!

Ивановна приготовилась закатить глаза, что совершенно не входило в мои планы.

— Да не переживайте. Я Семёна, дворника нашего попросила, он всё собрал и у себя в сторожке хранит.

— Хранит? Сервиз? — слабым голосом переспросила Ивановна, — и альбомы?

— Да. И альбомы тоже. И даже салфеточки вязанные.

Известие о салфеточках совсем деморализовало Ивановну. Она несколько минут беззвучно ловила ртом воздух.

Наконец, состояние старушки немного пришло в норму, и я сказала напоследок (контрольный):

— Так что вы выздоравливайте, соседушка, да побыстрее. Сами понимаете, Семён, дворник хоть и хороший, да безалаберный. Может какую-нибудь вазочку случайно и разбить или потерять.

— Ты уж там присмотри, Любушка, — слабым голосом попросила Ивановна.

— Я присмотрю, — пообещала я, — но вы тут недолго. А то скоро мы с детьми в деревню уедем. Картошку сажать надо. И Семён может всё, что угодно.

— Я быстро! — желваки на щеках Ивановны заходили туда-сюда. — Любаша, ты уже уходишь? Попроси там медсестричку, пусть заново таблетки мне принесёт. Скажи, я эти, что она утром давала, рассыпала случайно.

— Скажу, — пообещала я, стараясь, чтобы довольная улыбка не появилась на лице раньше времени.

Ну всё, судьба лиловогубой Раиски практически решена.

Я таких старушек хорошо знаю. Они за какой-нибудь приснопамятный прабабушкин футлярчик от духов убить могут. Так что молитвы Оптинских старцев для Раиски скоро будут самым лёгким и приятным наказанием по сравнению с тем, что сделает ей Ивановна, когда вернется и не обнаружит любимых блюдечек на своём месте.

Я передала медсестре просьбу соседки и развернулась к выходу.

Путь мой проходил мимо небольшого холла. Там на диванчике сидели люди, явно к кому-то тоже пришли посетители.

— Так вот же она! Сынок, вот эта женщина, что спасла меня! Не дала умереть!

Я обернулась — на диванчике сидели давешний дедушка и мой бывший шеф — скотина Алексей Петрович.

Глава 14

Я как раз собиралась на рынок, когда дверь в прихожей стукнула.

Хм.

Я взглянула на часы — час дня. Ребята обычно возвращаются после трёх, а то и четырёх. Кроме уроков у них ещё кружки и секции всякие.

Выглянула в прихожую. Там разувалась Анжелика.

— Привет, — сказала я, — что-то ты рано сегодня. Уроки уже закончились?

Анжелика пробормотала что-то неразборчивое и ринулась к себе в комнату.

Интересно? Что там случилось? Нет настроения? Поругалась с кем-то? Двойку получила? Ладно, всё равно же расскажет.