Это лишь игра (СИ) - Шолохова Елена. Страница 13

– Осторожнее, – наконец произносит он серьезно, отводит глаза и сам отходит в сторону.

Я оглядываюсь на Петьку. Он тут же подбегает ко мне, по пути отвесив подзатыльник кому-то из семиклашек. Поднимает с пола мою сумку, протягивает мне, и мы вместе выходим.

– Горр тебе что-нибудь сказал? – бубнит Петька. – А что он тебе сказал? Чего он вообще так долго тебя держал? Не, спасибо ему, что он тебя поймал, но чего так вцепился? Чуть ли не обнимался…

Только я все еще в каком-то оцепенении.

– Что это было? Кто меня толкнул?

– А-а, да это не тебя. Это придурки из седьмого класса подножку поставили толстому. А он на тебя повалился. Я тоже рванул к тебе, но Горр этот… Ну так он тебе что-то сказал?

– Идём уже, – говорю я, потихоньку приходя в себя.

15. Герман

Третьякова меня удивила. Кто бы мог подумать, что в этой тихоне столько упрямства и прямо-таки железные принципы.

Нет, я примерно догадывался, что она не захочет врать, что Жучку пожалеет, распереживается, но не ожидал, что пойдет до конца, прекрасно зная, что остальные ее честность, мягко говоря, не заценят. Она ведь не слабоумная, чтобы этого не понимать. И все равно сделала по-своему.

Дэн по сравнению с ней имел жалкий вид. Бледнел, трясся, заикался. Скулил как побитый пёс. Особенно это заметно на контрасте с тем, как азартно он накануне гонял Жучку. Такие метаморфозы всегда забавляют. А вот она ничего так держалась, не дрогнула.

Я даже пожалел, что замутил эту акцию в его поддержку. Если б не Ямпольский с этим его: «Ничего нельзя поделать…», мне и в голову бы не пришла эта затея. Только теперь уже что...

В принципе, мне на Дэна плевать. Что есть он, что его нет – без разницы. Обычный туповатый и мелкотравчатый быдлан, косящий под «своего». Но для наших – самое то.

Когда Дэн потом подошел ко мне и отозвал в сторонку, а затем начал жевать, мол, он ко мне всегда со всей душой, ценил, уважал и всё такое, я понял, что за этим последует. И точно – после этой вводной он промямлил: «Может, твой отец мог бы мне как-то помочь? Слово там замолвить, чтоб дело замяли… Я наслышан, он всё может. У него же связи везде».

Отец-то, конечно, может, да только не станет. Отец и помощь – это оксюморон. Он всё делает только ради собственной выгоды, и немалой. В противном случае он и пальцем не пошевелит. Но Дэну я, не вдаваясь в объяснения, просто сказал: нет. И еще больше пожалел, что подкинул нашим идею коллективно его выгораживать.

Впрочем, тогда бы я не узнал, какой интересный экземпляр эта Лена Третьякова. Прямо авис рара*. Вот только надолго ли её принципов хватит…

И почему я раньше ее не замечал?

***

После классного часа сразу началась заварушка. Я уж думал, наши растерзают Третьякову прямо на месте. Чернышов, конечно, как мог, ее защищал, но что он там может? Его самого тут же скрутили. Новая англичанка тоже что-то пропищала, но ее и не заметил никто. Историк, конечно, разогнал всех, но ясно было сразу, что этим волнение масс не закончится и после уроков они сообразят крестовый поход.

Так примерно и вышло. После школы наши поджидали Третьякову и ее Петю у ворот. Что уж они там собирались с ними делать – я спрашивать не стал. В общем-то, и так представить можно. Вряд ли просто до дома сопроводить.

Пришлось позвать всю толпу в отцовский ресторан. Отец мне, конечно, потом спасибо не скажет, но плевать, да и халявный бизнес-ланч сразу унял у наших жажду мести.

Отец купил этот ресторан года два назад, вскоре после того, как забрал меня из Калгари. Тогда у него возникли какие-то серьезные проблемы с канадскими партнерами-нефтяниками. Насколько уж серьезные – не знаю. Отец меня в свои дела не посвящает. Просто однажды ко мне подошел какой-то тип. Ничего особенного не сказал, просто передал отцу привет, и тот сразу меня выдернул к себе, сюда, не дав доучиться. Но судя по тому, что отец в принципе не паникер, было чего опасаться.

Здесь уже пару недель держал меня дома, как в плену. Потом запихнул в эту школу, которую окончил когда-то сам. Теперь у него там всё наладилось, но и учиться мне осталось всего ничего. Так что вернусь я в Канаду только осенью, уже в универ.

Первое время, конечно, была апатия. По сравнению с колледжем в Калгари эта школа казалась чуть ли не сельским клубом. Может, и утрирую слегка, но привыкал я с трудом. Тосковал всё время и думал: что я тут буду делать? Хотя, конечно, всегда можно найти, чем заняться.

Вот тогда отец и приобрел этот ресторан с итальянской кухней. Кажется, раньше он назывался Луиджи. К бизнесу отца это место не имеет никакого отношения. Просто бывший владелец был ему должен и расплатился, чем мог – этим рестораном.

Отцу он и не был особо нужен. "С паршивой овцы хоть шерсти клок" – так он назвал тогда ту сделку. Но заполучив ресторан, отец вдруг загорелся. Нанял дизайнеров, они всё там переделали, а когда дошла очередь до названия, он решил переименовать его в Германа.

– Не надо, – не заценил я его намерений.

– Почему? Разве тебе не будет приятно, что в честь тебя назван ресторан?

– Что тут приятного? Назвал бы сразу моим именем свой холдинг… хотя бы. А какую-то забегаловку – нет уж, спасибо.

Я тогда на него еще злился за Калгари. Отец пожал плечами, мол, как знаешь. И назвал его своим именем.

– Серьезно? – меня тогда это почему-то насмешило. – Ресторан «Александр»?

– Именно так, – отчеканил отец. – Я не гордый. Мне и забегаловка сойдет.

Теперь он торчит в своем ресторане днем и ночью. Деловые переговоры ведет, ужинает с партнерами, женщин разных имеет. Под это дело он себе оборудовал и кабинет, и комнату для утех.

Сам я тоже зачастую там обедаю. К тому же находится он недалеко от школы. Так что, думаю, отец не обеднеет, если сегодня заявлюсь туда не один.

Я подошёл к Василию, водителю, предупредить, что задержусь. Просить его уехать все равно бессмысленно. Отец приставил его ко мне даже не столько возить, сколько охранять. Ну и каждую минуту быть в курсе, где я, с кем я, что делаю. И если Василий вдруг оставит меня, отец его потом четвертует. Поэтому тот как на привязи – всегда по близости. Сначала, помню, это адски раздражало, сейчас уже свыкся с его постоянным тихим присутствием.

Наши топтались поодаль, ждали меня. Я сел в машину на заднее сиденье.

– Пока домой не едем. Я схожу с одноклассниками пообедать.

– В ресторане Александра Германовича?

– Да.

– Довезти?

– Не надо, сам дойду.

Василий выслушал меня с непроницаемой миной и кивнул, типа, всё понял, будет ждать на месте.

Я вышел и снова увидел её…

Она, как и вчера, и позавчера, и всю прошлую неделю, стояла метрах в пятнадцати от машины. И пялилась на меня. Жалась к стволу тополя, переминаясь с ноги на ногу.

До этого я делал вид, что не замечаю ее. Или не узнаю. Вполне мог бы. В сознательном возрасте я ее и не видел. Но, естественно, я сразу понял, что это она. Моя мать.

В доме нет ни одной ее фотографии. Но я знал ее имя, знал, кем она была, поэтому как-то погуглил, просто из интереса. И запомнил. Трудно не запомнить – внешне, как ни прискорбно, я в нее. Ну и как-то прогнал ее лицо через фоторедактор, чтобы посмотреть, как бы она выглядела в возрасте.

Сейчас она, конечно, сильно изменилась. Подурнела. Пожухла. Постарела. Фоторедактор сильно ей польстил. Ей тридцать шесть, но я бы все пятьдесят дал. Но узнать все равно можно.

Не знаю, как она выследила меня. Но уже вторую неделю трется возле школы. Не походит ко мне, не заговаривает, просто стоит в стороне и пялится. Василий не в курсе, кто она (отец его нанял гораздо позже). Иначе уже доложил бы отцу, и больше ее здесь не было бы.

Я тоже не собирался к ней подходить, но сейчас неожиданно для самого себя направился прямо к ней.

– Что тебе надо? – спросил с ходу.

Она засуетилась, стала теребить какой-то дурацкий грязный шарф, намотанный вокруг шеи. Заморгала часто-часто. Вроде как прослезилась даже, но я особо не приглядывался.