Прикосновение к любви - Коу Джонатан. Страница 24

— До крайности?

— «Умеренность во всем» — всегда было моим девизом.

— Именно, — подхватил его друг. — Умеренность во всем. Живи по этому правилу, и ты никогда не ошибешься. Это относится ко многим вещам: к работе, игре, даже политике.

Они дружно откинулись на спинки кресел и улыбнулись; и едва они это проделали, как поезд содрогнулся, дернулся и по вагону прошелестел вздох облегчения. Кое-кто из пассажиров саркастически зааплодировал.

— Умеренность во всем? — повторила Кэтлин с таким омерзением, что даже не заметила долгожданного завершения стоянки. — Вы имеете в виду умеренность в правде, или справедливости, или правосудии, а может, уверенность в счастье? Вы хотите сказать, что если люди умеренно свободны от угрозы голодной смерти, от угрозы пыток или от угрозы смерти от ядерного оружия, то мы должны быть счастливы? Честно говоря, такая точка зрения представляется мне весьма странной. Очень крайней точкой зрения, если можно так выразиться.

Роберт с Кэтлин решили выйти в Крю — в надежде, что удастся пересесть на поезд побыстрее, идущий по другому пути. Когда они пили кофе в вокзальном буфете, Роберт сказал:

— Должен признаться, меня просто восхитило, как вы расправились с этими замшелыми консерваторами. По заслугам им досталось.

— А по-моему, они не так плохо возражали. В определенном смысле у них благие намерения. В конце концов, существуют и более опасные виды глупости.

— Я ведь не очень-то вас поддержал? Я просто, как бы сказать… предоставил вам все сделать самой.

— Поддержка мне и не требовалась, — ответила Кэтлин. — Видите ли, у мужчин есть одна особенность… Возьмем, к примеру, моего парня, он бы уж точно попытался меня поддержать и обязательно все испортил бы. Он бы наверняка ушел от сути вопроса.

— Ваш парень?

— Ну, мой бывший парень. Забавно, но он терпеть не мог, когда я начинала спорить. Он всегда боялся, что я не смогу одержать верх, но я лишь единственный раз и потерпела поражение — когда он выступил на моей стороне. — Кэтлин улыбнулась. — Я не держу на него зла, он действовал из лучших побуждений. — Улыбка исчезла с ее лица. — По крайней мере, мне так кажется. Дело в том, что всегда так трудно понять, о чем он думает. Эта замечательная способность мужчин погружаться в беспричинное сердитое молчание. Я всегда говорила, что проблема Джима в том, что его можно читать, словно книгу, только в этой книге ты увязаешь где-то на пятнадцатой странице и не можешь пробиться дальше.

— То есть вы думаете, что никогда до конца его не понимали?

— В нем былое кое-что… некие области, которые я никогда не понимала. Например… — Она с серьезным видом подалась вперед. — Послушайте, вы же мужчина?

Роберт кивнул.

— Вы встречаетесь с женщинами? Он опять кивнул.

— Так вот что мне иногда кажется: мужчины, во всяком случае некоторые, в общем, те, кто хоть чем-то выделяются среди других, они хотят, чтобы их подружки были сильными и независимыми, хорошо ладили с людьми.

были интересными, энергичными и жизнерадостными. Так? Но когда доходит до дела, разве они не возмущаются, когда эти качества действительно начинают проявляться? Разве они не испытывают некоторого смущения и… чувства неполноценности?

— Разве? Да, наверное, так бывает. Но мне кажется, вы клоните к чему-то другому.

— Я уже сказала, что не держу на него зла, — Кэтлин снова улыбнулась, а затем повторила — тише, словно для себя, постукивая по столу указательным пальцем. — Нет, не держу. Совсем не держу. — Она подняла взгляд на Роберта. — Просто я иногда бесилась оттого, что… однажды, и именно это решило все дело… он повел меня к своим друзьям, мужчине и женщине, и я довольно неплохо поладила с новым знакомым, мы приятно провели вечер. Потом мы вернулись домой, и Джим обвинил меня в том, что я флиртовала, флиртовала, ни больше ни меньше, с его лучшим другом. Я ничего не могла понять. Я сказала: «А что случилось, разве ты не хотел, чтобы мы поладили, разве ты не хотел, чтобы мы общались? Я думала, ты повел меня для того, чтобы я с ним подружилась».

— Вероятно, он предвидел, — сухо сказал Роберт, — дружбу в определенных рамках. Мне он кажется сторонником умеренности во всем. — Но, осознав, что такой ответ недостаточен, Роберт добавил: — Из-за этого вы и расстались?

— Тогда наш разговор перерос в мелочную ссору. Знаете, из тех, про которые говорят «милые бранятся — только тешатся». Скучная, унылая ссора, когда стороны больше молчат, чем пререкаются. Под конец он извинился. Точнее, предложил не принимать его всерьез, потому что у него просто тяжелый характер. — Она задумалась, покачала головой. — Удивительное признание…

Роберт сказал:

— А вот если бы вы были друзьями, а не любовниками, этой ссоры не произошло, потому что он бы не считал, будто имеет на вас право. Он бы не считал вас в каком-то смысле своей собственностью.

— Друзья, любовники — какая разница?

— В сексе, я полагаю. Насколько я понимаю, вы спали друг с другом?

— Да.

— Ну вот. В этом-то все и дело. Секс подразумевает обладание. — Роберт допил кофе и разломил пополам пластиковую ложку. — Поверьте, если бы у вас была дружба без секса, то все вышло бы совсем иначе. Совсем иначе.

Эта мысль, конечно, посещала Кэтлин, но ей показалось интересным услышать ее от такого человека, как Роберт, и ее осторожная симпатия к нему возросла. Вскоре подошел поезд, и их разговор перекинулся на другие, менее серьезные темы. Но к Бирмингем-Нью-Стрит, где им предстояло попрощаться, они настолько сблизились, что Роберт счел возможным предложить:

— Послушайте, у меня в Лестере живет друг. Я собираюсь навестить его через выходные. Как насчет того, чтобы я заглянул к вам на чашку чая?

Так он и поступил, только получилось, что большую часть выходных он провел с Кэтлин, а не со своим другом. В воскресенье вечером Кэтлин сказала:

— У меня в Бирмингеме живет тетка, которую я на днях должна навестить. Но дело в том, что у нее вряд ли найдется для меня место. Нельзя ли мне провести у тебя пару ночей?

Кэтлин приехала и провела с Робертом все выходные в доме, который он делил еще с двумя студентами, и за все время она всего лишь однажды наведалась к тетке (и случилось это за несколько часов до отъезда обратно в Лестер).

Осень — сезон надежд для молодежи и для людей с научным складом ума: начало нового года, более отчетливое и не столь сумасбродное начало по сравнению с тем, что случается посреди зимы. Бирмингем, спокойный город со множеством деревьев (я пишу это для тех, кто никогда там не был), может показаться красивым в это время года, но если только вы застанете его врасплох: бронзовые и серебристые ветки режут безнадежно-голубое небо, а сухая листва шуршит у стен многоэтажных домов и аккуратных двухэтажных домиков. Но это не самое подходящее время и место, чтобы заводить серьезную дружбу с представителем противоположного пола.

Но Роберт и Кэтлин обратили это обстоятельство себе на пользу, и надо отдать им должное, они выжали из него по максимуму. Они проникались друг к другу все большей нежностью. В основе этой нежности лежала вполне рассудочная симпатия, интеллектуальная и духовная совместимость порождала непринужденность и спокойное удовольствие, которое они испытывали в присутствии друг друга. Им нравилось смотреть, как другой что-то делает: заваривает чай, нарезает овощи, переворачивает страницы книги, томно потягивается на диване. Им нравилось смотреть друг на друга во сне. Но в первую очередь их дружбу скрепляло очень редкое чувство, точнее, его отсутствие — в их дружбе не было и намека на чувство вины. Потому ни один из них не считал себя зависимым от другого. Роберта не снедала тревога, если Кэтлин была в плохом настроении, Кэтлин не мучилась эгоистичным раскаянием, если Роберт выглядел несчастным, и так далее. К тревогам и депрессиям другого они относились стойко и с рассудочным сочувствием. И разумеется, секс, эта основная причина чувства вины у несчастных пар, этот крошечный сосуд, из которого, как мы надеемся, должно излиться столь много и такие разнообразные снадобья — привязанность, примирение, торжество, искупление, благодарность, прощение, — не мог в данном случае омрачить их дружбу, потому что его не было, к сексу не прибегали как к маняще простому решению проблем, к которым он не имеет ни малейшего отношения.