Странный Томас - Кунц Дин Рей. Страница 20

Если трава на лужайке перед домом выгорела только наполовину, то во дворе — полностью. Хорошо прожаренная земля не получала ни капли воды с тех календаря, чтобы найти какую-то информацию о встречах, пометки на память. Никаких записей в перекидном календаре Робертсон не делал.

Я вернулся к текущему дню, 14 августа, а потом пролистнул календарь вперед, в будущее. Страничка за 15 августа отсутствовала. Ничего не написал Робертсон и на последующих страницах.

Оставив все в прежнем виде, я поднялся из-за стола и направился к двери. Выключил верхний свет.

Золотые солнечные лучи, запутываясь в листве и ветвях растущих у окна кустов, оставляли комнату в полумраке, по углам и у стен собирались тени, но наиболее густыми, как мне казалось, они были у портретов трех мужчин.

В голове сверкнула дельная мысль, такое случается со мной чаще, чем некоторые могли бы предположить, и определенно более часто, чем мне самому хотелось, я вновь зажег свет, направился к бюро с папками. Решил заглянуть в ящик с буквой «Р» на торце, посмотреть, не завел ли Человек-гриб досье на самого себя.

Папку я нашел. На аккуратно наклеенной полоске прочитал: РОБЕРТСОН, РОБЕРТ ТОМАС.

Какое бы я испытал облегчение, если б в папке нашлись газетные вырезки, в которых шла речь о нераскрытых убийствах, или инкриминирующие предметы, имеющие непосредственное отношение к этим убийствам. Я бы запомнил содержимое папки, поставил ее на место и доложил о моих находках Уайатту Портеру.

Располагая такой информацией, чиф Портер нашел бы способ расставить Робертсону ловушку. И мы смогли бы отправить этого подонка за решетку до того, как он успел бы совершить новые преступления, которые скорее всего сейчас и готовил.

Но в папке я нашел лишь маленький квадратик бумаги: страничку, которая отсутствовала в перекидном с тех самых пор, как в конце февраля на нее пролился последний дождь, то есть пять с половиной месяцев.

Если у человека была привычка хоронить свои жертвы, расчлененные или нет, во дворе, в стиле Джона Уэйна Гейси, он бы позаботился о том, чтобы земля поддавалась лопате. Здесь же твердую корку не взяла бы кирка, так что для рытья могил потребовался бы отбойный молоток.

Да и сетчатый забор в крупную ячейку, не заплетенный вьюнами, не обеспечивал должного уединения убийце с трупом на руках. И соседи, если б они плевать хотели на закон и любили необычные зрелища, могли бы устроиться на своем заднем крыльце, с кружкой пива в руке, и наблюдать за погребением.

Так что, будь Робертсон серийным убийцей, а не просто их фанатичным поклонником, он бы завел себе огород в другом месте. Вот я и склонялся к тому, что на текущий момент его досье действительно состояло лишь из одной странички отрывного календаря, а свое дебютное выступление он запланировал на следующий день.

Наблюдая за мной с конька крыши, ворона разинула свой клюв и каркнула во все свое воронье горло, словно заподозрила, что я пришел в этот выжженный двор, чтобы поживиться теми жучками или другими насекомыми, которые могли выжить в таких условиях.

Я подумал о зловещем вороне Эдгара По, [27] устроившемся надо мной и твердящем одно и то же слово: «Nevermore, nevermore». [28]

Стоя внизу, закинув голову, я не понимал, что ворона — это знак, а знаменитое стихотворение По служит ключом, который может расшифровать его значение. Если бы я тогда осознал, что эта каркающая ворона и есть мой ворон, в последующие часы, пока Пико Мундо еще оставался местом, где жила надежда, я бы действовал совершенно в ином ключе.

Но, не сообразив, насколько важна эта ворона, я вернулся к «Мустангу», где и нашел Элвиса, устроившегося на пассажирском сиденье. В сапогах, брюках цвета хаки и гавайской рубашке.

Все остальные знакомые мне призраки ограничены в выборе гардероба. Они появляются исключительно в той одежде, которую носили в момент смерти.

К примеру, мистер Каллауэй, мой учитель английского в средней школе, умер по пути на костюмированный бал в костюме Трусливого Льва из «Волшебника страны Оз». Поскольку человеком он был благородным, добропорядочным, образованным, я очень огорчался, встречая его в последующие месяцы исключительно в этом дешевом велюровом костюме, с торчащими усами и волочащимся хвостом. И только обрадовался, когда он в конце концов оставил этот мир, чтобы уйти в следующий.

Но после смерти, как и в жизни, Элвис устанавливает собственные правила. Он, похоже, может нарядиться в любую одежду, которую носил на сцене, в кино, в повседневной жизни. И такое дозволено только ему.

Я где-то прочитал, что, наглотавшись снотворного и депрессантов, он умер в нижнем белье, а может, в пижаме. Некоторые говорили, что его нашли в банном халате, другие это отрицали. Однако я его в такой домашней одежде не видел никогда.

Нет сомнений в том, что он умер в своей ванной в Грейсленде, небритый, уткнувшись лицом в лужу рвоты. Это отмечено в заключении коронера.

К счастью, меня он всегда приветствует чисто выбритым и без висящей на подбородке блевотины.

В данном случае, когда я сел за руль и закрыл водительскую дверцу, он улыбнулся и кивнул. Только улыбка у него на этот раз была необычно грустной.

Он протянул руку, похлопал меня по плечу, определенно выражая сочувствие, возможно, даже жалея меня. Я этому удивился и даже немного расстроился, поскольку вроде бы не страдал ничем таким, что могло вызвать подобные чувства.

Сейчас, когда 15 августа осталось в прошлом, я не могу сказать, как много знал Элвис о тех ужасных событиях, которым только предстояло произойти. Подозреваю, что все.

Как и другие призраки, Элвис не говорит. И не поет.

Иногда танцует, если в настроении. Движения у него, конечно, плавные, но до Джина Келли [29] ему далеко. Я завел двигатель и наугад включил си-ди. Терри держит в автомобиле шесть дисков с лучшими записями своего идола.

Когда из динамиков донеслись первые слова «Подозрительных мыслей», Элвис удовлетворенно кивнул. И пальцами выбивал ритм на приборном щитке, когда я выехал из Кампс Энда.

К тому времени, когда мы подъехали к дому чифа Уайатта Портера, расположенному в куда лучшем районе, мы уже слушали «Мама любит розы» из «Рождественского альбома Элвиса». Под эту песню Король рок-н-ролла пустил слезу.

Я предпочитаю не видеть его таким. Закаленный испытаниями рокер, поющий «Синие замшевые шузы» с наглой улыбкой, даже ухмылкой, нравится мне гораздо больше.

Дверь открыла Карла Портер, жена Уайатта. Стройная, очаровательная, с зелеными, как лепестки лотоса, глазами, она постоянно излучает уверенность в завтрашнем дне и оптимизм, чем разительно отличается от мужа с его вечно печальным лицом и скорбным взглядом.

Подозреваю, что только благодаря Карле работе не удалось сломать Уайатта. Каждому из нас нужен источник вдохновения, гарантия того, что надежда не обратится в прах, и все это Уайатт находил в Карле.

— Одди, как приятно тебя видеть. Заходи, заходи. Уайтатт во дворе, готовится сжечь на гриле вполне сносные стейки. У нас сегодня гости, но еды больше чем достаточно, так что я надеюсь, что ты останешься.

Она вела меня через дом к двери во двор, не подозревая о том, что Элвис составляет мне компанию в настроении, свойственном «Отелю, где разбиваются сердца».

— Благодарю вас, мэм, — ответил я, — мне очень приятно получить такое приглашение, но, к сожалению, сегодня вечером я занят. И заехал только для того, чтобы быстренько перекинуться парой слов с вашим мужем.

— Он будет рад увидеть тебя, — заверила она. — Он всегда тебе рад.

Во дворе она вверила меня Уайатту, который был в фартуке с надписью: «ПОДГОРЕВШЕЕ И ЖИРНОЕ ЛУЧШЕ ИДЕТ С ПИВОМ».

— Одд, надеюсь, ты пришел не для того, чтобы испортить мне вечер, — улыбнулся чиф Портер.

— Такого намерения у меня нет, сэр.