Странный Томас - Кунц Дин Рей. Страница 48

За годы, прошедшие с тех пор, как территория лишилась хозяина, и главное здание, и ангары, конечно же, разграбили. Все двери были открыты, некоторые вывалились из проржавевших петель.

В третьем из обследованных мною ангаров я обнаружил дверь с работающей пружинной защелкой. То есть, закрыв ее, я мог не беспокоится о том, что она распахнется от порыва ветра или от давления морды хищного зверя.

Мне не хотелось оставлять труп там, где до него могли бы добраться койоты. Робертсон был монстром, я по-прежнему в этом не сомневался, но, что бы он ни сделал или собирался сделать, я не мог подвергнуть его останки тому унижению, которое, по словам бабушки Шугарс, могло выпасть на ее долю, если б она умерла за игрой в покер.

Может, койоты и не ели падаль. Может, они ели только мясо жертв, которых убивали сами.

В пустыне, однако, и кроме койотов полным-полно живности, хотя по первому взгляду об этом не скажешь. И многие из ее обитателей с удовольствием пообедали бы свежей трупятиной.

Подогнав «шеви» как можно ближе к выбранному ангару, от двери меня отделяло десять футов, я минуту собирался с духом, прежде чем взяться за труп. А еще сжевал две таблетки, понижающие кислотность желудка.

По дороге из города Боб Робертсон ни разу не спросил: «Мы еще не приехали?» И тем не менее вопреки всякой логике я не верил, что он таки останется мертвым.

Вытащить его из автомобиля оказалось проще, чем втащить. Тогда особенно запомнился момент, когда большое желеобразное тело завибрировало в саване и мне показалось, что в руках у меня мешок, полный змей.

Подтащив его к двери в ангар, я остановился, чтобы стереть капающий со лба пот, и увидел желтые глаза. У самой земли, в двадцати или тридцати футах от меня, они смотрели на меня голодным взглядом.

Я навел на них фонарь и увидел то самое, чего боялся, — койота, пришедшего из пустыни, чтобы обследовать заброшенные здания. Большой, поджарый, с жесткой шерстью, с острыми зубами, по натуре он был куда менее злобен, чем многие человеческие существа, но в этот момент выглядел демоном, вырвавшимся за ворота ада.

Луч фонаря его не испугал. Сие предполагало, что он уверен в себе, не боится людей и скорее всего не один. Я обвел лучом фонаря ночь и тут же обнаружил второго койота, чуть сзади и правее первого.

До недавнего времени койоты редко нападали на детей и никогда — на взрослых. Но человеческие поселения наступали на охотничьи земли койотов, и те становились храбрее и агрессивнее. Так что в последние пять лет койоты несколько раз набрасывались на взрослых.

Вот и эти двое, похоже, видели во мне не опасного противника, а вкусный обед.

Я посветил у ног, искал камень, удовлетворился куском бетона, отвалившимся от пешеходной дорожки. Швырнул его в ближайшего хищника. Снаряд приземлился в шести дюймах от цели и отлетел в темноту.

Койот отпрыгнул в сторону, но не убежал. Его напарник последовал примеру вожака и тоже остался на месте.

Хрипы и урчание работающего двигателя, на которые койоты не обращали ни малейшего внимания, меня как раз тревожили. В «Шепчущий бургер» и днем-то никто не заглядывал. Ночью и подавно. Так что случайного человека шум работающего двигателя привлечь не мог. А вот если кто приехал сюда по мою душу, то их приближающиеся шаги я бы не расслышал.

Я не мог одновременно решать две проблемы. Избавление от трупа представлялось мне более приоритетной в сравнении с койотами.

Я предположил, что к моменту моего возвращения хищники могли и уйти, уловив запах кроликов или другой легкой добычи.

Перетащил труп через порог, в куонсетский ангар, и закрыл за собой дверь.

Коридор тянулся вдоль четырех комнат и ванной. Каждая комната служила рабочим местом для проститутки.

Свет фонаря выхватывал из темноты пыль, паутину, две пустые бутылки из-под пива, дохлых мух или пчел…

Даже после стольких лет в воздухе ощущались запахи ароматических свечей, благовоний, духов, цветочных масел. Сквозь них с трудом, но прорывалась вонь мочи мелких животных, которые побывали здесь, а потом отправились по своим делам.

Мебель давно уже вывезли. В двух комнатах зеркала на потолке подсказывали местоположение кроватей. Ярко-розовая краска стен не поблекла.

В каждой комнате было по два небольших окошка. Большинство оконных панелей мальчишки расстреляли из духовых ружей.

Но в четвертой по счету окошки остались целыми. В этой комнате крупные хищники не смогли бы добраться до трупа.

Один из шнурков развязался. Из простыни вылезла левая нога Робертсона.

Я намеревался забрать простыню и шнурки. Они могли привести ко мне, хотя и были расхожим товаром, продающимся во многих магазинах. Но, если бы следствию удалось доказать, что они — мои, этого хватило бы для обвинительного приговора.

Когда я наклонился, чтобы развязать второй шнурок, перед моим мысленным взором вдруг возникла рана на груди Робертсона. А из глубин памяти послышался голос матери: «Хочешь нажать за меня на спусковой крючок? Хочешь нажать на спусковой крючок?»

Я умею блокировать определенные воспоминания детства. Потратил немало времени и сил, чтобы этому научиться. Так что ее голос быстро заглох.

А вот отделаться от стоящей перед глазами раны Робертсона оказалось не так-то легко. Она пульсировала у меня в голове, словно под ней билось его мертвое сердце.

В ванной, когда я расстегнул рубашку Робертсона, чтобы проверить степень синюшности, и увидел входное пулевое отверстие в багровой плоти, что-то побудило меня посмотреть на него более пристально. Импульс этот вызвал у меня отвращение к себе, я испугался, что моя мать повлияла на меня гораздо сильнее, чем я полагал. Вот и отвернулся, не пожелал разглядывать рану, застегнул рубашку Робертсона.

И теперь, опустившись на одно колено у его трупа, развязывая узлы второго шнурка, который стягивал саван у головы, я старался заблокировать воспоминание об этой сочащейся ране, но она упорно продолжала стоять перед моим мысленным взором.

В раздувающемся трупе газы толчками выходили через горло, срывались с губ, и казалось, что мертвяк дышит под хлопчатобумажным саваном.

Не в силах провести рядом с трупом еще одну секунду, я вскочил и выбежал из ярко-розовой комнаты с фонарем в руке. Миновал полкоридора, прежде чем вспомнил, что оставил дверь открытой. Вернулся и закрыл ее, оберегая труп от больших трупоедов пустыни.

Подолом футболки прошелся по ручкам всех дверей, к которым прикасался. Потом растер оставленные ранее отпечатки подошв на пыли, чтобы не оставлять детективам улик против себя. А когда открыл входную дверь, луч моего фонаря осветил трех койотов, которые дожидались, когда же я вернусь к «шеви» с работающим на холостых оборотах двигателем.

Глава 37

С жилистыми, сильными лапами, подтянутыми боками и узкими мордами, койоты самой природой созданы для охоты. Догнать дичь и вгрызться в нее зубами — это их жизнь. И, однако, когда они стояли и смотрели на меня с хищным блеском в глазах, мне виделось в них что-то собачье. Некоторые зовут их волками прерий, и пусть очарования настоящих волков им, конечно, недостает, есть в них что-то щенячье, скажем, лапы, слишком длинные для тела, или уши, слишком большие для головы.

Казалось, эти три зверя пришли поинтересоваться, чего это я тут делаю, а вовсе не угрожали мне, если, конечно, неправильно истолковать и напряженность их изготовившихся к прыжку тел, и раздувающиеся ноздри. Уши стояли торчком, а один койот даже склонил голову набок, как будто глубоко задумался. Этим он очень походил на человека.

Два койота встали перед передним бампером «шеви», где-то в четырнадцати футах от меня. Третий занял позицию между мной и пассажирской стороной автомобиля, где я оставил открытой заднюю дверцу.

Я крикнул как мог громко, поскольку народная мудрость утверждает, что резкие громкие крики обращают койотов в бегство. Двое дернулись, но ни один не сдвинулся и на дюйм.