Клуб бессмертных - Лорченков Владимир Владимирович. Страница 20

И эта скотина взял трубку, и я спросила: «Что, Толик, новая жена?» – а он начал оправдываться, но мне-то все стало ясно. Урод. Хуже всего то, что он приезжал летом и сказал: готовь соленья и варенья, чтобы зимой на стройке было что поесть. Я и наготовила. На триста долларов. А он взял все это да и поехал прямиком к ней, к новой жене. В Россию.

Разумеется, сон – не больше, чем сон. Но на всякий случай я купила билет в Дубоссары. Мне хочется посмотреть: там ли он, этот ящичек? И если он там, я закрою его. Просто для того, чтобы кто-то случайно не нашел в брошенном доме ящик с человеческими ушами и не начал рассказывать сказки о «румынских зверствах в Приднестровье». А в сон я не верю. Просто найду ящик и закрою. Дети у меня уже взрослые, поэтому я могу распоряжаться собой как вздумаю. Поэтому после того как закрою ящик, я там же, в подвале, повешусь. Что? Из-за войны? Нет, конечно.

Из-за мужа.

Прометей:

Они повесили меня на скале при Зевсе, они распяли меня при Яхве. С меня хватит, на этот раз пускай отдувается Прометеус. Он герой, стало быть, ему и карты в руки. А я пока заправлю этот «Фольксваген» и принесу водителю сигарет. Да, за десять процентов от цены пачки я могу сбегать в магазин, пока ваша машина заправляется, и вынести вам сигарет. Только не надо хмуриться и ворчать. Не устраивает цена – поднимайте свою задницу сами. Честное слово, с вами, людьми, одна морока. Вечно вы недовольны. При этом планка падает: если несколько тысяч лет назад человечество мучили смутные сомнения и глобальные вопросы, к примеру, стандартный – зачем вы живете, то сейчас поводом для недовольства может стать любая мелочь. Из этого я делаю вывод – человечество вырождается. А ведь начиналось все куда как лучше.

Помню, первый раз мы поссорились с Зевсом из-за грамоты. Старик никак не мог понять, зачем я обучил вас письму и чтению.

– Разве от этого, мой мальчик, – приподняв мой подбородок, он глядел мне в глаза, – фимиам в моих храмах будет куриться чаще?

Старый греховодник был ужасно честолюбив. Настолько, что любые изменения он воспринимал только если они шли во славу ему. Пришлось наплести всякой ерунды про всеобщую грамотность, благодаря которой о деяниях великих богов узнают даже самые отсталые дикари. Сейчас-то, конечно, Зевс вам ни в жизнь этого не подтвердит. Он вообще не любит вспоминать о прошлом. Еще бы! Представьте себе нацистского преступника, который не только не попал на скамью подсудимых в Нюрнберге, но и сумел избежать даже общественного порицания. Более того, представьте, что в послевоенной Германии ходят легенды о добром Адольфе Гитлере, а он сам возглавляет ассоциацию «Любители хорового альпийского пения» и пьет пиво с единомышленниками после неутомительной работы на посту какого-нибудь концерна. Представили? Ну, так это и есть Зевс в наши дни.

Сравнение с нацистским преступником не преувеличение. Я долго пытался вспомнить – а пожил я, поверьте, немало – какого-нибудь типа, который причинил бы людям меньше страданий, чем Зевс. И никто в голову мне не пришел. Вы даже не представляете, какой террор он устроил на подведомственных ему территориях! Аттика времен Зевса представляла собой настоящий анклав подонков и преступников, которым никто не мог ничего сделать просто потому, что они являлись богами.

Убийства, циничные изнасилования, похищения людей, заложники, организация массовых убийств, геноцид, воровство, хищения в особо крупных размерах – всем этим баловались наши небожители. За что наказали Арахну? На каком основании Зевс залезал в постель к женам, чьи мужья отсутствовали, принимая участие в войнах, устроенных Зевсом же? А как рыдала бедняжка Европа, когда этот маньяк-небожитель, так и не выйдя из облика быка, овладел ею прямо на песке. Что, скажем откровенно, не очень гигиенично. Совсем не гигиенично.

Жители древней Аттики на протяжении нескольких тысячелетий находились в состоянии массового психоза. Неудивительно. Жизнь, здоровье и благополучие каждого из них, а также их близких и любимых зависели от оголтелой шайки богов. Отпуская свою дочь по воду на окраину деревни, вы не могли быть уверены, что она не вернется домой через сутки-двое с нутром, разодранным пьяным небожителем. Участвуя в войне, вы знали, что победит не тот, кто смелее, умнее и хитрее. Куда там! Ты мог горы свернуть, победить чуть ли не стотысячную армию противников, но если не заручился поддержкой Олимпа, то тебе приходил конец. Откуда-то из-за облака выплывал, посмеиваясь, этот омерзительный гомосексуалист Аполлон, натягивал свой долбаный лук – вернее, его серебряную тетиву, – и ты падал, пронзенный стрелой.

Не имело смысла честно торговать. Ты мог проявить чудеса смекалки, провезти товары через опасные моря, отбиться от кочевников, а потом – опять же, если не заручился поддержкой Олимпа, – оп-па. Из-за угла выходит прощелыга Меркурий, достает три ореха (наперстков тогда не было) и «обувает» тебя по полной программе. В Аттике не стоило рождаться красивым – завистливая Афродита непременно превращала всех мало-мальски симпатичных девушек в гадких тварей. После того, конечно, как их – я говорю о девушках, еще не превращенных в тварей, – изнасилует его сиятельство Зевс. Также не стоило быть хорошим мастером.

Например, в седьмом тысячелетии до нашей эры в Аттике не осталось ткачих. Да-да, я говорю об Арахне. Бедняжка навсегда осталась пауком только лишь за то, что вкалывала по двадцать часов: при этом у девушки были золотые руки. К счастью, бедняжка была некрасивой, иначе простым превращением в паучиху она бы не отделалась!

В Аттике царил настоящий тоталитарный режим.

Естественно, все это убивало какую-то бы то ни было инициативность у древних греков. Все знали: лучше не высовываться, тогда не получишь по носу. Не хватало только торжественных демонстраций с плакатами, транспарантами и лозунгами. Впрочем, это с успехом заменяли храмы и Олимпийские игры. Одного этого было достаточно, чтобы возненавидеть спорт. Но Зевс, как и все диктаторы, спорт обожал. Он считал, что массовая физкультура сделает его подданных здоровыми и, стало быть, счастливыми. О том, чтобы просто-напросто наделить всех смертных хорошими физическими данными и крепким здоровьем, Зевс даже не думал. Он никогда и ничего не делал бескорыстно.

Как сейчас помню первые Олимпийские игры, которые не хватило ума оставить в забвении этому барону Кубертену. Народу собралось не то чтобы очень много. Тысяч двадцать, что составляло примерно пятую часть жителей Аттики того времени. Зевс, правда, явкой остался недоволен. Помните? А, простите, я забыл, что вы живете куда меньше нас, героев. Хорошо, скажу вам: именно в эти дни случилось самое страшное землетрясение в Европе, причем оно вызвало цунами стометровой (!) высоты. От Крита остались рожки да ножки, все селения на побережье и, само собой, их жители погибли. Я не говорю о скоте, пастбищах, полях и виноградниках. Все смыло. Невредимым остался лишь тот клочок суши, где проходили первые в мире Олимпийские игры. Надо ли говорить, что их отменили, – божество чем-то недовольно, говорили греки, что-то мы не так сделали, – а через год на вторые Олимпийские игры собрались все пятьдесят тысяч жителей Аттики, оставшиеся в живых. Все. На стадионы тащили даже младенцев и новобрачных. Зевс был в восторге.

Конечно, никакой объединяющей цели Олимпийские игры грекам не несли. «О спорт, ты мир», «главное участие», «мы все друзья, а не враги» – все это туфта, которую фальшиво голосил, отвратительно подыгрывая себе на арфе, Аполлон. Трибунам пришлось рукоплескать: в противном случае разобидевшийся божок пострелял бы их из лука. Так вот, объединение спортом – туфта. Надеюсь, я достаточно четко донес до вас эту мысль, озвучив ее два раза. Скажу в третий: спорт никогда вас не объединял. Напротив. С Олимпийских игр началась традиция вендетт и междоусобиц между деревнями, которые все никак не могли поделить славу своих спортсменов. Третьи Олимпийские игры ознаменовались таким мощным побоищем между болельщиками двух атлетов, что убитых и раненых уносили со стадиона десятками. Олимпийские игры породили в людях глупое тщеславие, зависть, стремление любой ценой выиграть кучу сухих лавровых листьев, нанизанных на медную проволоку. Бог мой, если бы они прилагали столько же усилий для того, чтобы сделать что-то хорошее своим близким…