Последний контакт 3 (СИ) - Ильичев Евгений. Страница 43

Нет, определенно, само понятие судьбы для Синака было чистой воды абсурдом. У людей есть воля — вот и все, что нужно знать о человеке или о любом другом разумном существе во вселенной. И то, как он проживет свою жизнь, решают не президенты, не боги, не работодатели, не родители, да вообще никто не решает такое. Все они могут лишь повлиять на выбор, а сам выбор всегда остается за человеком. И сколько людей, столько и выборов. Человек живет, и вся его жизнь — сплошная череда выборов. А после он умирает. Окончательно умирает. Все, «The end», пустота, прах к праху, как говорится. И единственный способ остаться в истории — создать что-то или же оставить потомство. Большого потомства Синак оставить успел, как, собственно и создать нечто важное. Но зато он послал в космос с десяток звездолетов в поисках пригодной для заселения людьми планеты, а потому справедливо считал, что сделал для этого мира все, на что был способен. Чего тогда бояться смерти? Пусть те боятся, кто жизнь впустую прожил. Единственное, что его печалило по-настоящему, это то, что он так и не познал в этой жизни истинного счастья.

За несколько лет семейной жизни ни Синак, ни его супруга так и не смогли найти в себе сил, чтобы полюбить по-настоящему. Жили они в мире и согласии — это да. Но каждый жил, словно сам по себе. В итоге, поговорив и спокойно всё друг с другом обсудив, законные супруги пришли к выводу, что после рождения их дочери других совместных детей им заводить не стоит. Они, как и миллионы семей до них, попали в ловушку распространенного заблуждения, что, мол, дети спасают браки. Как бы не так. Если в семье изначально нет любви, за уши ее не притянешь, и детьми, словно клеем, разбитый брак не склеишь.

А после началась и вся эта котовасия с «Осирисом-3». Авани с ребенком покинула страну и вернулась в отчий дом в Дели, где, собственно, и пребывала до сей поры. Будучи в бегах, Синак несколько раз связывался с ними ­– несмотря на разлад с Авани, за дочь у него сердце болело. Этого, собственно, хватило, чтобы российские спецслужбы вышли на него, а затем и принудили вернуться на родину. Не каждый мужчина способен на жертву ради своей жены (тем паче, жены нелюбимой), но ради дочери любой отец готов отдать и жизнь, и свободу, и вообще все на свете.

Сейчас почему-то осознание предательства Авани Синака уже никак не трогало. А на что он, собственно, рассчитывал? Если уж он ради дочери был готов практически на все, что уж говорить о его жене? Их общую дочь Авани любила никак не меньше Реджи, а потому между благополучием своего ребенка и безопасностью взбунтовавшегося мужа она без каких-либо колебаний выбрала первое. И правильно сделала, Синак сейчас отчетливо это понимал.

Однако эти воспоминания быстро сменились другими, куда более мрачными. Реджи вспомнил все то, что творилось на Земле в последние годы, вспомнил он и о своем поведении в это время. Причем о своих демонах ему было вспоминать как минимум странно — не ожидал он от себя такого. Да, он всегда догадывался, что не силен духом, но в то, что его демоны вот так запросто возьмут над ним верх, подчинят его волю себе и превратят его в овощ, Реджи не верилось. И особенно странными были эти мысли сейчас, в этот момент.

И действительно, почему до этой самой секунды его никак не волновало то, как он себя вел и в каком состоянии находился все эти годы, а сейчас вдруг это стало настолько важным? Что, собственно, изменилось? Почему он вообще над этим задумывается, вместо того чтобы, скажем, прикинуть, где бы найти спиртное?

И тут до Реджи наконец-то дошло: все, что он пережил за последние шесть лет, весь этот ужас алкоголизма и суицидального поведения — все это было ему навязано извне. Что-то манипулировало им, что-то растормаживало его генетические установки, внутренние слабости и предрасположенности. Все то, что он годами контролировал, в один момент полностью подчинило его себе. Подчинило и держало в плену ровно до этого самого момента.

Разумеется, за этим озарением потянулись и вопросы. Если сейчас Реджи может мыслить критически, если понимает, что пребывал все это время в некоем полуобморочном состоянии, в наваждении, то что изменилось сейчас? Почему именно теперь он ясно все осознал и мыслит трезво? И где он, черт подери?

Реджи попытался открыть глаза, но у него ничего не вышло. Мелкая вибрация вскоре прекратилась, кровать-каталка остановилась, а затем он услышал негромкий разговор. Говорили двое мужчин.

— Это он?

— Да. Похоже, в себя приходит.

— Еще рано.

— Понял.

Реджи распознал невыразительный голос, это его обладателя он принял за санитара несколькими минутами ранее. Стало быть, второй — это тот самый доктор. Как там его назвала Дарья — Валерий Павлович? Или не он? Или не Дарья. Или… Что с ним опять творится? Что…

По руке Реджи побежала горячая струйка и растеклась по всему телу приятным теплом. Мир вокруг вновь потух, обволакивая сознание, словно облако пара в хаммаме. Синак даже не успел сообразить, что его вновь отключили.

Очнувшись, он обнаружил себя на простой койке. Низкий побеленный потолок с округлыми сводами плавно переходил в стену приторно-зеленого цвета. Его кровать от других коек отделяли две тряпичные ширмы по бокам. Возле Синака стояла грубо сбитая деревянная тумбочка, на ней — торшер с лампой накаливания. Света лампа давала ровно столько, сколько нужно было человеку для ориентации в пространстве, не более того. Судя по всему, в месте, где Реджи сейчас находился, стояла глухая ночь — об этом его известил переливчатый храп, доносившийся до его слуха сразу с нескольких сторон. Он в палате. В общей. И их тут не меньше десяти человек, судя по звукам. Кто-то храпит, кто-то кашляет, у кого-то затекла спина и он ворочается во сне… Это стационар, догадался Реджи, только выглядит он, как декорация к фильмам про вторую мировую войну. Все вокруг выглядело старым, даже древним, архаичным.

Любопытству Синака, проснувшемуся вместе с ним, не было предела. Он определенно не будет дожидаться обхода врача или визита другого медперсонала, и уж тем более не станет ждать утра. Он встанет и выяснит все немедленно. В конце концов, он все еще гражданин этой страны, пусть и осужденный за предательство, но все же имеющий права и знающий их.

Реджи оглядел себя с ног до головы. На этот раз его почти ничто не ограничивало, одет он был простую пижаму до колен с вырезом сзади. В правом локтевом сгибе торчал порт для катетера, рядом с койкой стоял штатив для инфузий с пустыми флягами.

Синак потрогал свою голову — повязка, хоть и давила сильнее, чем требовалось, но все же не причиняла дискомфорта. При попытке приподняться и свесить ноги с койки по всей палате разлетелся нестерпимый скрип. Реджи невольно зажмурился, чувствуя себя слоном в посудной лавке. Эдак он перебудит тут всех, нехорошо. Но с другой стороны, какое ему дело до других, если он понятия не имеет, где он и как тут оказался.

— Так и знала, что вы проснетесь именно ночью… — от неожиданности Реджи чуть не подпрыгнул на месте, но, увидев перед собой знакомое лицо, выдохнул, не в силах сдержать возглас.

— Черт, Дарья! Что вы тут…

— Думаю, вас больше интересует другой вопрос, — перебила девушка Синака, прикладывая палец к его губам. — Вероятно, вам больше хочется узнать, что это за место и что вы тут делаете.

Реджи довольно глупо уставился на Дарью, сглотнул слюну и кивнул:

— Да, вы правы, Дарья. Где я? Что происходит?

— Вы в безопасности, Реджи. Пока, во всяком случае, — Мирская говорила тихо, явно не желая разбудить остальных больных в палате. — Если дадите слово, что не станете убегать и пройдете за мной, обещаю, что все расскажу. Не будем же мы шептаться тут при всех.

Дарья красноречиво обвела взглядом помещение и улыбнулась Реджи. Он улыбнулся ей в ответ и кивнул головой.

— Обещаю вести себя пристойно.

— Думаю, теперь это действительно зависит только от вас, — фраза прозвучала двояко, Реджи так и не понял, на что именно она намекала. — Идемте со мной. Вашу одежду принесут в мой кабинет.