Последний леший - Купцов Василий. Страница 19
Рахта забился в отчаянии. Любимая мертва, прекрасная голова с потухшими очами упала на грудь… А волхв поднял высоко, как бы предлагая своему богу чашу с горячим еще человеческим сердцем! Момент высшей радости для любого волхва, момент великого экстаза, когда кумир принимает от тебя желанную жертву…
Восторг застыл на лице Перунова слуги, через мгновение превратившись в маску. И было в его взгляде удивление великое. Потому как в горле волхва торчало коротенькое костяное копьецо. И вошло то копьецо глубоко, и понял в то мгновение волхв, что умирает, и поднял взор удивленный и обиженный к небу…
— Прости, слуга мой верный, — услышал волхв голос раскатистый, прямо с неба к нему обращенный, — но гарпун сей костяной постарше меня будет, и не было у меня над ним власти…
Да, это Нойдак, прискакавший последний, это маленький колдунишка вмешался в действо. Конечно, он был неважным стрелком из лука, совсем не умел держать в руках меча, но дротики, гарпуны — этому они учились с детства. Здесь он не знал промашки! И древний костяной гарпун, тот, что был символом власти колдуна в их стойбище, тот, что переходил из рук в руки очередному молодому колдуну от ушедшего в Мир Мертвых старого — это гарпун послужил сейчас на славу…
— Прыгай! — услышал Нойдак голос Духа.
Молодой колдун прыгнул в сторону, очень даже неплохо прыгнул — на несколько шагов. А в то место, где он только что стоял, ударила молния. Прогремел гром, совсем его оглушивший, все мышцы тела на мгновение дернулись. Но — пронесло, Нойдак остался невредим. Самым же удивительным было то, что паренек на мгновение увидел своего Духа — видно, молния ударила прямо в него, сделав на миг осязаемым. «Так вот каков мой дружочек! — удивился Нойдак, — Кабы Нойдак раньше знал! Хотя — каков голосок, таков и паренек…». Новых ударов грома почему-то не последовало. Ливень вдруг стих, небо почти мгновенно прояснилось. Как будто бы для того, чтобы было яснее видно происходившее в дальнейшем. Невидимая стена перестала существовать. И все ведь занялись делом!
Сухмат методично делал из младших волхвов нечто, похожее на то, что делают хорошие хозяйки из капусты, прежде чем заложить ее для квашения… Закончив работу, он начал озираться, ища того чернового волхва, что наблюдал церемонию, стоя поодаль. Свистнул коня, вскочил в седло — так искать удравшего злодея сподручнее!
Нойдак извлек заветный дротик из горла Верховного волхва и сейчас укоризненно что-то говорил покойнику. То ли ругал, то ли заклинал. А, может, следовал обряду…
Рахта отвязал тело любимой от столба, судорожными движениями заложил вырванное сердце обратно, приглаживал рану, с какой-то глупой надеждой глядя на грудь девушки — а вдруг она задышит, а вдруг сердце забьется?!
Ферамурз бросился наутек сразу же, как только стрела пробила горло слуги Перунова. Для него было все ясно. Как же он был прав, когда настаивал на принесении этого молодого колдуна из северных краев в жертву. Да, в нем действительно было много древней магической энергии, эх, как бы он напился бы в этом случае, как напитался…
«И зачем ему только понадобилась эта девица? Ведь в ней магии ни песчинки, что ж с того, что носила доспехи, да в бой хаживала? Таковых и в его, Ферамурза, краях видывали! А теперь — вот, доигрался старый дурак, сказано ведь — маг не должен ссориться с воинами!»
Южанин ругался про себя, а сам бежал, не разбирая дороги. А зря! Дорожка-то была скользкая, ноженька вдруг поскользнулась, маг взмахнул руками — и плюхнулся, прямо лицом — во что-то жидкое и вонючее. А когда приподнял голову, то увидел, что прямо над ним всадник с мечом, уже для удара занесенном…
— Ба, да он же весь в дерьме… — произнес Сухмат. В его голосе смешалось и презрение, и брезгливость.
Кажется, богатырь решал проблему — кровь врага для булата только полезна, но осквернять клинок дерьмом поганым? Наконец, Сухмат просто плюнул на волхва и отвернулся. Может, зря. Потому как, повернувшись, он понял, что чернявый исчез. Богатырь завертел головой — нет, вокруг, вроде, и спрятаться негде, а вражина куда-то пропал…
«Твой плевок тебе еще дорого обойдется, глупый силач! — думал Ферамурз, стоя в пяти шагах от богатыря, — ты еще пожалеешь обо всем, ты еще будешь о смерти меня молить…»
Наконец, Сухмат развернул коня и поскакал обратно, к друзьям. А Ферамурз направился в другую сторону. Немного, совсем чуть-чуть магии, отвел глаза — и наивный богатырь остается с носом! Впрочем, сейчас эта маленькая победа совсем не обрадовала мага…
Маг шел, петляя, оглядываясь, стараясь не оставить следов. Странно, попав вновь в положение преследуемого беглеца, он даже успокоился — ведь так бывало уже не раз и не два. Можно было даже не думать о том, что делать. Он ведь всегда уходил от преследователей. Теперь, делая привычные движения, он вернулся к своим мыслям, начал строить новые планы. Нужно было на некоторое время притаиться, не показываться на глаза, пока все не утрясется. Ведь впереди мага ждало много дел. Ознакомиться с теми, что поклоняются Христу, например! Интуиция подсказывала Ферамурзу, что это те, кто ему нужны. А там, дальше, еще посмотрим, кто окажется на коне, а кто…
Вот такая удивительная страна эта Русь, где любой извалявшийся в дерьме иноземец строит планы — как будут говорить через тысячу лет — наполеоновские. И, что самое печальное, у них нередко получается…
— Не дело ты творишь! — сказал Сухмат угрюмо, — не дело!
— Я отогрею ее и она оживет! — прошептал Рахта, — Смотри, она ведь еще совсем теплая!
Рахта, забыв обычаи, не выпускал мертвую девушку из рук. Прижимал к себе, ласкал, дышал ей в холодные губы… Кажется, он совершенно не обращал внимания ни на кровавую рану, рассекавшую грудь мертвой девушки ни на то, что кровь, запачкавшая ее белоснежную рубаху, давно уже почернела…
Трое наших героев расположились в поле, недалече от стольного града. Они еще не решили, что делать дальше. Впрочем, Рахта ни о чем и не думал, ему, похоже, было все равно, все мысли и чувства его были поглощены только одним, вернее — одной…
— Хоть ты, Нойдак, скажи ему, — отчаявшись, обратился к ведуну, как к последнему средству, Сухмат.
— Не в себе он — разве не видишь? — ответил Нойдак, — Знаю я, какой травы заварить, чтобы успокоился он, да будет ли пить?
— Не буду я пить зелий! Я и глаз не сомкну, пока лебедушка моя не согреется, не опомнится… — продолжал шептать Рахта.
— Не будет он пить… — кивнул Нойдак.
— А что делать? Как помочь ему?
— Нет средства, — покачал головой молодой ведун.
— Слушай, побратим мой, Рахта! — снова обратился к другу Сухмат, — исполнить надо обычай, сжечь тело мертвое по обряду, освободить душу, а не то…
— Не умерла она! — воскликнул Рахта, — Жива! Сейчас задышит! Я ей остыть не дам…
— Быть беде! — покачал головой Сухмат, глядя на Нойдака. Молодой колдун ничего не ответил…
На утро Сухмат с Нойдаком были разбужены громкими криками. Повскакали, ничего не понимая, и увидели своего несчастного друга, который, казалось, совсем уже потерял голову!
— Где Полинушка, где моя любимая? — кричал Рахта, — кто посмел коснуться ее? Ты, Сухмат, ты? Ты украл мою голубку?
Вот оно что! Тело погибшей девушки исчезло. Ни Нойдак, ни Сухмат, крепко проспавшие вторую половину ночи, не могли ничего понять… Да еще безумные обвинения?
— Да что ты, брат мой названный, — удивился Сухмат, — да разве б я посмел? Да и спали мы с Нойдаком всю ночь в двух шагах друг от друга, считай — рядышком. Правда, Нойдак?
— Сухмат спал всю ночь, не вставал, — подтвердил молодой колдун.
— Кто же тогда? Ты, Нойдак, похитил мою возлюбленную? — чуть не бросился на северянина богатырь.
— Да побойся неба, братишка, — вступился за Нойдака Сухмат, — куда ему! Он бы ее и поднять не сдюжил бы, а не то, что похищать… Да и друзья мы тебе, не враги!
— Да, ваша правда, — сник Рахта, — но где же Полинушка? Кто посмел похитить последнее, что от нее осталось? Кто навел на меня тот морок, я же всю ночь ее грел-согревал, берег-лелеял… Как же я ее не уберег?