Большой куш - Лорченков Владимир Владимирович. Страница 20

– Ого, – с уважением говорю я. – Ты прямо детектив.

– Ну, не совсем, – выдыхает Лена дым носом, – потому что когда я поняла, что директор парка педофил, грязный, чтоб его, педофил, я не пошла в полицию и не отнесла заявление. Не обратилась в Комитет Защиты Прав… как там дальше? Не забила тревогу. Не сделала почти ничего.

– Почти?

– Да, кроме того, что устроилась сюда работать.

– То есть, – медленно говорю я, – ты устроилась на работу, чтобы…

– …проследить за этим козлом, получить доказательства, прижать его к ногтю, ну, или к стене, выбирай, что нравится, – продолжает Лена, – и начать его шантажировать.

– Ага, – киваю я. – Мы можем попросить у него кучу денег.

– Нет, милый, – улыбается она. – Деньги, они как снег. Тают. Сколько их ни есть, всегда тают. А мы можем попросить у него то, что постоянно производит кучи денег. Сам парк аттракционов.

– Ого, – говорю я. – Ничего себе размах.

– Конечно, а почему нет? Это несущественно при постановке вопроса «или в тюрьму навсегда?».

– Верно, – соглашаюсь я. – Мы получаем парк и сдаем его в полицию.

– Нет, что ты, – снова улыбается она, – что мы скажем? Вот педофил, у которого мы шантажом отобрали бизнес, возьмите-ка его за задницу так, как он брал за нее девочек, которым нет еще шестнадцати, ага?

– Да, – говорю я, – но тогда получается, что…

– …что мы получаем парк на наше имя, все: все активы, все деньги, все счета, все оборудование и, что самое главное, землю, – продолжает за меня Лена, – а взамен отпускаем нашего жизнелюбивого поклонника современного менеджмента и корпоративных гимнов на пенсию. Отпускаем с почестями, устраиваем прощальную вечеринку, дарим вазу. Все должно быть как по маслу. И он уходит. Варить себе кашку, гулять по утрам с собакой в парке, читать свежую прессу в муниципальной библиотеке…

– …гоняться за малолетними девочками в парках, – угрюмо заканчиваю я.

– Это уже не наши проблемы, милый, – говорит Лена.

В лунном свете ее лицо выглядит чуть менее полным, чем оно есть на самом деле. Подбородок заострился, и глаза блестят, как у кошки. Я прекрасно понимаю, что ее воля в сравнении с моей – как Мохаммед Али в лучшие его годы на ринге с одноруким пожилым диабетиком. Да и, в конце концов, все это действительно не мои проблемы. Я киваю.

– Отлично, – говорит она, не отрывая от меня глаз. – И еще я хочу, чтобы ты начал писать пьесу. Ну, или сценарий шоу. Как тебе угодно.

– А это еще зачем, ведь мы…

– Нужно глядеть не на один шаг вперед, милый, – терпеливо толкует она мне. – Ты думаешь, мы срываем куш и все, отдыхаем. Как бы не так. Это все равно что отхватить магазин в разгар сезона. Ну, получишь ты его, и? Нужны ведь и товары. Оборот.

– Да, – я, кажется, начинаю понимать.

– Мы не просто отхватываем парк, но еще и снимаем огромные сборы. Но для того нам на самом деле нужно хорошее шоу. И напишешь его ты. С энтузиазмом.

– Потому что напишу его для себя, – заканчиваю я.

– Правильно, – улыбается она, и я чувствую себя хорошим учеником.

Встаю, подхожу к ней и тяну за плечи наверх. Сажаю на подоконник. Вхожу и чувствую себя победителем. Крутым парнем. Да уж. Пора.

Только такие Белоснежке по нраву.

23

– Матушка Енотиха, здравствуй!

– Привет, малыш, ах-аха, привет масипусенький, привет, мой мааа…

– Мама, мама, а почему Матушка Енотиха говорит как дядя?

– Малыш, ты что-то спутал, милый. Ты явно что-то спу…

– Говорю тебе, она говорит как дядя!

– Послу…

– Ну, что ты, малыш, разве Матушка Енотиха, разве твоя любимая Матушка Енотиха, разве она может бы дя…

– Да, да! Ты же все это говоришь мне голосом дяди, дядя! Какая же ты Матушка Енотиха?! Матушка Енотиха тетя! Тетя!!! А ты дядя!

– Но послушай, малыш, ведь часто бывает так, что тетя говорит голосом дяди, и на…

– А я хочу, чтобы Матушка Енотиха была тетей! Проваливай из тела Матушки Енотихи, ты, гадкий дядька!!!

– Малыш, послушай, малыш, хочешь, я спою тебе песенку и ты сразу поймешь, что я тетя? А? Матушка Енотиха. Тетя. Твоя любимая Матушка Ено…

– Не надо песенку! Я все равно тебе не поверю. Получается, это такой же фокус, что и с Дедом Морозом?

– Дед Мороз есть, малыш, ну, что ты.

– Деда Мороза нет! Есть только дядя Гена, который напялил на себя твой красный халат и мочалку на лицо! Я знаю, я все видел!

– А пото…

– Да-да-да!!! Я все видел!!! А еще он с тобой лежал в кровати, я видел!!!

– Ма…

– Послушайте, утихомирьте-ка вашего мальца, поч…

– Не смейте со мной так разговаривать! Не смейте хамить малышу! Или я сейчас администрацию вызову.

– Мамочка, мамочка!!!

– Малыш, слушай, я пою!

– Малыш, слушай, он поет!

– Ладно, я слушаю.

Я становлюсь перед маленьким шантажистом и начинаю делать гимнастику. Руку вверх, вторую руку вверх, руку на бок, вторую на бок. Дрыг-дрыг ногами. Обычные танцы девчонок с пуфиками на руках. Проблема в том, что я мальчишка. Лет тридцати, без пуфиков и в огромном, адски жарком – сегодня в городе плюс тридцать четыре по Цельсию, и здесь остались только такие психи, как этот малыш и его мамаша, – костюме Матушки Енотихи.

– Раз-два-три, раз-два-три, – тонким голоском пищу я, – свои руки подними, раз-два-три…

– Гы-гы, да! Это голос тети! – радуется засранец.

– Вот видишь, малыш, – радуется мамаша, которую тот явно затерроризировал, а нечего хахалей к себе домой при ребенке водить, думаю я и подскакиваю.

– Наш мы танец начинаем, руки в боки упираем! – пищу я так, будто мне на яйца наступили, да так, в общем-то, оно и есть, потому что из-за жары и пота яйца приклеились к ляжке, в буквальном смысле приклеились, и при каждом прыжке штанина грозит их оторвать, боже ж ты мой, вот когда я стану настоящей Матушкой Енотихой…

– Ыы-ы-ы, – малыш копирует мои неловкие движения, и я вспоминаю, как директор, которому жаловались на неудобство костюмов, говорил: вы кретины, стадо кретинов. Так и должно быть, этих детей и их родителей при виде ваших неловких движений должно переполнять чувство полноценности, понимаете вы?

– Танец вместе мы начнем, а потом уж отдохнем! – хриплю я, мечтая о глотке воды, любой воды, холодной, теплой, газированной, с солью, сладкой, оранжевой, красной, бесцветной, даже стакан мочи я бы сейчас тяпнул, лишь бы была прохладная.

– Вот с тобой мы кувыркнулись, а потом перевернулись, – благодарю я мысленно Микки, который сочинили эту хрень, когда еще был в состоянии что-то сочинять.

– Ух ты, совсем как тетя! – верещит сорванец и начинает бешеный танец индейца вокруг тотемного столба, причем столб я, остается надеяться, что я не получу в задницу топор, с такого мальца станется…

– Осторожнее, милый, ты закружишь Матушку Енотиху, – просит мамаша тонким, вот кому не нужно притворяться, голоском и я сдвигаю башку Енотихи, чтобы увидеть ее толком, и столбенею, потому что мамаша прекрасна, как выжимка из ста тысяч фотомоделей.

– Ничего с ней не случится, – резким, как у наглой приблатненной вороны, голосом отвечает малец и продолжает скакать, зажав в руках мои огромные мягкие пятерни, – скок-скок, прыг-скок!

– Гляди, малыш, – тонко пищу я, – да там сам Снуппи-Дог!

– Сам Снуппи-Дог?! – спрашивает он. – Сам?

– Конечно! – тоненько ору я. – Сам Снуппи-Дог, собственной персоной! А ну-ка, бегом к нему!

– Ааааа, – с ревом несется к Снуппи малец.

– Аааа, – протяжно стонет Снуппи, с ненавистью глядя на меня из прорезей для глаз.

Сосватал-таки, читается в этих прорезях. Прости, Снуппи, думаю я и отскакиваю, пропуская мимо целую группу из младших классов, которых привела группка родителей. Малыши держатся за руки и похожи на большую гусеницу с головами на спине вместо щетинок. Дожидаюсь, пока группа пройдет, и приваливаюсь к другой стороне каруселей. Пытаюсь отдышаться.

– Возьмите платок, – сочувственно говорит мамаша.