Завет воды - Вергезе Абрахам. Страница 56

— И содрал половину кожи, и чуть не умер от укусов муравьев, — продолжает Большая Аммачи.

— Аах, но вылез-то он с улыбкой! Дьявол был изгнан.

До сих пор годы в Парамбиле отмеряли Пасхой и Рождеством, рождениями и смертями, наводнениями и засухами. Но 1933-й стал годом «Моби Дика». На середине книги Большая Аммачи попросила Филипоса спросить у Коши саара, не выдумка ли весь этот «Моби Дик».

— Это занимательно. Но, может, это одна большая ложь? Спроси его.

Коши саар ответил очень возмущенно:

— Это художественная литература! Художественная литература — это великая ложь, которая рассказывает правду о том, как устроен этот мир!

Муссон, как и положено, пришел в Траванкор ровно в тот момент, когда утонул «Пекод». В Парамбиле не замечают дождя, барабанящего по крыше, потому что гроб Квикега стал спасательным кругом для Измаила, а самого Квикега последний раз видели цепляющимся за мачту. При свете лампы четыре головы склоняются над книгой, которую может читать только одна.

— Спаси Господь их души, — шепчет Одат-коччамма, когда все заканчивается, Малютка Мол печальна, а Большая Аммачи осеняет себя крестным знамением.

Она успела полюбить Квикега. И думает про Самуэля: как это слово, «пулайан», унижает его, когда на самом деле он, как Квикег, лучше почти всех известных ей людей. Сердце Самуэля исполнено великодушия, он трудолюбив и всегда стремится выполнить работу как можно лучше — такие качества не помешали бы, к примеру, близнецам, Джорджи и Ранджану. Она больше не чувствует себя виноватой, что оказалась в плену этой лжи-которая-рассказывает-правду, этого «Моби Дика».

— Коши саар не верит в Бога, — признается вечером Филипос, вернувшись с урока с новой книгой.

Он явно держал в тайне атеизм своего наставника, пока они не закончили «Моби Дика». Сын выглядит виноватым и боится, что мать прекратит его визиты к учителю, но зато он облегчил совесть.

Мать же с жадным нетерпением глядит на новую книгу в его руках, «Большие надежды» — роман, который задаст тон их 1934 году, как «Моби Дик» определил 1933-й.

— Ну, Коши саар, может, и не верит в Бога, но хорошо, что Бог верит в этого старика. Иначе зачем бы Он послал его тебе на пути?

глава 29

Утренние чудеса

День выдался ненастный, Большая Аммачи полна дурных предчувствий, отправляя сына в школу в рассветной тьме. В сонных понурых плечах ни малейшего намека на стать его отца. Сын более хрупок — скорее тростинка, чем ствол дерева.

— Аммачи? — доносится голос из-за спины, где заворочалась дочь.

Она взволнованно ждет, пока Малютка Мол усядется рядом. Способность дочери загодя объявлять о визите гостей распространяется и на предсказание плохой погоды, катастроф и смертей.

— Аммачи, скоро появится солнце!

Большая Аммачи с облегчением выдыхает. За двадцать восемь лет жизни Малютки Мол солнце исправно всходило каждый день, но каждое утро малышка восторженно приветствовала его возвращение. Видеть чудо в обыденном — более ценный дар, чем пророчество.

После завтрака Малютка Мол протягивает свою широкую ладонь, и Большая Аммачи отсчитывает три бииди. Ни одна уважающая себя женщина-христианка не курит, но некоторые жуют табак, а старушки бережно хранят свои коробочки с опиумом. Никто не знает, откуда у Малютки Мол взялась привычка к бииди, а сама она не сознается. Но она так радуется, что невозможно отказать в ежедневной порции в три бииди. Ее мать не представляет себе мира, где дочь не сидит на своей скамеечке и с улыбкой на увядшем морщинистом лице не напевает своим тряпичным куколкам. Муттам — это ее сцена. А когда пропаренный рис оставляют сушиться во дворе, никакое пугало не может сравниться с бдительностью Малютки Мол.

— Где мой милый малыш? — спрашивает Малютка Мол.

Мать напоминает, что он ушел в школу.

— Какой он милый! — хихикает Малютка Мол.

— Верно. Но не такой милый, как ты.

Дочка громко смеется, хриплым восторженным смехом.

— Я знаю, — скромно соглашается она.

Но потом, ни с того ни с сего, тень набегает на лицо Малютки Мол.

— С нашим малышом что-то случилось! — говорит она.

Когда Филипос идет в школу, небо низкое и тяжелое, точно мокрые простыни на провисшей бельевой веревке. Высокие замшелые насыпи по обе стороны тропинки образуют темный туннель. Вспышка молнии очерчивает извилистый, похожий на веревку предмет, лежащий впереди на земле. Филипос замирает, пока не убеждается, что предмет неживой. Просто ветка.

Его тринадцатилетняя память все еще хранит воспоминания о том дне, когда ему было семь лет и он бежал с Цезарем через каучуковую плантацию. (Цезарь и Джимми — единственные имена, которые дают собакам в Траванкоре, независимо от пола животных.) Маленькая дворняжка вертелась, приседала на задние лапы, ухмылялась, подзадоривая Филипоса пуститься наперегонки, и так неистово виляла хвостом, что рисковала оторвать и потерять свою заднюю часть, вновь срывалась с места, обезумев от радости. Внезапно песик взмыл в воздух, как будто наступил на пружину, и Эдема не стало. Филипос краем глаза заметил капюшон и услышал шорох в зарослях. Это была этта́ди муркха́н, «змея восьми шагов». Восемь шагов — все, что вам остается, если она укусила, и то ежели не мешкать. Цезарю осталось всего четыре. «У собак есть имена», — с горечью шепчет Филипос, чувствуя боль от смерти Цезаря так, словно это случилось только вчера, а заодно продолжая утренний диалог с кошкой, которая забрела в кухню, провожая взглядом рыбу, которую мама укладывала ему с собой на обед. «Собака живет ради тебя. А кошка просто живет рядом с тобой».

Воротник влажный, рубашка прилипла к телу, пока он бредет вдоль взбухшего ручья. Филипос ощущает чье-то присутствие позади, волна мурашек бежит по рукам.

Не дай Сатане овладеть твоей волей, ибо он приведет тебя к погибели.

Он кричит вслух слова, которым научила мама: «Господь мой заступник!»

Оборачивается и видит на реке зловещую громаду, заслоняющую небо. Неповоротливая рисовая баржа замедляет свой ход и останавливается. Швартуется. По словам Джоппана, у развратных лодочников, которыми он командует, есть тайные места для швартовки, где женщины продают свои услуги и домашнее вино, освобождая от заработанных денег и подворовывая часть груза. Филипос завидует Джоппану, который вместо школьной каторги наслаждается закатами на озере Вембанад и смотрит кино в Кочине и Килоне. Джоппан мечтает оснастить баржи моторами и совершить революцию в перевозке грузов; он говорит, что никто об этом не задумывается, потому что каналы мелкие, а баржи ветхие, но у Джоппана есть подробная нарисованная схема, как можно подвесить мотор.

Водный поток расширяется и двумя протоками огибает маленький остров, вода подступает к ступеням построенных на нем двух новых церквей. То, что было некогда одной общиной пятидесятников, раскололось надвое, когда внутри нее внезапно, подобно пламени на соломенной крыше, вспыхнули раздоры. После потасовки отколовшаяся группа построила свою церковь рядом, но на своем отдельном участке земли. Здания стоят так близко друг к другу, что воскресная проповедь в одном пытается заглушить другую.

Теперь Филипос слышит рев большой реки, в которую впадают эти каналы, и шум гораздо громче, чем обычно — земля гудит под ногами. Он припоминает рассказы Самуэля, как внезапные наводнения смывают берега рек. Теперь понятно, почему баржа решила пришвартоваться. Жирные капли дождя оставляют в красной почве мелкие воронки и выбивают татуировку на его зонтике, а ветер пытается вырвать зонт из рук. Филипос прячется под пальмами. В школу точно опоздает. У него есть два варианта: остаться сухим и быть выпоротым за опоздание — или прийти вовремя, но промокшим до костей. В любом случае он получит несколько ударов по пальцам от Сааджи саара, учителя математики и футбольного тренера в «Мужской школе Сент-Джордж». Атлетизм саара проявляется в силе и точности, с которыми он швыряется мелом или раздает подзатыльники. Как может засвидетельствовать Филипос, испытавший на себе всю тяжесть учительской руки, предвидеть опасность не способен никто. «Я не был невнимателен, — жалуется он Большой Аммачи, — саар просто невнятно мямлит! Когда он поворачивается лицом к доске, никто не может понять, что он говорит!» Большая Аммачи сходила к саару и настояла, чтобы Филипоса посадили впереди, потому что сзади он ничего не слышит. Его оценки взлетели до небес, он превзошел даже Курупа, который обычно лучше всех, но зато теперь стал легкой мишенью для шариков из жеваной бумаги с тыла и лобовых атак саара. Филипос становится школьной знаменитостью, но не по лучшей из причин.