Причина остаться - Бенкау Дженнифер. Страница 12

– Детали, Седрик. И почему ты весь вечер зависал со мной, если там крутилась девчонка, которая тебе…

– Потому что она ушла, когда я пришел.

Сейчас Айзек по-настоящему хохочет, так громко, что на нас оглядывается компания студенток.

– Старик. Ты ее сразу спугнул? Да что у вас там стряслось?

– Длинная история. Она рассказала мне, что как раз украла какую-то окаменелость и теперь должна скрыться.

– Что… стой, что? – С лицом Айзека творятся странные вещи. Нормальные люди приподнимают брови, талантливые – одну. Айзек же выгибает свою левую бровь лесенкой с двумя ступеньками, что придает его изумлению особую драматичность. Он любит драматичность.

– Это просто шутка. Кажется. – Я до сих пор не в курсе, почему она бросилась бежать, как Золушка, когда часы пробили полночь. – Но меня постоянно мучает вопрос, а что, если она не шутила? Может, правда…

– Ууух. – Бровь Айзека вновь принимает обычную форму. – Ты просто не можешь перестать думать о ней, да?

– Хмпф.

– Ты думал не о своих водорослях, этих скользких мелких засранцах, когда работал над документом, а о неприличных местах мисс… как ее зовут?

– Билли. Да, наверно. Нет! На самом деле нет. Совсем нет! – Скорее о ее больших темных глазах. О разочаровании в них, после того как я попробовал без особого мелодраматизма объяснить ей… твою мать. Что я говнюк, который не хочет им быть. Прекрасно получилось, я от себя в восторге.

– Ты больше не можешь спать. Не можешь есть!

– Давай не преувеличивать!

– У тебя в колонках играет Эд Ширан? – Айзек смеется, как будто Эд Ширан – это полный абсурд. Притом что этот парень написал парочку реально неплохих песен. Взгляд Айзека встречается с моим, и его смех стихает. – Черт, чувак. Серьезно? Эд Ширан? Что пошло не так?

– Я туповато выразился. О’кей, я очень тупо выразился. А потом она вдруг унеслась прочь на своем Гомере – просто не спрашивай, Айз! – и теперь считает, что я козел.

– А ты, конечно, не он.

– Не он же!

– Это трагедия, Седрик. Что будешь делать?

– Исправлю файл. А потом спущу штаны перед Ллойдом и…

– Не делай так, он не любит члены! И киски тоже, поверь мне. Он просто всех ненавидит. А что сделаешь после падения на колени перед Ллойдом?

– Без понятия. Пойду поем, наверно.

Айзек хохочет:

– Ты еще можешь есть.

– Мы бы хотели два кофе, детка, один бейгл с ветчиной и сыром, один киш с лососем. И еще по поцелуйчику от тебя. Каждому по одному.

Парни в костюмах ухмыляются, глядя на меня. Тот, который заказывал, вытягивает губы, и в моей улыбке появляется жалость.

– Ладно, мальчики, – со вздохом произношу я и демонстративно убираю блокнот в карман нежно-голубого фартука. Мы бы выглядели нелепо в этих фартуках пастельных тонов с хлопушками-конфетами на груди, если бы Мюриэль, хозяйка «Sweesy», не распорядилась надевать под фартуки исключительно черную одежду, чтобы мы не казались маленькими кусочками торта. Мюриэль внесла элемент эмансипации в стиль пятидесятых. – Я сейчас схожу проверю, все ли в порядке у других посетителей. Потом протру столики, вымою парочку стаканов и приготовлю сэндвичи. А когда закончу и, если буду в настроении, вернусь к вам, и вы просто попробуете сделать заказ еще раз, никого не оскорбляя. Я в вас верю!

Когда я разворачиваюсь, слышу фразу: «Если они тут так обслуживают, то эта лавочка скоро разорится», но игнорировать ее – часть плана.

– Код «оранжевый», – негромко бросаю я Джессике, проходя мимо прилавка. Коллега коротко кивает и теперь не спустит глаз с «костюмов».

Код «оранжевый» означает: «Домогательства – первая стадия: внимательно наблюдать и выставить за дверь, если не воспользуются вторым шансом». Время от времени мы сталкиваемся с такими пустозвонами, как называет их Мюриэль; и почти всегда это посетители не из университета. Некоторые приходят в кампус только потому, что надеются «подцепить горяченьких студенток». Не хочу относиться предосудительно, но, когда «костюмы» появляются в «Sweesy», я всегда настораживаюсь.

«Красный» код случается реже, но случается. Он означает физические домогательства, неоднократные приставания или – тут Мюриэль абсолютно непреклонна – домогательства к гостям. В этом случае мы действуем втроем: двое просят соответствующего клиента уйти, а третья держит в руках телефон, если вдруг потребуется экстренный вызов.

Однако «костюмы», кажется, используют второй шанс. Когда несколько минут спустя я возвращаюсь к их столику, они совершенно нормально заказывают еду и кофе.

– Без обид, – бормочет тот, который в прошлый раз молчал.

Другой кивает:

– Считай это комплиментом.

Комплиментом?

– Не-а, не буду, потому что это был не комплимент, – говорю я и иду к прилавку, чтобы передать Джессике заказ. Звенит дверной колокольчик, и в зал входит компания студенток; постоянные посетительницы, большинство из них я знаю по именам, и их появление поднимает мне настроение.

Код «оранжевый» забыт. Мне не нравится быть официанткой. Даже после стольких месяцев в «Sweesy» я упрямо ношу всего по две тарелки одновременно и до сих пор нервничаю, если у меня на подносе оказывается слишком много напитков. Тем не менее я выполняю свою работу с удовольствием, и дело тут не столько в сумасшедших сэндвичах, багетах, бейглах и капкейках, благодаря которым мы прославились далеко за пределами кампуса, а больше в наших непохожих друг на друга и, как правило, позитивно настроенных гостях.

– Привет, Билли, – здоровается со мной одна из четверки студенток, и, пока я шагаю к ним, чтобы подать меню этой недели, слышу, как Джессика за прилавком уже запускает кофемашину на первый латте макиато.

«Ведь мы знаем, чего вы хотите!» – гласят крупные ярко-розовые буквы на конфетно-розовой вывеске над входом, и да, в случае с большинством гостей так и получается.

– Ты это сделала? – многозначительно спрашиваю я Карлину, которая, насколько мне известно, в начале недели вышла замуж… если все-таки сказала «да».

Карлина ослепительно мне улыбается, ее подружки восторженно вопят, а я обнимаю свежеиспеченную миссис и желаю ей всего счастья на свете. Они со Стивеном действительно пара мечты. Я бы с радостью пришла на свадьбу, но, увы, пришлось работать, так как одна коллега не смогла выйти из-за заболевшего сына.

Записывая в блокнот их сэндвичи с моцареллой и сладким чили и запеченную в хлебном тесте пасту и параллельно помогая им выбрать из двенадцати разных видов кесадильи, я узнаю самые свежие сплетни кампуса: о долгожданных приглашенных докладчиках, которые в итоге не рассказали ничего интересного, о небольших частных концертах, куда можно попасть, только если знаешь кого-то, кто знает кого-то. Я к этому моменту знаю почти всех.

Одна из девчонок интересуется, как прошло мое собеседование. Ну вот зачем она о нем вспомнила!

– Провал, – отвечаю я, пожав плечами. – Я бы слишком сильно по вам скучала, поэтому, видимо, подсознательно все испортила.

Меня сразу же окружают симпатией и сочувствием, но, как и всегда, наше общение остается поверхностным. Я понимаю, что стоит мне на метр отойти от их стола – и девушки обо мне забудут. Но ничего, полный порядок. На самом деле лучше быть не может, верно? Меня видят, люди думают обо мне. И тем не менее никто не загоняет меня чересчур личными вопросами в те области эмоций, которые приносят мне боль. Даже Оливия, с которой я делю ванную, кухню и парочку секретов – а один раз разделила и менструальную чашу, – уже давно не копает так глубоко, чтобы мне не стало больно. Рано или поздно она поверила мне, что в моем прошлом, где поначалу ей виделось нечто темное, нет ничего такого.

Именно так и должно быть. Потому что там нет ничего, что стоило бы вытаскивать на свет. Потому что оно в прошлом.

– Замечталась? – Джессика по-дружески тыкает меня в бок и отрывает верхний листок моего блокнота.

– Чуть-чуть, – сознаюсь я.

– Смотри, по-моему, «костюмам» нужен еще кофе.