Возьми мою душу - Сигурдардоттир Ирса. Страница 67

— Да, точно. Они ж похожи как две капли воды. На месте Магнуса, ну или Балдвина, не важно, я бы эту фотографию давно сожгла.

— Будь у них такая возможность, они бы именно это и сделали, — отозвалась Тора и повернулась к Вигдис. — Пожалуйста, не рассказывайте никому о нашей находке.

— Господи, о чем вы говорите? Разумеется, — заверила та, припоминая телефон Гуллы и график работы Каты, косметолога. Она нисколько не сомневалась, что слово «никому» не распространяется на ее лучших подруг, которым она смело может довериться. Вигдис быстренько собрала сумочку и поспешила к своему рабочему месту. Проходя мимо Мэтью, она положила руку ему на плечо и дружески сообщила, что исландцы — люди образованные, не склонные к предрассудкам, и не следует верить всей той белиберде, которую о них рассказывают. Ошеломленный неуместной фамильярностью, Мэтью промолчал, проводив Вигдис долгим взглядом.

— О чем она говорила? — спросил он у Торы, когда администратор скрылась из вида.

Тора сразу догадалась: данная им сексопатологом Стефанией клятва относительно конфиденциальности бесед, не стоила и ломаного гроша, — но разочаровывать Мэтью не стала, а, изобразив непонимание, отделалась рекомендацией:

— Не принимай близко к сердцу. Они тут все малость с приветом. — И с мягкой улыбкой прибавила: — Мне пора укладывать Солей. А когда сама лягу, я даже не знаю. Ты же видишь, как развиваются события.

Тора вновь уселась за компьютер Йонаса.

— Все сходится, — бормотала она, просматривая ссылки, выданные ей «Гуглом» на запрос «Балдвин Балдвинссон». Она открыла несколько ссылок, но безрезультатно. И все же Тора продолжала свои попытки, одновременно беседуя с Мэтью.

— Как сходится? — спросил тот. — Бирна не хотела, чтобы фотографию нашли, потому и спрятала ее в таком месте. Единственный человек, которого она могла заинтересовать, — Магнус, но для убийства он слишком стар. Да и зачем Магнусу убивать Бирну, даже зная, что фотография у нее в руках?

— Он не единственный кандидат на роль убийцы, — ответила Тора. — Обнародуй Бирна фотографию, Балдвин потерял бы много больше. Судя по статье, которую я просматриваю, будущей весной он собирается участвовать в парламентских выборах. Кстати, здесь тоже упоминается о его разительном сходстве с дедом, как внешнем, так и внутреннем. Представляю реакцию его потенциальных избирателей, увидевших фотографию Магнуса в нацистской униформе. Они бы приняли его за Балдвина — и конец избирательной кампании. — Она оторвала взгляд от монитора. — Гляди, какой пижон. Разъезжает в авто с личным номером «VERITAS». Создает о себе самое благоприятное впечатление. И вдруг — нацизм. Все знают, что он, как искусственный спутник, постоянно вертится вокруг своего деда, и если подмочить его репутацию, это неизбежно отразится на Балдвине.

— Какую цель, по-твоему, преследовала Бирна? Почему не отдала фотографию? Предполагала шантажировать их? Ни Магнус, ни Балдвин не производят впечатление очень богатых людей. «VERITAS» на стареньком джипе. — Мэтью пожал плечами.

— Думаю, она наткнулась на снимок случайно, перебирая старье в подвале. Взяла его просто из любопытства, безо всякой задней мысли. А потом неожиданно поняла, что вполне может извлечь из него пользу. Нет, полагаю, ей нужны были совсем не деньги, — проговорила Тора, открыла следующую ссылку и, пробежав глазами, сказала: — Довольно интересно. Оказывается, наш Балдвин занимается в совете поиском архитектора для возведения новой автостанции в Рейкьявике. Помнишь рисунок на стене «Креппы»? Здание из стекла и бетона с автобусами и пешеходами? Лесистых пейзажей в Исландии не много. Один из предполагаемых районов для строительства — холм Оскьюхлид. — Тора взмахнула рукой. — Все ясно: она намеревалась получить контракт. Вот чем объясняется ее звонок Балдвину.

Мэтью с сомнением покачал головой:

— Бирна шантажировала Балдвина? Заставляла его склонить совет к принятию ее проекта? Ты на это намекаешь? Верится с трудом.

— Учти, в Исландии получить заказ такого масштаба — то же, что крупно выиграть в лотерею. Огромная удача. Одно здание в густонаселенном месте — и архитектор становится известным на всю страну. К нему выстраивается очередь из клиентов. Такая уж у нас система, да и не только у нас, а во всем мире.

— Не может один человек уговорить городской совет принять тот или иной проект, — настаивал Мэтью.

— Не может, верно, — согласилась Тора. — Только ему и не придется никого особенно уговаривать. Он имеет доступ ко всей информации, знает всех участников конкурса, достоинства и недостатки проектов. Приемная комиссия, конечно, знакома с выдвигаемыми требованиями, и побеждает проект, наиболее им соответствующий. К примеру, если архитектор узнает, что комитет хотел бы получить здание попросторнее и повыше, он такое и предложит. Что тут непонятного? Архитектор, посвященный в тонкости, имеет явное преимущество. На этом фоне речистому политику пара пустяков доказать своим коллегам целесообразность принятия именно этого проекта. Кстати, на одном из сайтов я вычитала, что еще в колледже Балдвин два года подряд занимал первые места на конкурсных дебатах. Думаю, говорить он умеет, и весьма убедительно.

— К чему ты, собственно, клонишь? По крайней мере меня твой монолог не убеждает. Не вижу никакой связи ни с убийством Бирны, ни с гибелью Эйрикюра.

— Помнишь, мы видели в ежедневнике Бирны электронный адрес Балдвина?

— Помню. Уж не хочешь ли ты написать ему письмо? — удивился Мэтью.

— Нет, — ответила Тора, — у меня есть идея получше. — Она потянулась к телефону. — Я попрошу полицию покопаться в компьютере Бирны, поискать копии писем, направленных на электронный адрес Балдвина. Сейчас компьютер в их полном распоряжении, и я уверена — они уже наткнулись на эти копии.

Когда после долгого ожидания Торе наконец ответили, она, представившись, постаралась говорить как можно солиднее:

— Не могли бы вы соединить меня с Торольфуром Кьяртанссоном? Я звоню по поводу убийств в Снайфелльснесе. Мне необходимо передать ему важное сообщение, а лучше, если возможно, побеседовать с ним.

Дожидаясь переключения, она тихонько насвистывала под игравшую мелодию. Звучала та несколько минут, после чего послышался усталый голос Торольфура:

— Да, слушаю. Что случилось?

Тора лежала в кровати, обняв дочь. Из комнаты, где находились Гульфи и Сига, она унесла ее, крепко спавшую, к себе, не столько желая оставить потенциальных молодоженов одних, а скорее из страха, что у юной мамаши начнутся схватки и Солей перепугается. Мэтью безропотно переехал в свой номер. Тора мысленно поблагодарила его за понимание, поскольку ей и без него было над чем поломать голову. Ее заботил главным образом будущий день, она боялась, что Торольфур не заглотит наживку, и тогда в защите Йонаса придется полагаться только на свое красноречие. Столь жалкая перспектива пугала.

Множество мыслей теснилось в ее голове. «Если Бирну убил Магнус либо Балдвин, то кому выгодно избавиться от Эйрикюра? Он безвреден для обоих политиков. Мог ли чтец ауры быть сообщником Бирны? С какой целью к нему привязали лису и как понять надпись „РЕР“? Если, конечно, она что-то означает».

Однако больше всего ее мучила мысль о неизвестной Кристин. Пока Тора определенно знала одно — это дочка Гудни и на первый взгляд никакого отношения к событиям не имеет. Появились и другие мысли, совсем отвлеченные, но Тора к тому времени слишком устала, чтобы сосредоточиться, и вскоре они превратились в единую массу из угля и стен, лошадей и продажи собственности со скрытыми дефектами, зависших дел и сломанной ноги…

Проснулась она внезапно, от странного звука, напоминавшего детский плач. Еще в полусне, охваченная гнетущими ночными размышлениями, она вытянула руки из-под посапывающей дочери и приподнялась. Звук повторился. Тора встала с кровати и подошла к окну, но в полутьме ничего не разглядела. Издалека снова послышался плач, затем прекратился так же неожиданно, как и начался. Тора закрыла окно и плотно задернула шторы. Вдруг перед глазами ее возник жуткий образ, которым она дразнила Мэтью, — младенец в окровавленной распашонке скачет, отталкиваясь от земли одной рукой. Как ни странно, картина показалась ей не столь уж и абсурдной. Она торопливо забралась под одеяло и поклялась ни единой душе не рассказывать о страшном видении. Сквозь закрытое окно уже не долетали ни горький детский плач, ни жалобные стоны.