Тарковские. Отец и сын в зеркале судьбы - Педиконе Паола. Страница 16

– Забудьте об этих стихах, Арсений Александрович, не напечатали – и слава богу, – стала утешать Лиснянская, но по изменившейся манере говорить (не ровно, а обрывисто) поняла, что и много лет спустя поэта мучает история со «сталинскими» стихами, с его попыткой принять правила игры сильных мира сего, подминавших под себя многих и многих гениев.

После смерти Сталина, в 50-е годы жена и друзья уговаривали Тарковского собрать новую книгу и сдать в издательство, но он не соглашался. Ему не хотелось еще раз испытать тяжелейший удар.

Книга стихов «Перед снегом» была составлена женой поэта и отнесена в издательство одним из его близких друзей. И она вышла-таки в свет в 1962 году, хотя издательство и потребовало в качестве «паровоза» включить в книгу парадно-официозное стихотворение. Требование было выполнено, чего Тарковский стыдился всю оставшуюся жизнь.

В самом деле, читаешь это «паровозное» восьмистишие и понимаешь: слишком большой контраст между вынужденными «идейными вставками» и всеми остальными (замечательными!) строками. Друзьям Тарковский, извиняясь, объяснял, что в «паровозе» был вынужден поменять «Пушкина» на «Ленина».

Встречи с Ахматовой

1946–1966

Они не могли не встретиться. И они встретились.

Свел их роковой для обоих год – 1946-й. В Постановлении ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» осуждалось многое, но с особым усердием шельмовалась поэзия Анны Ахматовой. С горькой иронией вспоминала она об этом времени: «В сорок шестом году, осенью, шофер такси вдруг повернулся ко мне и неожиданно сообщил, что Анна Ахматова повесилась. Так я узнала, что тоже стала знаменитой».

«Знаменитость» стоила Ахматовой многих лет вынужденного молчания. Отныне ни одно советское издательство и помыслить не могло о публикации ее стихов. Пресловутое постановление определило и поэтическую судьбу младшего современника Ахматовой – Арсения Тарковского. Как мы уже говорили, оно на 16 лет отодвинуло выход его первой поэтической книги. Но тот же 1946-й, словно в утешение, стал годом знакомства двух поэтов.

Анна Ахматова. 1924 год

На обороте – дарственная надпись: Арсению Тарковскому, поэту и другу

В черновых записях Тарковского есть упоминание о том, что ему довелось видеть Ахматову до войны. «Но тогда я еще не предвидел, – пишет он, – что судьба будет столь милостива ко мне, что введет меня в ее окружение». Ахматова тоже обратила внимание на Тарковского: «Он был очень красив».

Однако личное знакомство произошло позже, в доме Георгия Шенгели. Оно было ознаменовано замечательной сценкой, ставшей своего рода камертоном будущей дружбы.

Очевидцы рисуют картину так: Ахматова сидит в кресле, Тарковский же за ее спиной рассматривает шпагу из коллекции хозяина дома, вертит в руках оружие.

Ахматова замечает это и шутливо восклицает:

– Кажется, мне угрожает опасность?!

– Что вы, Анна Андреевна! – парирует Тарковский. – Я ведь не Дантес.

Комплимент настолько изящен, что Ахматова, никому не уступавшая в остроумии, на сей раз только разводит руками.

Судьба даровала им 20 лет дружбы. Эти годы вместили встречи и письма, беседы и споры, запечатленные слова и то, что нельзя выразить словами.

В конце 1950-х у Ахматовой появилась идея издать сборник «поздних» поэтов – тех, кто, дожив до седин, не смог выпустить свои книги. В числе авторов она хотела видеть Тарковского, Марию Петровых, Семена Липкина. Об этих поэтах Ахматова говорила, что им не повезло: в другое время у них были бы свои школы. Предполагала она и сама участвовать в сборнике. Увы, идея не материализовалась.

Многие знавшие Ахматову вспоминают, что именно от нее впервые услышали о поэтическом даре Тарковского – она давала читать им тетрадку его стихов. Когда в 1962 году вышла наконец первая книга Тарковского «Перед снегом», Ахматова откликнулась на нее рецензией, где были такие строки:

Как мог этот поэт, конечно, очень хороший, очень умный и талантливый, но до ужаса задавленный Осипом [Мандельштамом], так вдруг освободиться, так внезапно обрести свой голос, свой абсолютно неповторимый свежий голос? Ведь, казалось бы, что Мандельштам полностью им владеет, и, вы поймите, – ведь Мандельштам и Пастернак, в сущности, тираны, у них такая власть, что только очень сильный поэт мог бы их в себе преодолеть. А этот взял да и преодолел. Вот он какой!.. Из современных поэтов – и не подумайте, что это просто старухино брюзжание, – один Тарковский до конца свой, до конца самостоятельный, «автономный», – как вам нравится говорить. У него есть важнейшее свойство поэта – я бы сказала, первородство.

Из скромности Ахматова не сказала о своей причастности к тому, что Тарковский стал самим собой. По воспоминанию Анатолия Неймана, Ахматова «говорила ласково»: «Вот этими руками я тащила Арсения из мандельштамова костра». Сам Тарковский оценивал это глубже:

Я не думаю, что Анна Андреевна оказала на меня литературное влияние. Нет, это было влияние ее духа, ее духовности. Но, может быть, влияние ее простирается далее ее смерти. Так, наверное, я разуверился в метафористике, как в основе поэзии. Так я уверовал в значение преображенного слова, в профетическую сущность поэзии. [17]

…Хрупкий номер парижской газеты «Русские новости» от 17 сентября 1965 года. На второй странице большой заголовок – «Заграничные впечатления Анны Ахматовой». Статья о поездке поэтессы в Англию. В конце статьи возникает имя Тарковского. «В мою книгу, – цитирует газета Ахматову, – входят переводы произведений польской народной поэзии и сербского эпоса. Предисловие к сборнику написал великолепный переводчик, Арсений Тарковский, пока еще мало известный, но, по-моему, один из самых замечательных поэтов нашего времени».

На книгу «Перед снегом» Анна Андреевна Ахматова откликнулась восторженной рецензией:

Сборник стихов Арсения Тарковского – неожиданный и драгоценный подарок современному читателю. Эти, долго ждавшие своего появления, стихи поражают рядом редчайших качеств, из них самое поразительное то, что слова, которые мы как будто произносим каждую минуту, делаются неузнаваемо облаченными в тайну и рождающими неожиданный отзвук в сердце.

Как вечно и в то же время современно это звучит. Он уже ожил «на пиршестве живых» и рассказал нам много о себе и о нас. Этот новый голос в русской поэзии будет звучать долго.

Ахматова и Тарковский постоянно обменивались впечатлениями о прочитанном. К примеру, Тарковский впервые узнал о содержании романа Кафки «Процесс» из пересказа Ахматовой. Когда наконец сам прочитал роман, то был разочарован – оказалось, что пересказ Ахматовой интереснее. Среди излюбленных тем бесед – Пушкин и Шекспир. Сохранились фрагменты переписки поэтов по поводу ахматовской трактовки «Каменного гостя».

За годы дружбы было много смешных историй, розыгрышей, пародий. Так, развлекаясь, Ахматова рассказывала сочиненную ею «Историю русского склероза». Один из эпизодов «Истории» таков: на другой день после убийства императора Павла I его сын Александр, причастный к заговору, спускается из спальни в гостиную и машинально зовет отца: «Papa, papa!» Тут он вдруг вспоминает прошедшую ночь и, томно воскликнув: «Ах, да!» – прикрывает глаза рукой. Другой эпизод: Иван Грозный долго слушает, как думный дьяк читает длинное письмо. Наконец, устав, царь прерывает дьяка вопросом: «Это мы пишем или нам пишут?»

Поводов для демонстрации остроумия у Ахматовой было предостаточно. Тарковский рассказывал: