Караул устал (СИ) - Щепетнев Василий Павлович. Страница 20

Кнаак это видит, Кнаак сильный гроссмейстер. Видит, но поделать ничего не может: играя белыми, он выбрал солидный, но несколько пассивный дебют, решив отсидеться в обороне. Но нет таких крепостей, которые комсомольцы не могли бы взять, применив знания, ум, честь и совесть.

Кнаак допустил образование изолированной пешки, и расплата надвигалась медленно, но неотвратимо. Мог ли не допустить? Мог, но тогда бы завязались тактические осложнения, и противник выбрал меньшее из зол. Ну, он так посчитал — тогда. Сейчас, возможно, сожалеет о решении, но это шахматы, а в шахматах ходы назад не берут. Такая уж это игра.

Почему он продолжает играть? Потому что в шахматах бывает всякое. Вдруг я не замечу лучшее продолжение? Вдруг перепутаю порядок ходов? Вдруг, наконец, Кнаака осенит, и он найдёт спасение?

Всяко бывает.

Пока гроссмейстер думает, смотрю на демонстрационные доски. Похоже, Смейкал решил не рисковать, играет с болгарином Ивановым на ничью. Кто может, пусть догонит!

Догнать его может разве что румын Чокылтя, но разноцветные слоны в его партии с Адамом Кулиговским делают ничейный исход почти предрешенным. Значит, так тому и быть: Смейкал займет второе место, Чокылтя — третье.

Самолет уходит в девять. Завтра. Остальные разъезжаются по суше. До Восточной Германии и Чехословакии совсем близко, ближе, чем от Чернозёмска до Москвы. До остальных стран чуть подальше, но все выбирают поезд. Кроме Гарсиа, конечно. Ему сначала на поезде в Вену, из Вены в Лиссабон самолетом, а из Лиссабона в Гавану опять самолетом. Такой вот анабасис.

Мне тоже вдруг захотелось на Кубу. «Куба, любовь моя! Остров зари багровой» — распевали мы ещё в октябрятские годы, и тогда Куба представлялась местом, где сбываются мечты. А какие у октябрёнка мечты? Тёплый океан, апельсины и бананы, и сражаться с американскими агрессорами! Стрелять из автоматов! Специальных, детских, маленьких.

Помнится, хотел ещё давно, после матча с Фишером, завернуть в Гавану, сыграть матч или турнир, но не случилось в то время на Кубе турнира. Ну, может когда-нибудь…

Кнаак сделал ход.

Я не торопился отвечать. Изображал задумчивость, нерешительность, сомнение. Наконец, делаю ход, нажимаю кнопку часов и с тревогой сморю на доску — не упустил ли я чего.

Пусть соперник считает, что заставил меня волноваться.

Обыкновенно последний день турнира подгадывают на выходные. Чтобы побольше зрителей было. Но на нынешнем турнире зал был полон всегда. В газетах писали, что военнослужащим и милиции настойчиво рекомендовали в свободное от службы время посещать турнир. Они и посещали, занимая три четверти мест. А четверть оставляли гражданским любителям шахмат. Те подтягивались к четвертому часу игры: сначала работа, а уж потом погляделки.

Вот и сейчас последние ряды начала заполнять штатская публика.

И вдруг трое вошедших стали кричать:

— Позор! Позор!

Нет, это они не по поводу игры Смейкала. В переводе с чешского на русский «позор!» — это «внимание!».

Но звучит неприятно. И непривычно. Обычно зрители куда более сдержаны.

— Русские танки идут на Варшаву! — это крикнула женщина лет сорока. На любительницу шахмат непохожа совсем. Во всяком случае, все предыдущие дни её в зале не было. Я бы запомнил.

И опять «Позор! Позор» — вся та же троица.

Их вывели из зала.

Стоило приезжать из Чехословакии, чтобы пошуметь?

Их вывели, а беспокойство осталось. Шушукаются, отвлекают.

Распорядитель подошёл к микрофону:

— Господа (то есть «панове», конечно), это была провокация. Никакого вторжения нет. С нарушителями и провокаторами разбираются.

Беспокойство только усилилось.

И я решил, что хватит. Хватит с меня и восьми с половиной очков.

— Предлагаю ничью, — сказал я сопернику.

Кнаак для вида подумал секунд тридцать, и протянул руку:

— Согласен.

Вслед за нами и остальные закончили свои партии миром. Тут же, в течение минуты. По-семейному, да. Gens una sumus.

Закрытие турнира прошло скомкано. Генерал Ярузельский отсутствовал — а ведь поначалу обещал быть.

Организаторы сказали тёплые слова, от имени участников ответную речь произнес я. Не забудем чудесную Варшаву, не забудем эти дни, полные дружбы и солидарности, не забудем варшавян, тонких ценителей шахмат, надеемся, что Турнир Чемпионов станет традиционным — ну, и в том же духе. Говорил я по-польски, что встречено было благосклонно, но и только. Бурных оваций не случилось.

Женя поехал в посольство, с докладом. Ему положено.

Затем крохотный фуршет, коротенькое общение с организаторами. Мой выигрыш поступит на счет Внешторгбанка. Я не возражал, злотые мне ни к чему, а так хоть получу чеки Внешторгбанка.

На самом деле сумма в чеках выйдет вполне приличной. На первичные телеграммы хватит. А потом начнутся пожертвования, и денег некуда будет девать, ага, ага. Ну, я имею в виду матч с Карповым. Да у меня и без матча на счетах в заграничных банках кругленькая сумма. Но то в заграничных, а чеки я буду проживать в Советском Союзе. Станешь экономным, после секвестра.

Всем не терпелось узнать, что же там с танками. И потому, распрощавшись, мы разбежались кто куда.

Я разбежался на улицы. Шёл, смотрел налево, смотрел направо, смотрел перед собой. Никаких танков, но некоторое оживление я заметил.

Заглянул в «Рыжую Сову».

Пока пил кофе и вкушал шарлотку, прислушивался к посетителям. Говорили вполголоса — о танках, об арестах, о закрытии каких-то газет. Но говорили со слов третьих лиц. Никто из присутствующих танков не видел, никто из присутствующих и газет-то таких не знал. Что-то вроде заводских многотиражек.

Радио передавало народную музыку. Никаких экстренных сообщений, никаких комендантских часов. Живите спокойно, жители Варшавы. Ах, да, в связи с установкой новой аппаратуры, на некоторых АТС возможны перебои со связью, не беспокойтесь, всё делается в интересах варшавян.

Кто бы сомневался.

В «Гранд Отель» я пришёл уже затемно. Там меня ждал пан Гольшанский.

Вечер мы провели в ресторане. В его валютной части. Ели всякие вкусности, включая бигос, и я даже выпил две рюмки «зубровки» — по случаю окончания турнира, и вообще.

Нет, никаких танков пока нет, сказал пан Гольшанский, слегка выделив слово «пока». Аресты? Задержано несколько десятков человек, нарушавших общественный порядок. Большинству выписали штраф и уже отпустили. Закрыли газеты? Мелкие газеты постоянно закрываются, потому что убыточны. Ну зачем заводу, шахте, судоверфи иметь свою газету? Обходятся для предприятия дорого, и никто их особо и не читает. Пережиток прежних времён. А из крупных газет за последнее время не закрылась ни одна.

Люди, конечно, волнуются. Тут и рост цен, и нехватка товаров. Знаете, пан Чижик, что хорошую «Зубровку» можно купить только в магазинах Pewex. За девизы. И краковскую колбасу тоже там. А то, что продают иногда в обычных магазинах, за злотые — то, да не то. «Битлз» местного разлива, знаете, когда польские музыканты перепевают западных. И вроде один к одному поют, ноты те же, слова те же, а — не то.

Так мы беседовали, неспешно вкушая то одно, то другое. Затем я пригласил пана учителя к себе, где вручил обещанную премию:

— Вы замечательный учитель, пан Гольшанский.

— Без лишней лести скажу, что вы замечательный ученик, пан Чижик.

И мы расстались.

Пан учитель таки одарил меня на прощание двумя томиками: поэмой Мицкевича «Дзяды», и романом Сенкевича «Пан Володыёвский».

Что ж, почитаю. Но позже.

Вернулся из посольства Женя. Принёс новости: никакого вторжения, разумеется, нет и не будет. Сегодня начались совместные общевойсковые учения стран Варшавского Договора «Братство». Наши, восточные немцы, чехословаки, венгры, румыны, болгары. И, конечно, поляки, хозяева. Командует учениями генерал Ярузельский. Дело, в общем-то, обыкновенное, но нашлись желающие посеять панику. Таких призовут к ответу.

А что так долго, спросил я. По магазинам ходил, злотые тратил. Не везти же их назад. Так, по мелочи разного набрал. В основном жене.