Караул устал (СИ) - Щепетнев Василий Павлович. Страница 8

Даже поспорили, есть ли у нас алмазы. Вроде бы есть, но мало. Или вовсе нет. Или просто не добывают, чтобы цену не сбить: если добыть наши алмазы, то они, алмазы, станут не дороже янтаря.

Спорили мягко, без ожесточения, но привлекли внимание Михаила Евграфовича.

— О чем речь, товарищи? — директор тоже выпил, как иначе? хозяину положено. Чтобы показать, что водка доброкачественная, фабричная, а не отрава частного розлива. Повадились умельцы делать водку холодным способом: водопроводная вода плюс технический спирт, об этом та же «Коммуна» писала в рубрике «из зала суда». Но здесь водка хорошая, никаких сомнений, это в один голос сказали и Профсоюз, и Обком, и сама Газета.

— Есть ли Михаил Евграфович, в нашей области алмазы? — прямо спросила Газета.

Директор задумался.

— Вообще-то это сведения не для публикации, — сказал, наконец, он.

— Никто и не собирается публиковать. Да и кто разрешит? — ответила Газета.

— В общем, так. Алмазы встречаются. В палеогеновых, меловых и юрских породах. Но микроскопические, миллиграммовые, и в мизерном количестве, промышленного значения не имеют.

— Но вдруг где-то есть и крупные?

— Где-то точно есть. В Якутии. А у нас вряд ли. У нас другие алмазы. Наши алмазы — это люди. Ученики! Огранить только, и будет бриллиант!

— Так уж и бриллиант? — усомнился Профсоюз.

— Лучше! Хороший геолог приносит государству больше прибыли, нежели бриллиант в десять карат.

— А в сто карат?

— Стокаратовые бриллианты редки. Как редки и выдающиеся геологи. Но среди присутствующих, — он посмотрел на ветеранов, образовавших свой кружок, — есть и такие, стокаратовые.

— Пусть их, алмазы, — сказал Профсоюз. — Но вот почему у нас напряжёнка с водой?

С водой в городе и в самом деле не блестяще. Если в центральном районе, там, где родительская квартира, мединститут, театры, обком и прочее, она есть всегда, то в новых районах — с перебоями. Часто отключают, на шесть, на восемь часов.

— Наш город стоит на правом, высоком берегу, — ответил Михаил Евграфович. — Выше уровня Реки на пятьдесят метров, это много. И водоносные слои находятся глубоко, очень глубоко. Вы знаете, что до революции, да и сейчас, колодцев в городе почти не было? Воду доставляли с Реки, водовозы, бочками. Водовозы были в почёте и всегда имели кусок хлеба, память о них в названиях улиц — Водовозная, Бочковая, Питьевая. В девятнадцатом веке начали бурить артезианские скважины, но это и сложно, и дорого. Сейчас часть города получает артезианскую воду, а часть — речную, которую поднимают насосами. В пик потребления электроэнергии насосы приходится отключать, потому и задержки с водой.

— Да, не повезло нам, — вздохнула Газета.

— Это как сказать, — возразил директор. — Например, у нас сухие подвалы. Сколь угодно глубокие, но ни сырости, ни плесени. Купцы устраивали подвалы в два, а то и в три уровня, «поглубже положишь, поближе возьмешь», говорили. Да вот хоть нас взять: три этажа вверх, три этажа вниз.

— И что же в нижних этажах? — спросила Газета.

— Семинария что-то хранила, а сейчас — бомбоубежище, и просто пустуют. Велик соблазн забить всяким хламом, но я с этим борюсь. От хлама нужно безжалостно избавляться — в утиль сдавать, что ли. А то знаете, люди забивают балконы, кладовки и всякие прочие места то поломанными лыжами, то дырявыми кастрюлями, то вообще не поймешь чем. Деревенская привычка, с царских времён, когда каждая верёвочка могла пригодиться в хозяйстве.

— А сейчас и хозяйства-то никакого нет, — подал голос я.

— Это в каком смысле? — спросил Обком.

— В прямом. Какое хозяйство у горожанина? Восемь часов отработал, и домой. А дома, в городской квартире, какое хозяйство? Можно, конечно, кактусы на подоконниках разводить, некоторые по весне лук выращивают, для витаминов, кто-то даже на лимоны замахивается, но это уже развлечение. Хобби. А продуктами питания, как и остальным, советских людей обеспечивает их труд! Всё необходимое предоставляет советская торговля! И потом, на что годятся сломанные лыжи? Нет, в самом деле, на что? В печке сжечь? Так печек давно нет, центральное отопление. Починить? Очень сомневаюсь. Если нужны — пошёл в магазин, и купил новые. И кастрюлю новую. Сейчас не царское время, сейчас наша промышленность выпускает хорошие кастрюли, на всю жизнь хватит, и внукам останется. Лудильщики — профессия исчезающая. Как водовозы.

Михаил Евграфович выслушал меня с удовольствием: в одну дуду дудим. И даже попытался налить мне водочки:

— Что же вы не пьёте, Михаил Владленович?

— Я за рулём, — ответил я.

За рулём — лучшее, что можно выдумать. Люди у нас обидчивые. Не пьёшь с ними, могут подумать, что я брезгую их угощением, или их обществом. Прежде я ссылался на подготовку к турниру, но сейчас перестал: турнир или матч у людей теперь увязывается с призовыми. А, ему миллионы дороже нашей компании? Вот за рулем — понятно и простительно.

— Я не видел вашего автомобиля, — сказал директор.

— У меня теперь другая машина, «УАЗ». Я попал в аварию, и пришлось распрощаться с «ЗИМом». Восстановлению не подлежит.

— Жаль, очень жаль, — но мой отказ от водки стал ещё более убедительным. Мол, разбил одну машину, верно, спьяну, и теперь завязал. Боится повторить.

Пришло время художественной части. Все вернулись в зал. Но для нас, для почётных гостей, место было на балкончике, вроде ложи бельэтажа. Старое строение, дореволюционное, тогда любили подобные излишества.

Или вовсе не излишества.

Мы в большинстве своем сейчас пьяненькие, какой пример подавали бы молодежи, сиди с ними рядом? А так, в ложе, сохраняем вид величественный и непорочный. То же, думаю, было и сто лет назад: начальство, потрапезничав, попив в меру монастырское вино, или что тогда пили, не хотело смущать и сбивать с праведного пути простых семинаристов.

Художественная часть была в двух действиях. Сначала выступали артисты филармонии, профессионалы.

Душевно пели, думаю, их тоже угостили. Или было с собой.

Декламация Маяковского, игра на баяне, трио балалаечников…

Для воскресного вечера программа то что нужно, да. Двести, двести пятьдесят граммов водки делают человека восприимчивее. И к музыке тоже. Некоторые даже стали подпевать:

Держись, геолог, крепись, геолог,

Ты ветра и солнца брат!

Я не пел. Я же не пил.

Сидел, думал. Девочки сейчас в Москве. Живут на даче Андрея Николаевича, и закрепляются на завоеванных высотах, не повторяют ошибки Троцкого. Тем более, что ветер дует в их паруса. Название ветра ни разу не Зефир, не Аквилон. Имя тому ветру Стельбов. Его позиция, похоже, укрепилась, сейчас он и сам не теряет времени, и девочкам не даёт. Если пойдёт по задуманному, то через год одна будет генеральным директором, а другая — генеральным редактором издательства «Молодая Гвардия». Раз молодая, то и дорогу молодым!

Однако ветер ветром, а поднимать паруса и прокладывать путь нужно самим. Девочки работают много. Немного осунулись, немного похудели. Пару раз приезжали сюда, в Сосновку, на выходные. Отдохнуть. И снова в бой.

Я же пару раз приезжал в Москву. В будни. Повидаться с девочками, повидаться с мелкими, и, конечно, тоже по делам. Вот, купил «УАЗ». Давно хотел. Комфорт? А что комфорт? Да и не чувствую я никакого неудобства. Может, из-за анатомических сидений, может, из-за ГУР, а, может, его и нет, дискомфорта. Выдумка. Как в Америке призывают поменять автомобиль, мол, новая модель снижает напряжение при вождении на два целых восемь десятых процента. Однако конкуренты пишут, что достоверность этих заявлений никакая. Капитализм!

Но «УАЗ» (девочки называют его почему-то «Дровосеком», но я не согласен) меня нисколько не утомляет.

А если понадобится комфорт, то в гараже стоят «Панночка» и «Ведьма», куда же боле?

В Москве у девочек есть «Матушка-Волга», а с недавних времен за ними закреплены служебные автомобили. С водителями. Положено по должности. А у водителей, подозреваю, есть и удостоверения «девятки», и пистолеты. Так, на всякий случай.