Принц-леопард - Хойт Элизабет. Страница 60

Вайолетт посмотрела на сестру с сомнением.

– Не похоже, чтобы мистер Пай сидел, сложа руки, и смотрел, как его любимая женщина ищет себе другого мужа.

– Я не его любимая женщина.

– Не знаю, как еще это можно назвать…

– Вайолетт, это уже слишком! – выкрикнула Джордж, подтянув тазик повыше к подбородку. Меня не стошнит. Нет, меня не стошнит. Меня не…

– Моя дорогая, ты хорошо себя чувствуешь? – прочирикала Юфи. – Ты вся позеленела. Знаешь, твоя мать вела себя точно так же, когда была… – Все сидящие в коляске разом зашипели на нее, как будто какой-то мужчина за пределами коляски мог услышать эти слова, – беременна Вайолетт. – Юфи откинулась на спинку и чуть покраснела. – Но, конечно, у тебя таких проблем быть не должно.

Вайолетт уставилась на Юфи с вытаращенными глазами.

Тигли спрятала лицо в ладонях. Джордж застонала. Кажется, ей суждено умереть прежде, чем она доедет до Лондона.

– Что значит «уехала»? – Гарри изо всех сил старался говорить спокойным голосом. Он стоял перед гостиной в доме Уолдсли. Приехал повидаться со своей госпожой, а дворецкий говорит, что час назад она отбыла.

Гривс отступил на шаг назад.

– Именно так, мистер Пай. – Он прокашлялся. – Леди Джорджина вместе с леди Вайолетт и мисс Хоуп сегодня рано утром отбыли в Лондон.

– Как бы не так! – Может, она получила срочные новости о своих родственниках, может, что-то случилось с одним из ее братьев?

– Мистер Пай, – дворецкий почтительно вытянулся.

– У меня выдалась весьма тяжелая ночка, мистер Гривс. – И утро, судя по всему, будет не лучше. Гарри провел рукой по ноющему лбу. – Моей госпоже прислали какое-то письмо? Или прибыл гонец со срочным посланием? Что-то важное и срочное заставило ее уехать?

– Нет. Боюсь, мистер Пай, это вас не касается. – Гривс сосредоточенно уставился на собственный длиннющий нос. – А теперь разрешите вас проводить к выходу.

Гарри подскочил к дворецкому и схватил его обеими руками за ворот. Еще немного, и он размазал бы этого негодяя по стене так, что посыпалась бы штукатурка.

– Заруби себе на носу: меня теперь касается все, что делает моя госпожа. – Гарри стоял так близко к старику, что чувствовал исходящий от его парика запах пудры. – Она носит моего ребенка и скоро станет моей женой. Тебе понятно?

Дворецкий кивнул в ответ, обильно посыпав плечи Гарри пудрой.

– Вот и отлично, – сказал Гарри и отпустил старика.

Что же заставило ее так поспешно уехать? Нахмурившись, он не заметил, что на пути к комнате леди Джорджины быстро миновал холл и уже перепрыгивал через две-три ступеньки, поднимаясь по лестнице. Неужели он что-то упустил? Что-то не то сказал? С женщинами всегда столько проблем в этом смысле, они обижаются на все, что ни попадя.

Рывком открыв дверь в спальню госпожи, Гарри изрядно напугал горничную, выгребавшую золу из камина. Пробежав взглядом по туалетному столику леди Джорджины, он заметил, что на нем ничего нет. В исступлении Гарри стал открывать ящики комода. Там тоже ничего, кроме нескольких шпилек и носового платка. Горничная бросилась вон из комнаты. Двери гардероба распахнуты настежь. Пусто. На столе у кровати остался только маленький огарок свечи. Белье с постели уже сняли. В комнате не было ничего, чтобы могло указать, куда и зачем леди Джорджина так поспешно уехала.

Гарри выбежал из комнаты и стремглав бросился вон из дома, понимая, что все слуги уже знают о его присутствии. Скорее всего, его считают настоящим сумасшедшим, ведь он бегает по чужим владениям, называя дочь графа своей невестой. Ну и черт с ними со всеми. Он не собирается отступать. Она сама захотела так далеко зайти. Сама бросила ему вызов. Сейчас он не намерен ждать, пока она придет в себя и перестанет дуться. Сколько времени ей понадобится, чтобы справиться с переживаниями? Может, он и простолюдин, и бедный парень, но Бог свидетель – он станет законным мужем леди Джорджины. А его будущая жена должна уже сейчас уяснить себе, что не стоит срываться с места каждый раз, когда что-то идет не так, как ей хочется.

Гарри вскочил на свою уставшую и сонную лошадь и помчался в сторону своего дома. Следует поспешить. Тогда он успеет остановить свою леди до того, как она достигнет Лондона.

Буквально пять минут спустя он уже открывал дверь своего жилища, погруженный в думы о предстоящих трудностях. Увидев, что лежит на обеденном столе, Гарри замер. Знакомая фигурка леопарда. Гарри схватил леопарда – это была фигурка его работы, только леопард уже не сидел в клетке.

Она выпустила зверя на волю.

Минуту он стоял, сжимая фигурку в руке, и просто поглаживал искусно вырезанную спину животного. Потом снова посмотрел на стол. Там лежала еще и записка. Дрожащей рукой он схватил ее.

Дорогой Гарри!

Прости меня. У меня никогда и в мыслях не было запирать тебя в клетку. Теперь я поняла, что слишком сильно давила на тебя все это время. Больше не буду. Обо всем теперь я позабочусь сама. Прилагаю текст дарственной, которую я составила в прошлый свой визит в Лондон.

Джорджина.

Под запиской лежала составленная по всем правилам дарственная. Леди Джорджина дарила ему имение Уолдсли.

Нет.

Гарри перечитал документ еще раз. Да, все именно так.

Нет. Нет. Нет. Он скомкал дарственную. Неужели она так сильно его ненавидит? Так, что откупается от него целым имением, чтобы он больше не появлялся в ее жизни? Он рухнул на стул и посмотрел на зажатый в ладони скомканный лист бумаги. Вот как, значит, она пришла в себя. Наконец осознала, как огромна пропасть между ними. Если так, то о его возвращении не может быть и речи. Это уже невозможно. Он рассмеялся. Смех был больше похож на рыдания. Несколько последних недель он только и делал, что отталкивал леди Джорджину, всячески пытался отдалиться от нее, но все это время он не отдавал себе отчета в очевидном факте.

Она и есть та единственная.

Та единственная женщина, с которой он мог бы прожить жизнь. И если она уйдет, никакая другая женщина ему будет уже не нужна. Он думал, что сможет пережить. До сегодняшнего дня он ощущал себя вполне самодостаточным, верно? Думал, что сможет жить без нее. Но за последние несколько недель каким-то непостижимым образом она заняла прочное место в его душе. В его жизни. И то, что она предлагала ему, эти простые и обычные вещи – дом, семья, дети – стали казаться необыкновенно желанными; они для него, который всю жизнь питался хлебом и водой, стали казаться маслом и мясом.

Жизненно необходимым.

Гарри снова посмотрел на смятый документ, который сжимал в руке, и ему вдруг стало страшно. Страшно оттого, что исправить уже ничего нельзя. Страшно, что он уже никогда не сможет быть таким, как раньше.

Он испугался, что навсегда потеряет свою госпожу и их ребенка.

Две лошади.

Сайлас хрюкнул и пнул ногой тлеющую балку. Из двадцати девяти отменных лошадей выжили две. Даже глупая смерть Томаса на этом фоне казалась сущей ерундой. Он умер, выпустив из горящей конюшни всего двух лошадок. В воздухе невыносимо пахло паленым мясом. Мужчин, которые выволакивали наружу обугленные лошадиные туши, рвало, несмотря на повязки, закрывавшие нос и рот. Они ныли и жаловались, как сопливые девчонки.

Сайлас смотрел на то, что когда-то представляло собой великолепные конюшни Грэнвиля. Кучка дымящихся обломков. И все это, по словам Беннета, дело рук какой-то сумасшедшей женщины. Жаль, что она уже покончила с собой. Ее казнь через повешение стала бы отличным примером для всех окрестных крестьян и фермеров. Но, в конце концов, есть за что и поблагодарить эту безумную: ведь наконец-то ушел из жизни его старший сын и наследником станет его любимчик Беннет. Теперь никаких мотаний в Лондон Сайлас не потерпит. Как будущему наследнику Беннету придется сидеть здесь и учиться управлять поместьем. Сайлас самодовольно ухмыльнулся. Вот теперь Беннету от него не уйти. Парень может сколько угодно брыкаться и лягаться, но положение обязывает. Наследник должен следить за своим будущим поместьем. Во двор въехал всадник. Когда Сайлас увидел, кто это, его чуть не хватил удар.