Долина Виш-Тон-Виш - Купер Джеймс Фенимор. Страница 10

— Этот обделенный умом юноша намекает, что твой нож опробовал свое лезвие на баране, которого недосчитались в нашей отаре с тех пор, как животные поутру ушли в поля на холме, — спокойно сказал хозяин, хотя даже он опустил глаза долу, ожидая прямого ответа на реплику, как того требовало его чувство справедливости и неизменная любовь к истине.

Незнакомец спросил голосом, не утратившим своей глубины и твердости:

— Разве голод — преступление, что те, кто живет так далеко от обителей себялюбия, воспринимают это с гневом?

— Никогда стопа христианина не приближалась к воротам Виш-Тон-Виша, чтобы быть немилосердно отвергнутой, но то, что дается по доброй воле, не должно отторгаться самовольно. С холма, где обычно пасется отара, легко увидеть эти крыши сквозь многочисленные просеки, и было бы лучше, чтобы тело томилось, чем тяжкий грех лег на бессмертную душу, и без того чересчур обремененную, если только тебе не посчастливилось больше, чем другим из падшего племени Адамова.

— Марк Хиткоут, — отвечал обвиняемый все тем же невозмутимым тоном, — взгляни-ка на это оружие, которое, если я виновен, я добровольно передаю в твое распоряжение. Там ты найдешь больше поводов для удивления, чем несколько случайных волосинок, которые пряха выбросила бы за ненадобностью как слишком грубые.

— Давно миновало время, когда я находил радость в обращении с боевым оружием. И пусть как можно дольше не настанет время, когда оно понадобится в этой обители мира. Это орудия смерти, напоминающие те, какими в моей молодости пользовались кавалеры, набиравшие рекрутов для первого из Карлов и его малодушного отца 46. То были мирская гордыня и великое тщеславие с массой предосудительного безбожия в войнах, которые мне довелось повидать, дети мои. И тем не менее кровожадный человек находил удовольствие в смутах тех бесстыдных дней! Подойди сюда, юноша! Ты часто жаждал узнать, как всадники имеют обыкновение вступать в бой, когда пушки большого калибра и барабанящий свинцовый град расчистят проход для битвы конь к коню и человек к человеку. Многое, что оправдывает эти сражения, зависит от внутреннего духа и нрава того, кто посягает на жизнь своего грешного ближнего. Но праведный Иисус, как известно, боролся с язычниками, таинством продлив день 47. И потому, смиренно веря, что наше дело правое, я открою твоей молодой душе, как пользоваться оружием, которого никогда прежде не видали в этих лесах.

— Я держал гораздо более тяжелую штуку, чем эта, — сказал юный Марк, насупясь как от усилия, так и подстрекаемый своим честолюбивым духом, стараясь удержать увесистое оружие в вытянутой руке. — У нас есть ружья, которые могут усмирить волка надежнее, чем любой ствол меньше моего собственного роста. Скажи мне, дед, на каком расстоянии конные воины, о которых ты так часто упоминаешь, берут прицел?

Но дар речи, казалось, внезапно покинул пожилого ветерана. Он оборвал разговор и теперь, вместо того чтобы ответить на вопрос мальчика, медленно и с выражением мучительного сомнения переводил взгляд с оружия, которое тот все еще держал перед собой, на лицо незнакомца. Последний продолжал держаться прямо, подобно человеку, подвергнутому строгому и пытливому осмотру. Эта немая сцена не могла не привлечь внимания Контента. Встав со своего места со спокойной, но властной манерой, какую все еще можно видеть в домашнем обиходе людей той местности, где он жил, он знаком приказал всем присутствующим покинуть комнату. Руфь и ее дочери, наемные работники, слабоумный Уиттал и даже неохотно подчинившийся Марк проследовали впереди него до двери, которую он закрыл с почтительной осторожностью. А затем вся заинтригованная группа смешалась с теми, кто находился в соседнем помещении, оставив покинутую ими комнату во власти старого главы поселения и его все еще неизвестного и таинственного гостя.

Много тревожных и показавшихся тем, кого прогнали, бесконечными минут прошло, а секретная беседа как будто и не приближалась к своему концу. Глубокое почтение, которое внушали годы, старшинство и характер деда, не позволяли никому приблизиться к части дома, примыкавшей к покинутой ими комнате. Но могильная тишина делала все, что может сделать тишина, чтобы просветить их относительно дела, вызвавшего столь большой и всеобщий интерес. Часто до их слуха доносились глубокомысленные, обкатанные сентенции беседующих, каждая из которых с постоянством и уместностью касалась особой темы разговора, но ни один звук, способный донести смысл сказанного до умов тех, кто находился снаружи, не проникал сквозь пресекавшие любопытство стены. Наконец голос старого Марка стал слышен громче обычного. А затем Контент встал, жестом приглашая окружающих последовать своему примеру. Молодые люди отставили в сторону предметы своих незамысловатых занятий, девушки оставили ткацкие станки, давно не крутившиеся, и вся группа расположилась приличествующим и незатейливым образом для молитвы. В третий раз за этот вечер послышался голос Пуританина, изливавшего душу в общении с Существом, коему он привык препоручать все свои мирские заботы. Издавна свыкшиеся со всеми своеобразными формами словесного обращения, посредством которых отец обычно выражал свои благочестивые чувства, ни Контент, ни его внимательная половина не были в состоянии определить, какое чувство было сейчас самым сильным. Временами казалось, что это язык благодарения, а в другие минуты это больше походило на мольбу об отвращении беды. Короче, оно было такое изменчивое и, пусть умиротворенное, такое двусмысленное, если можно применить это слово к столь серьезному предмету, что совершенно опрокидывало всякие предположения.

Прошли долгие и томительные минуты после того, как голос полностью умолк, но все еще не последовало никаких указаний пребывавшей в ожидании семье, и ни один звук не проникал из внутренней комнаты, что почтительный сын решился истолковать как свидетельство того, что он может взять на себя смелость войти.

В конце концов опасения начали смешиваться с догадками, и тогда муж и жена переговорили шепотом в сторонке. Дурное предчувствие и сомнение первого вскоре проявились в еще более явных формах. Он поднялся и на виду у всех принялся измерять шагами широкое помещение, постепенно приближаясь к стене, разделявшей две комнаты, явно готовый сейчас же отойти за пределы слышимости, если обнаружит какие-либо доказательства, что его беспокойство не имеет достаточных оснований. Однако по-прежнему ни звука не доносилось из внутренней комнаты. Мертвая тишина, совсем недавно царившая там, где был он, казалось, вдруг переместилась туда, где он тщетно старался уловить малейшее свидетельство присутствия людей. Он снова вернулся к Руфи, и снова они, понизив голос, посовещались насчет шага, которого, казалось, от них требовал сыновний долг.

— Нас не просили удалиться, — сказала его супруга. — Почему бы не присоединиться к нашему отцу сейчас, после того, как было достаточно времени разобраться в деле, которое столь очевидно беспокоит его душу?

Контент наконец уступил этому мнению. С разумной осторожностью, отличающей его народ, он сделал знак семье следовать за собой, чтобы никакое исключение без надобности не дало повода к предположениям или не возбудило подозрений, которые в конечном счете нельзя было бы оправдать никакими обстоятельствами. Несмотря на сдержанные манеры той эпохи и страны, любопытство и, быть может, более благородное чувство были так сильны, что заставили всех присутствующих подчиниться этому молчаливому приказу и так поспешно двинуться к открытой двери, как никогда бы не позволили правила вежливого поведения.

Старый Марк Хиткоут занимал кресло, в котором его оставили, с тем спокойствием и непреклонной серьезностью во взгляде и чертах лица, какие тогда считались необходимыми для надлежащей чистоты духа. Но незнакомец исчез. Было два или три выхода, чтобы покинуть дом незаметно для тех, кто так долго ждал разрешения войти. И первое впечатление заставило семью ожидать возвращения отсутствующего через один из этих наружных проходов.