Долина Виш-Тон-Виш - Купер Джеймс Фенимор. Страница 23

— А что общего у луны с вторжением дикарей? Разве среди них есть такие, кто изучает тайны звезд? 58

— Они изучают черную магию и прочее ведьмовство больше, чем что-либо еще. Нелегко уму человека вообразить ужасы, которые они придумывают, когда Провидение дарует им успех в набеге.

— Но ведь ты говорил о луне! Каким образом луна связана с их кровавыми заговорами?

— Сейчас полнолуние и коротка та часть ночи, когда глаз часового не разглядит краснокожего в вырубке, но совсем другой разговор, когда в этих лесах на час или два снова наступит непроглядная тьма. Вскоре перемена фазы, и потому нам надлежит быть начеку.

— Значит, ты в самом деле считаешь, что снаружи залегли индейцы, выжидая подходящий момент? — спросил офицер с таким подчеркнутым интересом, который заставил даже наполовину умиротворенную Фейс бросить лукавый взгляд на своего приятеля, хотя тот все еще имел основание не доверять своенравному выражению, мелькавшему в уголках ее глаз и грозившему в любой момент опровергнуть мрачные предзнаменования.

— Дикари могут залечь в лесу на расстоянии целого дня пути. Но они слишком хорошо знают, какую цель выискивает мушкет белого человека, чтобы спать в пределах его досягаемости. Индеец привык есть и спать, когда располагает временем для отдыха, и поститься и убивать, когда настал час резни.

— И каково же, по-твоему, расстояние до ближайшего поселения на реке Коннектикут? — спросил собеседник с таким намеренно безразличным видом, который позволял легко угадать внутреннюю работу его ума.

— Где-то часов двадцать привели бы проворного всадника к крайним домам, если сократить время на еду и отдых. Однако умный человек не станет тратить время на это, пока его голова надежно пристроена внутри одного из зданий вроде того блокгауза либо пока между ним и лесом не встанет, по крайней мере, основательный ряд дубовых частоколов.

— А нет ли проезжей тропы, чтобы путникам не надо было проезжать лесом в темное время суток?

— Я такой не знаю. Тому, кто покидает Виш-Тон-Виш ради городов в низовье реки, изголовьем послужит земля либо придется скакать без передышки, пока животное в состоянии его нести.

— Мы, по правде говоря, испытали это на себе по пути сюда. Ты полагаешь, друг, что дикари сейчас на отдыхе и ждут наступающей четверти луны?

— По моему разумению, раньше они не появятся, — заявил Ибен Дадли, постаравшись тщательно скрыть всякое обоснование своего мнения, если таковое у него было, в глубине своих мыслей.

— И в какое же время суток обычно предпочитают садиться в седло, если дела призывают кого-то в низовые поселения? — Мы никогда не мешкаем приурочить свой отъезд ко времени, когда солнце касается высокой сосны, что стоит вон на той вершине холма. Большой опыт научил нас, что это самый надежный час: стрелка часов не точнее, чем то дерево.

— Мне нравится эта ночь, — сказал солдат, оглядываясь вокруг с видом человека, внезапно пораженного многообещающей картиной погоды. — Тьма больше не висит над лесом, и, похоже, сейчас подходящий момент подвести к завершению дело, ради которого нас прислали.

Сказав это и, видимо, полагая, что в достаточной степени утаил мотивы своего решения, назойливый драгун с видом невозмутимого и ко всему привычного солдата двинулся к домам, делая в то же время знаки приблизиться одному из спутников, следившему за ним на расстоянии.

— Теперь ты веришь, глупый Дадли, что четырех пальцев твоей неуклюжей руки сполна хватает, чтобы посчитать все то, что ты называешь моими разговорами наедине? — сказала Фейс, когда решила, что ничье ухо, кроме того, к кому она обращается, не может уловить ее слова, и в то же время весело смеясь, согнувшись под коровой, хотя все еще не без досады, которой она не могла полностью подавить.

— Разве я говорил неправду? Таких, как я, не нужно учить, как добраться до того, кто честно занимается ремеслом охотника за людьми. Я говорил, что все живущие в этих краях умеют быть благоразумными.

— Разумеется, ничего другого. Но правда становится такой сильнодействующей в твоих руках, что ее надо принимать вроде горького целебного напитка: с закрытыми глазами и малыми порциями. Тот, кто пьет его слишком резво, может и задохнуться. Я удивляюсь, как человек, так бдительно заботящийся о посторонних, столь неосмотрителен насчет тех, кого его отрядили охранять.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду, Фейс. Когда это опасность угрожала долине, а мой мушкет не был на взводе?

— Доброе ружье более верно долгу, чем его хозяин. Может, ты имеешь законное право спать на посту, ибо мы, девушки, не знаем, что нравится капитану в таких делах. Но было бы удоб-нее, хоть и не по-солдатски, оставить оружие возле задних ворот, а самому пойти в комнаты, если уж тебе нужно стоять на часах и спать в одно и то же время.

Дадли выглядел таким смущенным, каким только мог быть человек с его характером и необузданным темпераментом, хотя упорно отказывался понять намек своей обиженной собеседницы.

— Ты не зря вела разговоры с заморским солдатом, раз так умно рассуждаешь о часовых и оружии.

— Он и вправду многому научил меня в этом деле.

— Гм! И каков же итог его уроков?

— А таков, что тот, кто спит возле задних ворот, не должен ни смело болтать о врагах, ни ждать, что девушки шибко ему поверят.

— В чем, Фейс?

— Ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду его бдительность. Клянусь жизнью, случись кому-нибудь пройти позднее обычного возле ночного поста этого, мягко говоря, солдата, не видать бы его в качестве караульного нашего хозяйства во вторую половину ночи, которая прошла в грезах о вкусных вещах из кладовки мадам!

— Ты в самом деле приходила туда, девчонка? — спросил Ибен, понизив голос и обнаруживая равным образом и свое удовлетворение, и свой стыд. — Но ты ведь знаешь, Фейс, что до этого был утомительный дозорный объезд и что вчера пришлось потрудиться больше обычного. Тем не менее я снова караулил задние ворота вечером с восьми до двенадцати и…

— И хорошенько отдохнешь после этого, не сомневаюсь. Ну, а тот, кто бодрствовал в наряде весь день и устал, нуждается в подходящем наряде, когда наступает ночь 59. Прощай, недремлющий Дадли. Если поутру раскроешь глаза, скажи спасибо, что девушки не пришили твою одежду к частоколу.

Несмотря на старания молодого человека удержать ее, быстроногая девушка увернулась от его объятий и, неся свою ношу по направлению к маслобойне, припустила по тропе, полуотвернув лицо, на котором торжество и сожаление боролись друг с другом.

Тем временем глава посланцев короля и подчиненные ему военные держали долгий и любопытный совет. Когда он закончился, первый направился в помещение, где Марк Хиткоут имел обыкновение проводить часть своего времени, не занятую тайными бдениями в вере или наблюдением за работниками в поле. С некоторыми околичностями, которые должны были замаскировать его истинные мотивы, агент короля объявил о намерении окончательно отбыть тем же вечером.

— Я посчитал своим долгом, как человек, приобретший опыт обращения с оружием благодаря кое-какому участию в европейских войнах, задержаться в твоем доме, пока угрожала опасность со стороны притаившихся дикарей. Не подобает солдатам говорить о своих намерениях, но прозвучи в самом деле сигнал тревоги, — поверь, если я скажу, что блокгауз легко не сдался бы! Я доложу тем, кто меня послал, что в лице капитана Марка Хиткоута Карл имеет верного подданного, а конституция — твердую опору. Слухи, по-видимому, ошибочного содержания, приведшие нас сюда, будут опровергнуты, и, несомненно, выяснится, что поводом к этому послужила какая-то случайность. Если представится случай остановиться на подробностях недавней тревоги, я верю, что мои спутники готовы оказать добрую услугу подданному короля. — Смиренный духом старается не говорить ничего дурного о своих ближних и не утаивать ничего доброго, — сдержанно отвечал Пуританин. — Если ты доволен тем, как тебя приняли в моем доме, то милости просим, а если долг или желание зовет тебя покинуть его, да пребудет мир с тобой. Было бы нелишне присоединиться к нам в молитве, чтобы Тот, кто бдит над ничтожнейшей из своих тварей, взял тебя под свою особую опеку и чтобы дикие язычники…