Колония на кратере - Купер Джеймс Фенимор. Страница 3

При одной мысли о том, что это состояние может перейти в руки сына его врага, доктор Ярдлей готов был рвать на себе волосы. Потому-то он и воспользовался первым попавшимся случаем, чтобы устроить молодому человеку сцену в присутствии смущенной и озадаченной его выходкой Бриджит. Старик не поскупился на всякого рода обидные инсинуации по адресу всех Вульстонов, за исключением Анны, которую, как он выражался, он не смешивает с остальными.

Во время этой тяжелой и неприятной сцены молодой моряк вел себя безукоризненно: он ни разу не забыл, что имеет дело со стариком, да к тому же еще с отцом Бриджит, Выслушав до конца речь доктора Ярдлея, Марк поспешно схватил свою шляпу, и по тому, как он вышел из комнаты и из дома ее отца, Бриджит поняла, что он уже никогда более туда не вернется.

ГЛАВА II

Тяжелая, неприятная сцена, происшедшая в доме доктора Ярдлея, очень скоро стала известна доктору Вульстону, и, хотя он довольно благосклонно относился к Бриджит, — конечно, настолько благосклонно, насколько это ему было возможно по отношению к дочери Ярдлея. — но оскорбление, нанесенное его семье в лице сына, было столь велико, что он в свою очередь запретил всякие сношения между девушками. Бриджит, любившая Анну почти так же сильно, как и ее брата, положительно не могла свыкнуться с этой разлукой: она загрустила до того, что это отразилось даже на ее здоровье.

Чтобы развлечь и рассеять ее, отец решил отправить ее погостить к тетке в Филадельфию, совершенно упустив из виду, что именно там находилось в то время судно, на котором служил Марк, и что нигде в другом месте молодые люди не могли бы так легко встречаться и видеться, как там.

Понятно, что едва только Марк успел вернуться на свое судно, на котором он теперь уже был назначен старшим помощником капитана, как стал искать удобного случая видеться с Бриджит. Он начал с того, что прямо явился в дом ее тетки. Та вздумала было воспротивиться этим посещениям молодого человека — но ведь теток молодежь не особенно слушается, и наши влюбленные часто назначали друг другу тайные свидания. Так прошло недели две; Марк положительно не мог решиться снова уйти в море, оставив свою ненаглядную Бриджит в руках своих врагов, как он мысленно называл ее отца и тетку. Бедный юноша, казалось, был до того несчастлив и удручен этой мыслью и до того красноречиво высказывал свои опасения и страхи, что Бриджит дала наконец уговорить себя, и они решили тайно обвенчаться, чтобы, по достижении совершеннолетия, Марк мог явиться и на законном основании потребовать свою жену.

В Америке такого рода браки заключаются без особого труда. В числе бывших школьных товарищей Марка был один молодой священник, простодушный, бесхитростный малый.

Возмущенный поступками старика Ярдлея по отношению к Марку, он охотно согласился совершить обряд венчания. Однажды утром Бриджит, выйдя из дому с одной из своих приятельниц, чтобы совершить, как полагала тетка, свою обычную дообеденную прогулку, направилась прямо к набережной, где их встретил Марк, с которым обе девушки взошли на «Ранкокус»; там их уже ожидал молодой священник. Венчание состоялось в капитанской каюте, которая в отсутствие капитана находилась в полном распоряжении Марка и, как оказалось впоследствии, являлась наиболее удобным местом для бракосочетания молодых супругов, которым предстояла в будущем такая странная, полная приключений и случайностей всякого рода судьба.

Свидетелями этого брака были: подруга Бриджит, совершавший обряд священник и простой матрос, участвовавший во всех плаваниях, которые совершил Марк, и который был назначен капитаном хранителем судна в его отсутствие. Звали его Роберт Бэте, или, для краткости, просто Боб Бэте. Он был родом из Нью-Джерси; в ту пору, о которой теперь идет речь, ему было около тридцати пяти лет. Казалось, Боб был обречен на вечное безбрачие и принадлежал весь и телом и душой морю. С восьмилетнего возраста он поступил юнгой на судно и с тех пор ни на час не расставался с морем. Во время войны за независимость Боб служил на военных судах, а по заключении мира в 1783 году поступил на службу к капитану Кретшли, с которым и не расставался с тех пор. Этот самый Боб был учителем и наставником Марка, когда тот только что вступил в морскую службу, и под его руководством Марк сделал свои первые шаги на этом новом поприще.

Боб был рослый мужчина необычайной силы, чрезвычайно привязчивый и преданный тем, кого он любил; Марка он любил всей душой и громко восхищался им. Однажды он в присутствии нескольких матросов сказал: «Смотрите, ребята, этот Марк Вульстон будет в свое время первейшим из моряков, помяните мое слово! Самый счастливый день в моей жизни будет тот, когда мне случится пойти в плавание на судне, находящемся под командой капитана Марка Вульстона».

Несмотря на то что, кроме священника, было всего только двое свидетелей, тем не менее были составлены по всем правилам два брачных свидетельства, из коих одно было вручено Марку, а другое Бриджит. Минут десять спустя по окончании брачной церемонии наши новобрачные расстались: молодая вместе со своей подругой вернулась домой к своей тетке, священник — к своим требам, а оба моряка остались на судне и, стоя на палубе, провожали глазами быстро удалявшиеся стройные женские фигуры. Когда они скрылись из виду, Боб счел нужным сказать что-нибудь.

— А славный у вас теперь фрегатик, славный! — заметил он в адрес Бриджит. — А есть ли у нее кое-какие деньжонки? Я слышал, что в этих водах нередко попадаются золотые рыбки.

— Не знаю, Боб, я думаю, что у нее столько же денег, как и у меня, то есть ровно ничего, но что за беда! Пройдут два года, я вернусь и потребую от ее отца свою жену, хотя бы у нее и двух платьишек за душой не было!

Марк не лгал. Он действительно не знал ничего о том, что у Бриджит были свои тридцать тысяч долларов; узнал он об этом лишь спустя несколько дней после свадьбы из уст самой Бриджит, умолявшей его бросить службу и остаться жить с нею в Бристоле. Но Марк успел уже полюбить море и свою службу, да к тому же, несмотря на всю свою любовь к молодой жене, ему не хотелось жить на ее хлебах. Для решения этого вопроса потребовалось немало трудной борьбы, и в результате Марк отправился в Бристоль и чистосердечно признался во всем отцу. При первых словах этого неожиданного признания доктор Вульстон даже привскочил на своем стуле; однако в этом деле было и нечто такое, что могло казаться утешительным для старика. Не говоря уже о том, что Бриджит была мила, молода и красива и для Бристоля даже богата, и что все это уже само по себе могло льстить до известной степени его родительскому самолюбию, доктор Вульстон, кроме того, испытывал в глубине души некоторую злобную радость при мысли, что теперь все состояние покойной жены его ненавистного коллеги перейдет к его сыну. В силу всего этого он поступил вполне порядочно. Он известил доктора Ярдлея о случившемся письмом, которое было написано в очень деликатном и вежливом тоне и благодаря которому при желании можно было бы уладить это дело полюбовно. Но у отца Бриджит не было ни малейшего желания к примирению; он пришел в такую ярость от полученного им известия, что его хватил паралич, который чуть было не свел его в могилу. Однако старик оправился, и едва только он успел стать на ноги, как поспешил в Филадельфию, чтобы увезти оттуда свою дочь. Марк, конечно, был вправе потребовать к себе свою жену и водворить ее в доме своего отца, но старик Вульстон воспротивился этому и повел дело гораздо разумнее и успешнее. Один из их общих друзей устроил у себя в доме свидание двум враждующим коллегам, здесь они объяснились и пришли к обоюдному соглашению почти по всем пунктам данного вопроса. Было решено, что новобрачные останутся на прежнем положении еще года два или три; вопроса о приданом доктор Вульстон даже не затрагивал, что чрезвычайно порадовало алчного до денег Ярдлея, который, благодаря этому обстоятельству, мог пользоваться процентами с капитала дочери еще в течение двух-трех лет. Марк должен был продолжать свою службу на «Ранкокусе» и, следовательно, в скором времени опять отправиться в плавание. На этот раз его судно отправилось на некоторые из островов Тихого океана, чтобы приобрести там известное количество сандалового дерева для китайских рынков.