Война (СИ) - Берг Ираклий. Страница 13

— Он тебя зовёт, Саша, и вас, граф. Говорит — хочу видеть поэтов. Вы там поосторожнее, ради Бога. Особенно вы, граф.

Поэты переглянулись и двинули своих коней к султану.

Махмуд был весел и приветлив.

— Вы знаете, я иногда тоже пишу стихи. Когда мне не идёт слово и строки не слушаются, я беру птиц и выезжаю в поле. Тогда всё возвращается. Разве есть в мире что-то прекраснее охоты с благородной птицей? — радушно спросил султан. — Только тогда человек может чувствовать себя хозяином не только на земле, но и в небе.

— Лошадь можно и обогнать. Если не очень далеко. — беззаботно возразил Степан Юльевич. — Вот у меня в деревне уж на что резвые кони были, так всех обгонял.

Пушкин похолодел. Толмач без паузы и запинки перевёл сказанное.

Султан приподнял удивлённо бровь и пристально всмотрелся в лицо Степану. Тот выдержал взгляд без видимых усилий. Султан заговорил.

— Падишах спрашивает, верно ли он понял, что его благородный гость способен обогнать скачущего коня?

Степан улыбнулся.

— Да, господин, но не просто коня, они ведь разные, а любого коня. Я не говорю о больном или дряхлом коне. На небольшой дистанции я могу обогнать какого угодно коня. Самого резвого из всех.

Выслушав толмача, султан задумчиво погладил бороду. Глаза его блеснули предвкушением когда он вновь заговорил.

— Падишах спрашивает о каком именно расстоянии говорит его благородный гость.

— Пятьдесят саженей, — прикинул Степан, — но я должен сам выбрать это расстояние, откуда и куда.

— Путь ровный? Без канав и барьеров? Честный бег? — продолжал переводить вопросы султана толмач.

Стёпа принял слегка оскорбленный вид, но только слегка.

— Конечно. Никаких помех ни мне, ни коню. Но я должен сам выбрать где бежать. Тогда — пусть господин вырвет мне язык и отрубит голову если я лгу, смогу обогнать лошадь. Коня то есть.

Султан опешил. То что говорил этот русский казалось нелепицей. Но тот уверенно стоял на своём. Что было делать? Гость неприкосновенен, его особа священна. Гость представитель Белого Царя, унизить его насмешкой — оскорбить своего брата-императора. Сделать вид, что не расслышал — невозможно. Ведь это означало стерпеть ложь, а ложь противна Всевышнему. Он оглянулся на визиря. Тот понял всё затруднение повелителя и пришёл на помощь.

— Уважаемый гость не должен терпеть урона ни в чем, таков обычай. — перевёл его слова толмач. — Не хочет ли гость показать всем как возможно то, что считается невозможным?

— Да не вопрос, — Степан не обратил внимания на старавшегося подать какие-то знаки Пушкина, — я о том и говорю. Могу показать. Пятьдесят саженей, конь против человека.

— Возможно, уважаемому гостю требуется время для подготовки к столь сложному испытанию?

— Да не надо никакой подготовки, — стал немного раздражаться Степан, — можно устроить все здесь и сейчас. Я готов.

— Повелитель не может выставить своего коня, — покачал головой визирь, — ведь неудача огорчит благородного гостя, а успех опозорит благородного коня. Но здесь есть и другие гости. Быть может кто-то из них предоставит своего коня или сам примет участие в испытании?

Султан незаметно облегчённо вздохнул. Мудрый визирь предложил подходящий выход. Пусть гяуры состязаются между собой! Тогда позор при любом исходе падёт на них, и закон гостеприимства не пострадает.

Визирь, со следующими за ним толмачом, Пушкином и Степаном, подъехал к дипломатам, жестами созывая их.

Визирь озвучил предложение. Первым отреагировал секретарь посольства Англии.

— Я согласен. Если позволите, мне бы хотелось участвовать.

— Ставлю на вас тысячу франков. — почти сразу заявил посол Франции.

Остальные со смущением переглядывались. Степан заинтересованно посмотрел на француза и обратился к визирю с вопросом можно ли делать ставки. Тот развёл руками, затем воздел их к небу и объявил, что гости вольны в саоих действиях.

— Можно ли ставить на себя? — допытывался Степан.

— Остановись, безумец. — прошептал ему на ухо Пушкин.

— Я знаю что делаю, — так же шёпотом ответил Степан, — вы бы лучше поставили на меня. Этот француз сам нарывается.

Но «нарывался» не только и не столько француз. Предложивший свои услуги британец, услышав о возможности пари, поднял планку.

— Ставлю тысячу фунтов на себя, если найдётся смельчак выступить против.

— Принимаю. — согласился Степан выслушав перевод.

— Принимаете? — на лице англичанина проступила ненависть. — Я ставлю три, нет шесть тысяч фунтов, всё что у меня есть.

— Согласен.

— Вы сошли с ума, Уркварт? — поинтересовался Понсонби подъехав ближе. — Жаль. Вы мне нравились. Не посоветуете секретаря вам на замену, пока разум ещё теплится в вас?

— Нет ни малейшего риска, мой лорд, — оскалился секретарь, — русский сошёл с ума, но не я.

— Само участие в подобном пари наводит на определённые мысли, Дэвид.

— То было бы верно предложи я такое. Но нет, я только поддержал, разве нет?

Прусскак отрывисто заявил, что ставит сотню талеров на лошадь. Испанец принял условие, сказав, что ставит столько же на человека.

Никто больше не захотел участвовать.

— Спорить будем тут. — Степан соскочил с коня. — Вам понятно условие, что по условиям я выбираю расположение дистанции?

— Что там? — султан видел как англичанин вдруг стал размахивать руками и выкрикивать если не оскорбления, то грубые слова в адрес русского. Тот возражал не менее активно.

— Спорят об условии, повелитель, — отозвался визирь. — Оказалось, что русский действительно выбрал ровное место, но поделил его надвое. Двадцать пять саженей в одну сторону, потом обратно. Англичанин в негодовании.

Султан всё понял и только усилием воли удержал рвущийся наружу смех. Следовало блюсти серьёзность. Русский оказался не сумасшедшим, но хитрецом. В предложенном им условии не указывался обязательно прямой путь в одну сторону. Конь, безусловно, обогнал бы человека, но как разогнаться, если впереди поворот? Конь просто не справится быстро, потеряет время. Значит, с места в галоп брать нельзя. Успеет ли конь догнать за обратные двадцать пять саженей? Неизвестно.

Визирь и прочие знатные турки ждали решения своего владыки.

— Русский сказал свои условия. Они были приняты. Странно, что англичанин, чей народ так любит пари, возмущается.

Англичанин глотал слюну, чтобы не плеваться. Спорить было бесполезно. Он попался как ребёнок, что выводило из себя.

Турки воткнули сабли, отмерив нужное расстояние. Турецкая сажень на целый фут меньше русской, так что Степан приободрился ещё более. Шутка, которую он вспомнил, показалась весьма подходящей. Это запомнят. Об этом будут говорить. Оставалось одно — победить. Сделать это было не так просто, как уверенно он говорил, но возможно.

— Ну-с, если чего — не поминайте лихом. — подошёл он к своим.

— Под монастырь нас подведёте, ваше сиятельство. — бедный посол даже вспотел от волнения.

— Надо было ставить, — хмыкнул Безобразов, — его сиятельство известный прохво… нигде не пропадёт.

Пушкин ничего не сказал, но лицо его выражало более не ужас, но азарт.

Договорились начать по выстрелу из пистолета. Тот дал осечку к досаде визиря, но со второй попытки выстрел раздался и участники помчались вперёд.

Никогда ещё Степан не бежал с такой скоростью. Проиграть он позволить себе не мог, потому мчался изо всех сил. Это едва не обернуло задумку против него самого. С трудом не «улетев» при развороте, Степан неловко вдохнул воздуха, сбив дыхание. На силе воли он побежал назад.

«Всего ничего», — скользнула мысль, а спина уже чувствовала, что враг настигает. Интуитивно зная, что даже повернуть голову станет ошибкой роковой, Степан выжал из себя что мог, оттолкнувшись так, что в последний прыжок пошёл головой вперёд. Удар о землю принёс боль, но он понял, что победил.