Красный корсар - Купер Джеймс Фенимор. Страница 70

Однако для гувернантки новый курс «Дельфина» явился лишь источником новых тревог. Пока они шли в виду островов, она могла надеяться, что захватчик ждет только случая отдать их под охрану колониальных властей. Собственные наблюдения убедили ее, что в характере обоих командиров необузданность и беззаконие столь прочно перемешались с задатками добрыми и даже благородными, что ее надежды не могли оказаться пустыми мечтаниями. Даже в рассказах о беззакониях Корсара, несмотря на преувеличения и фантастические подробности, часто упоминались многочисленные примеры подлинно рыцарского благородства. Словом, это был человек, который, объявив себя врагом всего рода человеческого, делал, однако, различие между слабым и сильным и столь же искал удовлетворения в исправлении несправедливостей, нанесенных первому, сколь в унижении гордыни второго.

Но сладкие надежды, питаемые этими рассказами, исчезли, как только в морской дали потонул последний из островов архипелага и судно осталось одно в пустынном океане. Как бы стремясь сбросить маску, Корсар приказал убрать паруса и, невзирая на попутный ветер, лег в дрейф. «Дельфин» стоял посреди океана, а офицеры и матросы бездельничали или предавались удовольствиям, каждый по своему вкусу.

— Я надеялась, что вам будет угодно разрешить нам высадиться на одном из островов его величества, — сказала миссис Уиллис, впервые заводя об этом речь с тех пор, как укрепились ее сомнения в возможности высадки, и обратившись к мнимому капитану Хайдегеру, который только что отдал приказ лечь в дрейф. — Боюсь, что мы слишком надолго лишили вас вашей каюты.

— Трудно найти для нее более достойных обитателей, — последовал учтивый ответ, но от острого взора встревоженной женщины не укрылось, что Корсар держится более уверенно и непринужденно, чем в тот раз, когда она впервые заговорила на эту тему. — Если бы обычай не требовал, чтобы суда ходили под флагом какой-либо страны, на моих мачтах всегда развевались бы знамена прекрасного пола.

— Но, коль скоро…

— Коль скоро это не так, я вывешиваю знаки, соответствующие моей службе.

— За те пятнадцать дней, что я обременяю вас своим присутствием, я еще не имела счастья видеть эти флаги.

— Разве? — воскликнул Корсар, бросая на нее острый взгляд, словно пытаясь прочитать ее мысли. — Пусть же эта неопределенность окончится на шестнадцатый день. Эй, кто там на корме!

— Ричард Фид собственной персоной! — ответил тот и поспешно добавил, увидев, кто к нему обращается: — Всегда к услугам вашей чести!

— А! Это приятель нашего друга, — многозначительно произнес Корсар, обращаясь к миссис Уиллис, которая поняла его намек. — Он будет моим переводчиком. Поди сюда, парень, мне надо услышать от тебя несколько слов.

— Хоть тысячу, если угодно вашей чести, — ответил, подходя, Ричард. — Я хоть и не мастер говорить, но если порыться в мозгах, то кое-что всегда взбредет на ум.

— Надеюсь, тебе неплохо живется на моем судне?

— Не стану кривить душой, ваша честь: лучшей посудины не сыскать.

— А курс? Надеюсь, и курс по вкусу настоящему моряку?

— Видите ли, сэр, меня не шибко обучали грамоте, прежде чем пустить на заработки, поэтому я редко беру на себя смелость разбираться в приказах капитана.

— Но все же у вас есть к кому-нибудь привязанность? — сказала миссис Уиллис, твердо решив узнать больше, чем собирался ей сообщить Корсар.

— Не то чтобы я был нечувствителен по природе, миледи, — ответил Фид, отвешивая неуклюжий поклон в знак преклонения перед прекрасным полом, — хоть тумаки и шишки сыпались на меня градом. Я думал, что мы с Кейт Уиффл связаны самым крепким морским узлом, но тут вмешался закон со своими параграфами и судовыми правилами, одним махом расстроил мое счастье и в пух и прах разбил надежды бедной девушки; а мне осталось только грустить в одиночестве.

— И после этого случая ты навсегда отказался от брачных уз?

— Да, да, с этих самых пор, ваша честь, — подтвердил Фид, бросая на своего командира один из тех хитрых взглядов, в которых лукавство сочеталось со своеобразной честностью.

— Это произошло уже после вашего знакомства с мистером Уайлдером?

— Раньше, ваша честь, гораздо раньше. Если вспомнить, что в мае будет уже двадцать четыре года, как я пришвартовался к мистеру Гарри, то и выходит, что в те времена я был еще совсем юнцом. А раз у меня самого на руках оказалась вроде как семья, то мне, знаете, и нужды не стало лезть в чужую койку.

— Вы сказали, — вмешалась миссис Уиллис, — что познакомились с мистером Уайлдером двадцать четыре года назад?

— Познакомились! Боже мой, миледи, много он тогда понимал в знакомствах! Хотя, дай бог ему здоровья, с тех пор ему не раз пришлось вспоминать об этом дне.

— Встреча людей столь высоких достоинств должна была стать воистину примечательной, — заметил Корсар.

— Она и была достаточно примечательной, ваша честь А коли говорить о достоинствах, то, хотя мистер Гарри всегда преувеличивает мои, я же их просто и в грош не ставлю.

— Ну, если двое столь рассудительных людей не сходятся во мнениях, то не берусь решать, кто из них прав. Хотя, наверно, я мог бы вынести более здравое суждение, если бы мне были известны факты.

— Ваша честь забывает Гвинею, который думает в точности, как я, и не признает за собой никаких заслуг в этом деле. Но вы правы, сэр, скорость судна можно узнать, только прочитав судовой журнал; если эта леди и вы, ваша честь, желаете узнать, как было дело, то вам стоит только сказать слово, и я выложу все, как на духу.

— Пожалуй, это разумное предложение, — заметил Корсар, жестом приглашая свою спутницу последовать за ним в ту часть юта, где они были бы избавлены от любопытных взоров. — Теперь поведай нам свою повесть и можешь быть уверен, что твои заслуги будут оценены совершенно точно и с полной беспристрастностью.

Фид без малейшего колебания готов был рассказать все подробности; и к тому времени, как он откашлялся, взял свежую понюшку табаку и приготовился говорить, миссис Уиллис уже поборола свое нежелание интересоваться чужими секретами и, поддавшись непреодолимому любопытству, села в кресло, которое ей предложил ее спутник.

— Отец рано отправил меня в море, ваша честь, — начал Фид, когда все приготовления были окончены. — Он, как и я, большую часть жизни провел на воде, а не на суше, хотя, будучи всего-навсего рыбаком, обычно держался у берега, что, в конечном счете, ненамного лучше, чем просто жить на суше. Как бы то ни было, я-то сразу ушел в открытое море и одним прыжком обогнул мыс Горн; это было мое первое плавание, не ближнее путешествие для зеленого новичка! .. Но потом, так как мне было всего восемь лет…

— Восемь! Значит, вы рассказываете свою собственную историю! — разочарованно прервала его гувернантка.

— Конечно, сударыня; можно было бы потолковать и о более знатных людях, но трудно сыскать человека, который бы лучше умел вооружить или разоружить судно. Мне сдается, вашей светлости не хотелось бы тратить время на историю моих родителей, и, чтобы попасть в самую точку, я начал сразу с того года, когда мне стукнуло восемь, а все, что касается моего рождения, имени и прочих подробностей из судового журнала, я выпустил.

— Продолжайте, — возразила она, вынужденная покориться.

— Моя голова — точь-в-точь как новое судно перед спуском на воду,

— продолжал Фид. — Ежели сразу пойдет без сучка без задоринки, то летит стремглав, как парус, спущенный в штиль; но уж коли где заест, то придется попыхтеть, пока сдвинешь его с места. Так вот, чтобы расшевелить мои мозги и чтоб все шло как по маслу, придется вернуться к началу. Значит, отец мой был рыбаком, и я обогнул мыс Горн. Вот! Теперь я снова поймал нить, без узлов, петлю за петлей, как хорошо свернутый канат. Так вот, обогнул я мыс Горн да года четыре плавал в тех местах — исходил все моря, побывал на всех островах, которые и теперь-то нам не очень знакомы, а тогда и подавно. Потом всю войну прослужил на флоте его величества и заработал три раны и почестей на два костыля. Тогда-то я и столкнулся с Гвинеей — с тем чернокожим, миледи, что вон там сворачивает паруси.