Иероглиф - Токарева Елена О.. Страница 17

– Сейчас припрется со своими никому не нужными цветами, – сказал Сципион вслух и налился злобой, как комар темной кровью. Его раздражали безответственные черно-белые далматины, к породе которых он безошибочно отнес этого посетителя. Он затылком почувствовал, когда через десять минут далматинообразный Ливеншталь (а фамилию этого парня он запомнил без проблем и уже не поленился про него узнать все, что требовалось), остановится с той стороны у двери палаты и, шумно дыша, набираясь наглости, начнет стучать лысым черепом в белую дверь.

Сципион подошел к двери и приоткрыл ее на ширину ступни. Это он сделал, чтобы сразу дать в лобешник шуту гороховому в белом костюме.

Ливеншталь появился в конце коридора со своим нелепым букетом и, раскланиваясь с медсестричками, пошел прямо к двери палаты.

– Интересно, кто же распорядился пустить сюда эту скотину? – подумал и сказал Сципион. – Ведь внизу оставлено распоряжение никого не пускать. Главное – не пускать корреспондентов.

Из дверной щели Сципион наблюдал за поведением Ливеншталя. Приближаясь к палате, Ливеншталь вдруг опустился на колени и подполз к двери, около которой внутри дежурил Сципион. Лицо Ливеншталя оказалось на уровне уютного и чистого ботинка Спициона, купленного специально для пребывания в госпитале.

– Вы к кому? – спросил Сципион с сарказмом.

– К вам, – простодушно ответил капиталист. – Вы ее отец?

– Я ее охранник, – конкретно отрубил Сципион.

– Охранник… – озадачился Ливеншталь. – А кто ее отец?

– Это ты узнаешь очень скоро… – сквозь зубы ответил Сципион.

– Пустите меня… – попросил Ливеншталь и сделал страдающее лицо. – Я замолю. Я на все подписываюсь. Я счастлив, что она жива.

Увидев в проем двери, что Юлия повернула голову и открыла глаза, Ливеншталь проворно сунул в дверь букет и прошептал:

– Девочка, хочешь, я на тебе женюсь? Хочешь, я организую экспедицию на Марс, и ты будешь ею руководить?

Сципион озверел от этой наглости и, едва сдерживаясь, чтобы не проломить огромным кулаком череп идиоту в белом костюме, произнес:

– Ни на ком ты больше не женишься, это я тебе обещаю. Я тебе мудя оторву и ноги переломаю и… Ты хоть знаешь, кого ты сбил?

– Девочку. Мне сказали, русскую девочку…

Сципион оглянулся на Юлию и прошептал в ухо Ливеншталю:

– Ты сбил дочку нашего будущего президента. Каюк тебе. И твоему сраному бизнесу.

– Я ей самолет подарю! – пообещал Ливеншталь.

– Не надо, у нее уже есть. Это трудный случай. Тебе нечего ей подарить. Только если себя, но ты ей не нужен, старый хрен.

– Пусти его, Сципион, – тихо попросила Юлия.

Ливеншталь просиял и, отстранив охранника, буквально втек в палату. Он уселся на пол около Юлиной кровати и преданно, как собака, смотрел в опухшее лицо девочки.

– Смотри, девочка, – сказал он, закатав рукава своего белого костюма, вот, вот и вот…

Руки Ливеншталя украшали продольные и поперечные шрамы.

– Сейчас я тебе ноги покажу, – с готовностью произнес он, задирая штанину.

Глядя на этого идиота, можно было принять его за невероятно разросшегося ребенка. Он бормотал безответственные слова:

– Я так же, как и ты, люблю риск. Я идиот. Когда нет риска, я не живу. Мне скучно. И вот, Бог наказал меня… – Ливеншталь удрученно гундосил: – Прости меня. Я буду твоим рабом.

– Я вас прощаю, – произнесла Юля и закрыла глаза.

…Ливеншталь приходил в госпиталь каждый день и сидел в коридоре. Потому что Юлии сделали операцию и никого, кроме родителей, к ней не пускали. Родители появились в госпитале на следующий день после аварии.

Сципион вел переговоры с отцом Юлии, какую кару назначить Ливеншталю за его преступление.

– Может, пусть самолет подарит Юле? – спрашивал Сципион патрона.

– Зачем ей самолет? – озабоченно отвечал отец. – Пусть девка ходит по земле.

– Тогда пусть подарит ей дом во Франции.

– Дом? – задумался отец. – Дом – это хорошая идея. Подскажи ему.

Сципион понимающе кивнул. В голове он уже выстроил целый план сотрудничества с Ливеншталем. Сципион понял, что из этого клоуна можно будет выжать все. Такие люди на вес золота.

– У нашей Юленьки самая счастливая сломанная в трех местах рука, – себе под нос сказал Сципион, – ведь ее мог сбить какой-нибудь гопник из Тулы…

Славик Ливеншталь, как о нем говорили и писали в прессе, был третьим, младшеньким, сынишкой в семье крупного банкира, который ребенком попал в фашистский концлагерь, а после войны учился, крестился и работал в Госплане. Два братца старших владели какой-то нефтеналивной базой и танкерным флотом, доставшимися от папы. А Славику они кинули, как в сказке, какой-то незначительный бизнес, чтобы он забавлялся. Но благодаря своему удивительному обаянию Славик смог очаровать женщину, которая работала правой рукой у руководителя ведомственного авиаотряда. А она сумела приватизировать для Славика всю эту ведомственную авиацию. Славик стал играть в самолетики. А его жена делала деньги, организуя перевозки. Его очень мало интересовали деньги, он любил играть в игрушки. Их у него было огромное количество. Он владел парком картов и квадрациклов, мотоциклов и воздушных шаров. Симулякры были его настоящей страстью. Если он узнавал о каком-нибудь новом способе рискнуть своей жизнью, он сразу же брался за его осуществление. Постепенно он забыл о жене и о дочке, полностью погрузившись в игры…

8. Про родственную душу Славика Ливеншталя

«Если отказаться от нектара и пить отрицательную энергию, на ней вполне можно доехать до цели».

О, господи! Какой адский труд что-то лечить! Это нудное тяжелое занятие. Оно становится намного веселей, если начать изводить медсестру и доктора. Например, когда сестра вводит шприц в локтевой сустав, нарочно дернуть рукой или упасть в обморок.

– Что она делает! – кричит медсестра и роняет поддон со шприцами. – Держите ее! – шепчет она с ненавистью ко мне. И эта ненависть добавляет мне сил жить и бороться. Я разражаюсь плачем. На сестру укоризненно смотрит врач и говорит ей с чувством, что она жестокая к этой бедной девочке. А «бедная девочка» – она пьет отрицательную энергию из людей, которых она неимоверно раздражает. И, подобно грибам, которые растут, поглощая радиацию, постепенно выращивает новые клетки, аккумулируя чужую злость в свое выздоровление.

Для того чтобы жить полноценно, чтобы летать, мне нужно постоянно с утра до ночи испытывать полную гамму чувств: от восторга любви до ненависти. Мне нужно сиюминутно вызывать в людях чувства. Внутри меня живет убеждение, что если хоть на минуту оставить людей в покое – они забудут про меня… А люди должны все время замечать меня и помнить обо мне, даже когда я отсутствую. Особенное родство я ощутила с чувством страха. Ах, не было ничего ярче чувства страха. Тогда на горе, перед столкновением, как вспышка молнии, которая прошла через мозг и душу. Была смерть. Небытие. А потом – возвращение к жизни. Когда откачали. Волшебное чувство.

Славик Ливеншталь оказался родственной душой. Кроме того, что он любил демонстрировать шрамы, Славик вообще на всю катушку любил эту внешнюю раздражающую жизнь. Через его большую рыхлую душу ежедневно ходила туда-сюда шумная цветная улица. Развеселые качели. Расписные карусели. Он, как ребенок, требовал поминутной заботы и напоминал о себе. Это было его нутряной потребностью. И он никогда от этого не уставал.

Пока Юленька, то есть я, лежала в госпитале, Славик все время меня развлекал. То катался под окном на велосипеде с одним колесом – как циркач. То приезжал на ослике, украшенном розовой шляпкой. То пел серенады.

Госпиталь привык к этому идиоту.

К моменту моей выписки из госпиталя Славик сдержал слово, но не то, которое дал папе, а то, которое дал Сципиону: он подарил мне самолет. Это был немецкий А 210, Aquila, легкий двухместный самолетик семиметровой длины. На таких летают по просторам Европы зажиточные профессора европейских университетов, живущие в Швейцарии, а преподающие во Франции или Испании. Максимальная скорость полета у него двести сорок километров в час. И он беспосадочно и без дозаправки может пролетать больше тысячи километров. Самолетик был серебристо-изумрудного цвета, с закрытой герметичной кабиной. Игрушка, а не самолетик.