Аут. Роман воспитания - Зотов Игорь Александрович. Страница 38

Змея. Она тоже выползла из бреда – изумрудная, грациозная, нежная и смертоносная. Она ползла, переливаясь узором чешуек на коже, перетекала из одного бреда в другой, по самому краю, словно соединяя собой видения Георга. Когда он открыл глаза, она уже висела прямо над ним, покачиваясь, а за ней он увидел разорванную крышу, ошметки пальмовых ветвей и соломы. «Зеленая мамба…» – он узнал ее.

Не так давно Георг дружил с одной зеленой мамбой. Он жил тогда несколько недель в самом центре этой страны, в городке на берегу Замбези. Вечерами ходил с удочкой на берег, приглядел укромное местечко – залив с песчаным пляжем, отделенный от бескрайней реки длинной косой, там можно было и купаться на отмели, не боясь крокодилов. На пляж вела узкая тропа, петляющая среди камней и кустов, – в кроне одного и жила мамба. Он слышал, что эта змея слывет опаснее даже черной мамбы, а уж та считалась самой страшной во всей Африке. Они «уговорились» в первый же вечер: как только змея чуяла его приближение, она сползала на землю, скрывалась за камнем. Затем возвращалась или же укладывалась на камне, грелась в лучах вечернего солнца.

…Змея прыгнула, проползла по предплечью, холодно пощекотала плечо, шею и скрылась. Только сейчас Георг заметил, что весь усыпан ветками и листьями, что от хижины осталась только одна стена, да и та наполовину разрушена, и что Ингрид дышит где-то рядом на расстоянии вытянутой руки. Он повернулся к ней – она лежала неподвижно на спине. Пощупал ее лицо – горячее. Он чувствовал, как каждую ее клеточку томит боль и лихорадка. Приподнялся, неверными движениями скинул с себя мусор, кое-как встал, огляделся.

Лагерь являл собой живописные руины – повсюду зияли глубокие воронки, повсюду поваленные стволы деревьев и фрагменты (он вспомнил это слово из полицейских протоколов) человеческих тел, и птицы, птицы, слетевшиеся на пир. Судя по всему, налет произошел накануне. Пахло гарью вперемешку с быстро разлагавшимися на жаре людскими телами – горько, сладко, отвратительно.

Георг вышел. Ему повезло почти сразу: на краю поляны в кустах он обнаружил канистру с водой и банок десять мясных консервов. Нашел складной армейский нож, пистолет с полной обоймой, рюкзак, недавно выстиранную камуфляжную куртку, еще какие-то вещи. Стащил все к руинам хижины, у порога которой на ветке лежала зеленая мамба. Она чуть подняла голову, когда он проходил мимо.

Ингрид бредила – шевелила спекшимися губами, бормоча невнятное. Георг намочил тряпку, положил ей на голову, затем попытался напоить. Инстинктивно она делала глотательные движения, но вода проливалась мимо безвольной струйкой. «Рецидив», – решил он. Посидел рядом, потом побрел искать лекарства. Ему опять повезло: аптечка валялась, почти невредимая, неподалеку от сгоревшего «лендровера» – присыпана землей, не сразу и различишь. Там были аспирин, болеутоляющие таблетки, антималярийные, и еще мази, назначения которых он не знал.

Утром следующего дня он проснулся от оглушительного взрыва. Георг почти всю ночь провел у изголовья Ингрид, отпаивая ее лекарствами, и только забылся в тяжелом сне, как вдруг – взрыв. Сначала он решил, что это приснилось, но несколько комьев земли тяжело упали рядом, и он понял – реальность. Подождал немного – сначала орали и хлопали крыльями птицы, потом снова тишина. Было по-утреннему прохладно, но на востоке уже забрезжило, полоска чистого неба проявилась над лесом. Ни шевеления, ни шума – тихо. Он крадучись пошел в сторону взрыва, раздвинул колючие кусты и увидел дымящуюся свежую воронку глубиной не больше метра. На ее краю лежала туша льва с разорванным брюхом и почти оторванными задними лапами. «Мина!» – догадался. Он-то ходил вчера словно по парку, а оказалось, что подступы к лагерю заминированы. Георг стал пятиться тем же путем к хижине, но потом спохватился: лев – это свежее мясо. Он знал, что львиное мясо жесткое, но можно ведь есть лигагву – печень: туземцы верили, что она дает силу и храбрость льва. Георг буквально подполз к месту взрыва, долго и с отвращением кромсал теплые внутренности, пока не добрался до лигагвы. Отрезал несколько кусков, сочащихся кровью. Разжег костер, нанизал их на ветки, поджарил. Продегустировал – отвратительный вкус. Тем не менее заставил себя проглотить несколько кусочков. Когда проснулась Ингрид, он заставил и ее съесть пару ломтиков.

Эти сутки он провел почти без сна рядом с Ингрид, заставляя ее есть, пить и принимать все подряд лекарства. Лигагву и таблетки он смешивал и перетирал, разводил в воде, вливал в ее почти безжизненный рот. Пил и ел сам и забывался ненадолго во сне. Потом снова вставал и мазал и ее, и себя всеми мазями подряд, и – о чудо! – ранки стали затягиваться. Над их лежбищем закрепил на жердях москитную сетку.

Она очнулась. Первыми ее словами были:

– А, наркота, ты еще здесь? Я думала – тебе конец.

– Почему?

– А ты не помнишь?! Валялся бревном, защитник, пока они меня пялили во все дыры! – Она хрипло рассмеялась и замолчала. Закрыла глаза. Потом собралась с силами и продолжила: – Меня, наркота, насиловали. Не стеснялись, что едва живая. По-соседски, ха-ха-ха! Не помню, под каким я была, наверное, под пятым или шестым, как налетели самолеты. Жуть, наркота! Вой, взрывы, надо мной все летает, горит, визжит, а ты спишь! Этот последний, который на мне хрипел, выскочил, а осколок прямо в него! Так что я последним для него удовольствием стала, ха-ха! Ты только со мной не того, теперь у меня точно СПИД.

– Ты ешь. Силы нужны, – сказал Георг. – Уходить нужно.

– Курить хочется, наркота. И пить.

– Вода есть. Сигареты тоже.

– Прикури сигарету, дай воды.

Георг напоил ее, размешав в кружке очередную порцию таблеток.

– Теперь дай поспать. Ужасно спать хочется. А ты сторожи. Тут змея ползает зеленая, я ее боюсь. Убей ее, наркота, – она откинулась на матрац, закрыла глаза, забылась.

Георг оглянулся – змея лежала поодаль, свернувшись. Он взял торчавшую из земли жердь, поднял мамбу, отнес к лесу. Потом решил осмотреть окрестности и поискать дорогу назад. Чтобы не напороться на мину, он привязал к концу длинной жерди веревку с консервными банками и, передвигаясь на корточках, бросками опускал банки впереди себя – прощупывал тропинку. Утомительно, долго, но более или менее безопасно.

Идти надо на восток, это он знал, главное – найти реку, вдоль которой они шли сюда. Скорее всего это была Комати, она впадает в океан севернее столицы. Они ее не пересекали, значит, она где-то рядом. Он отыскал полузаросшую тропинку и решил отправиться по ней, а дальше видно будет. Нужно было сторониться любых встреч, обходить деревни: жители наверняка известят повстанцев. Любая новость передается здесь быстрее телеграфа. Вернулся в лагерь, смрад разложения усиливался, становился нестерпимым. Он тщательно собрал рюкзак – только необходимое, но все равно получилось тяжело. Георг пытался вспомнить, есть ли тут поблизости какой-нибудь городок, но не вспомнил. Он еще подумал, что они где-то рядом с границей, бандиты, те, что остались живы, наверняка ушли туда. Пожалуй что, до границы было много ближе, чем до океана, но все же он решил идти к океану.

Ингрид спала, дыхание ее было почти ровным, и Георг решил, что завтра она пусть кое-как, но сможет плестись за ним. Лег рядом, закрыл себя и Ингрид сеткой и мгновенно уснул. Спал тревожно, часто просыпался, а когда забывался, ему снилась зеленая мамба, качающаяся над головой. Она раскрывала желтый рот и роняла яд, каплю за каплей, каплю за каплей, и яд не иссякал, словно вся она была начинена им. Каждая капля яда источала тошнотворный запах. Он проснулся от смрада и сырости, открыл глаза: на него падали капли дождя. Ингрид спала. Он встал, принялся будить ее. Она просыпалась с трудом, из глубины забытья возвращались, подрагивая, ее глаза за припухшими веками. «Надо бы ее вымыть и переодеть», – решил Георг, поднялся, чтобы принести воды и трофейную форму. Обернулся и замер: метрах в двадцати от него полукругом по краю воронки стояли дети, два десятка чумазых, оборванных, худых детей лет по десять-двенадцать. Двое самых ближних опирались на «Калашниковы», как на протезы. Автоматы были едва ли не больше их обладателей.