Воробей. Том 2 (СИ) - Дай Андрей. Страница 11

— Ха-ха, — засмеялся я. — Нет, конечно. Однако же, если бы их империя за нашей следом, как лодочка за пароходом, следовала, были бы у нас с ними разногласия по таможенным тарифам? А там такая свара была, чуть не до разрыва дипломатических отношений. Не понравилось им, что мы на их товары повышенную ставку ввели.

— Про свару, это самое, тоже из листков узнали, или по долгу службы? — заинтересовался Андреев.

— По службе, милейший Александр Степанович. По службе.

— Жаль такого в газете не прочтешь, это самое. Мне кажется, мы, дворяне, уж должны точно знать, как там все обстоит. Вот так соберешься в Баден-Баден, на воды. А они с тобой разговаривать не желают. Через губу лают только. Это самое. На тарифы, виш ты, обиделись.

— У нас и свои воды есть. Почему бы на Северный Кавказ вместо Германии не отправиться? Я разговаривал с профессором из Медицинской Академии. Так он утверждает, будто наши воды еще пуще немецких на здоровье воздействие оказывают.

— Все в нашем Отечестве есть, Густав Готтардович. Порядка только, это самое, недостает. Кабы порядка было побольше, так и не думал бы никто в Бадены эти басурманские ездить. А так, и воды оздоровительной испробовать, и от беспорядка отдохнуть…

Я не спорил. Слышал уже довольно распространенную теорию, что если бы Россия была территориально поменьше, обустроить ее по образу Европейских стран было бы несравненно проще. Только это лукавство — я так считаю. Большая часть центральной России — в зоне рискованного земледелия. Недородами никого не удивишь, и в лесах — перелесках много скотины не выкормишь. Полезных ископаемых в собственно исконных губерниях тоже раз-два и обчелся. Не захапав по случаю Сибирь и Дальний Восток, держава очень быстро превратилась бы в нищую страну, с которой никто в Европе и не подумал бы считаться.

Но Андреев и не стал тему развивать. Как-то незаметно перевел тему разговора на собственное житье-бытье, и принялся с упоением жаловаться. На всех подряд. На начальство, которое только и знает, что требовать результатов, почти ничем не обеспечивая. На заказчиков, экономящих каждую копейку, и не дающих тем самым, развернуться строителям во всю мощь безмерной русской души.

Как не странно, слушать губернского архитектора было интересно. Даже в чем-то познавательно. В той, прошлой, жизни я немало лет отдал строительной отрасли, прошел путь от самого низа до директора департамента строительства области. Интересно было сравнивать ту, оставленную в будущем, сферу, и эту, в которой строили, почти не применяя цемент.

Версты неспешно, со скоростью чуть больше сорока в час, уплывали назад. Вагон продолжал непривычно часто стучать на стыках, слегка покачиваясь и поскрипывая. То и дело, то справа, то слева, от окон таяли клочья сизого, как от табака, дыма из паровозной трубы. Путешествие железной дорогой в последней четверти девятнадцатого века это не так быстро, как в веке двадцатом, но все равно: гораздо более комфортно, чем отбивать седалище на кочках и ухабах в какой-нибудь кибитке.

В Вятку прибыли под вечер. Часов в пять пополудни, если точнее. Петроградский вокзал размерами воображение не поражал, но был аккуратен и даже, в какой-то степени — элегантен. Этакий джентльмен в шляпе-котелке и с тросточкой в эпицентре русской провинциальной жизни. Только многочисленные имперские флаги, слегка портили впечатление. А еще, на перроне играл оркестр. И не обычное — нечто армейское с медными, сияющими на солнце, трубами и литаврами, а вполне себе академичный. И музыку было легко различить, хоть и шумел вокзал знатно.

Солдаты подкатили красную дорожку прямо к ступеням вагона. Мне и оставалось лишь ступить на нее, начав тем самым, череду праздничных мероприятий в славном, древнем губернском городе.

* * *

Поселились мы с Апанасом в гостинице «Стокгольм». Довольно необычно было встретить в российской глубинке не что-нибудь «Европейское», или «Российское», а страноприимный дом, названый в честь столицы Швеции. Загадка, впрочем, легко разгадывалась, если знать, что организована гостиница была выходцем со Скандинавского полуострова, господином Пуссетом. Сам он, правда, меня не дождался. Отошел в мир иной, и в «Стокгольме» всем заправляла его супруга.

Длинный двухэтажный корпус, где весь первый этаж занимали какие-то лавки и кондитерская, а второй отводился под номера. Вполне приличные, как по мне. Во всяком случае, ни клопов ни тараканов не обнаружилось, а постель была застелена свежайшим белоснежным бельем.

У поезда меня встречал сам губернатор лично. Он же и отвез нас со старым слугой в «Стокгольм». Еще и извинялся полдороги, что не имеет никакой возможности приютить бродячего премьер-министра в том здании на Владимировской, где проживает сам с семьей. Объяснил это тем, что семья у него большая, домик в его распоряжении совсем крохотный, а ведь нужно было еще часть помещений отвести под рабочие.

Вятская губерния хоть и числится в числе коренных, по плотности населения едва-едва больше Томской. А по площади — как бы не раз в семь-восемь меньше. Соответственно, и уездов — тоже меньше. Это у меня в Томске был целый отряд чиновников в подчинении. Человек как бы не под сотню. А у Чарыкова — всего десяток, да еще человека два-три — в младшей классности — в качестве порученцев. Как с таким «аппаратом» контролировать работу гражданской администрации, я так не вполне себе понимал.

Валерий Иванович пытался объяснить, рассказав, что большую часть функций гражданского правления взяло на себя Земское Собрание. Но, после чтения отчетов князя Мещерского, отправленного Никсой по провинциям с инспекцией земской системы управления, что-то я в эту благостную картину совсем не верил.

— Как же так вышло, дражайший Валерий Иванович, что губернского начальника без должного места обитания оставили? — поинтересовался я, предвкушая какую-нибудь занятную историю. И не ошибся.

Оказалось, что еще лет двадцать назад, вяткинские начальники занимали большой особняк почти в самом центре городка. В пятьдесят пятом, тогдашний губернатор временно переехал в другое, арендованное, помещение, а в старом должна была начаться капитальная перестройка. Должен был появиться еще один, третий, этаж. Расширены и флигеля, в которых размещались рабочие помещения начальника и его канцелярия.

— Однако подрядчик, нижегородский купец по фамилии Мичурин, оказался неисправным, и реконструкция затянулась. Да так, что без вмешательства земства, никогда бы и не завершилась, — вздохнул Чарыков. — Но после ремонта, дом передали в ведомство Министерства Юстиции, и там расположился окружной суд…

Вот и вся история. Ни каких интриг и проворовавшихся генералов. Скука.

— Местное общество постоянно мне пеняет, что мол, вид городу сумел придать благообразный, а о себе никак не подумал, — вдруг добавил Валерий Иванович. Интересная у него была манера слова выговаривать. Особый, вяткинский говор я еще в речах архитектора Андреева различил, но Чарыков и тут выделялся. Каким-то непостижимым образом он окончания слов забулькивал. Иной раз до того доходило, что и смысл мог исказиться.

Впрочем, и к его манере я довольно быстро привык. Тем более начальник губернии похоже о своем недостатке был отлично осведомлен, и им не тяготился. Речь его текла плавно, по-вяткински напевно.

— Не раз так и порывался испросить в министерстве дополнительных средств, да и выстроить, наконец, что-то приличное, для олицетворяющего гражданскую власть Империи — достойное. Александр Степанович уж и схемы мне приносил, показывал.

— Так и чего же вас остановило?

— Всякий раз находились дела поважнее, — развел руками губернатор. — В губернии более двух миллионов душ проживает, всегда кто-то в чем-то особенно нуждается…

— Отчего же сами, за свои деньги, не построили? Не думаю, что здесь, в Вятке, это было бы особенно накладно.

— В три тысячи серебром господин Андреев свой прожект оценил, — кивнул Чарыков. — Мое жалование за полтора года.