Воробей. Том 2 (СИ) - Дай Андрей. Страница 20

Старик скрипит, но делает. Но я же вижу, как ему трудно. Как он кутает в сто слоев одежды подклинивающую поясницу, и кряхтит, когда встает. Ему в тепле и покое нужно быть, внуков нянчить, а не по продуваемым всеми сквозняками железнодорожным вагонам через полстраны путешествовать. Хоть и первым классом.

Перед самым отправлением из Вятки, в городок приехали четверо конвойных казаков. Привезли грозное послание от управляющего Собственного Его Императорского Величества конвоя, которым тот называл меня всякими словами — укорял за то, что, в умаление достоинства первого министра Империи, отправился по стране без секретарей и охраны. Наивный. То так я не знаю, что от ведомства князя Владимира не спрятаться. Что невидимые соглядатаи присматривают за мной постоянно. А охрана… Много ли от нее проку в эпоху, когда покушаются все больше с помощью бомб⁈ С собой только еще несколько безвинных душ на тот свет утащить!

У самих казаков тоже были претензии. Вернее — одна. Тщательно подбирая слова, чтоб, не дай Бог меня никак не обидеть, казачий старшина укорил, за то, что собрался в Сибирь, а никого из сибиряков больше с собой не позвал. Справедливый укор, ничего не скажешь. Казаки на службе по два года. Потом возвращаются домой, к семьям, а на их место прибывают новые — самые достойные. Причем дорога туда и обратно к сроку службы не прибавляется. Иной раз, особенно в демисезонную распутицу, бывает, что казачки по несколько месяцев путешествуют. Понятное дело — преодолевать препятствия в одиночку или за спиной грозного министра — разница есть. Так что укор понял и принял. И вправду, что-то я о земляках не подумал.

В общем, конвойные едут теперь со мной. На больших станциях изображают грозный вид, сопровождая на прогулках по станции и перрону. Все остальное время, спокойно себе едут в третьеклассном вагоне. Выпивают понемножку — как без этого? В той, прежней жизни, я вообще искренне считал, что железнодорожный вагон и водка как-то между собой связаны. Стоило занять свое место в спальном вагоне, как на столике автоматически появлялась она…

Еще сибиряки привезли письма. Знать не знаю и ведать не ведаю, каким чудом ум удалось собрать всю предназначенную мнекорреспонденцию. Но факт остается фактом: в мешке оказались и папка с отчетами моей канцелярии, и пухлый конверт от Астахова, и связанные розовой шелковой ленточкой сразу несколько писем от Наденьки. Было приятно. А, учитывая адские версты пути впереди, еще и донельзя полезно. Было чем занять себя в пути.

Лукавлю, конечно. Работы было полно. В первую очередь — осмыслить и облечь в бумажную форму сведения о реальном положении крестьянства. Только не нужно думать, что я принял россказни купцов за чистую монету. У них своя правда, у крестьян — своя, у помещиков — третья, но тоже имеющая право на существование. Всем не угодишь, но ведь можно так нареформировать, что все три категории недовольными останутся. И этого я не хотел и боялся больше всего — испортить. Нарушить то хрупкое равновесие, сложившееся в стране за последние десять лет. Худо — бедно, но и без каких-то коренных изменений, среднее благосостояние жителей державы потихоньку растет.

Все-таки возможность уехать на восток, получить в собственность огромный по меркам России, земельный надел да и жить-поживать — это оказалось огромным благом. Понятное дело, что далеко не каждый отважится бросить все с детства знакомое, и поехать за тысячи верст в страшную Сибирь. Но ведь это не отменяет существование самой возможности. Больше того! По городам и весям постоянно курсируют специально обученные люди, завлекающие крестьян на переселение. Объясняют, рассказывают, фотографический альбом показывают.

А приставы, земельные выплаты и недоимки по селам собирающие, стали открыто говорить: что, мол, голодно? Плохие урожаи? Так и кто тебя на этой худой земельке держит? Собирай жену с детишками, да и отправляйся в сытую и богатую неосвоенными просторами восточную часть Империи. Страшно? Ну так сиди и не ной. Не забывай только денежки за свой кусок худородины отдавать…

Это мне Воо Мещерский передавал. Так-то он давным-давно в чиновниках по особым поручениям при моей канцелярии не служит. Издает свой журнал на мои ежемесячные «пожертвования», шляется по салонам определенной направленности, и радуется жизни. Но изредка — раз, реже — два раза в год — какой-то черт несет его в какую-нибудь несусветную глушь. В провинцию. Откуда приходят в мой адрес любопытнейшие опусы о жизни в российской глубинке.

Тоже, конечно, показатель такой себе. Мещерский-то самые выдающиеся события, произошедшие с ним во время странствий, описывает. Считать, что точно так же происходит во всех остальных местах и местечках — непозволительная для первого министра глупость. Так же, как и считать — подобно вятским купцам, что все до единого крестьяне — отъявленные мошенники и прохиндеи.

Хотя, признаю. Легенда весьма подходящая для ленивого чиновника. Мол, все земледельцы — обманщики и прощелыги. Урожаи занижают, платежи и неустойки государству не платят. Зачем таким помогать? Выдумывать что-то, с серьезными людьми ссориться. Им, крестьянам, мол, и так хорошо живется. Горькую пить с сентября по Рождество Христово же на что находят? А что, бывает, голодом сидят и лебеду кушают, так это от лености и пьянства.

А я вот что скажу, и больше повторять не стану: нужно сделать все, что только в силах человеческих для того, чтоб поднять благосостояние самого многочисленного сословия в Империи. Все, и даже еще чуточку больше. Потому что на этом базисе — на высокой покупательской способности большей части населения страны, держится все остальное. Кому нужны все эти великолепные паровозы и пароходы, прекрасные ткани и изысканная мебель, если поедут на них считанные единицы, и нарядятся в них тонюсенькая прослойка общества?

Спрос рождает предложение. Создать предпосылки к увеличению спроса, и мы однажды и навсегда не только исключим из истории Отечества всевозможные социальные потрясения, но и так подтолкнем промышленность, что остановить маховик растущей, как на дрожжах, экономики станет уже невозможно. Никогда. Если конечно кто-нибудь из грядущих правителей страны не втравит Россию в какую-нибудь никому не нужную, чужую, войну.

Согласен. Законы развития общества предполагают, что однажды, расплодившийся, разбогатевший и почувствовавший силу класс буржуазии громко потребует свою часть власти. И что с того? Империи давно нужны механизмы управления политическими игрищами. Выборная Дума это будет, или что-то иное, но это точно будет. Потому что пройдет два, три, пять десятилетий, и богатейшие фамилии нынешнего уступят место виднейшим фамилиям купцов и промышленников. Созидателям, а не паразитам, присосавшимся к хребту ломовой лошади — крестьянства. Умный, умеющий заглянуть в грядущее правитель просто обязан будет сделать этой новой силе шаг на встречу. Если, конечно, не хочет, чтоб его смели с мировой шахматной доски волной народного гнева.

Когда учился в ВПШ, был у нас один преподаватель. Фамилию с именем называть не стану, но человек он был более чем примечательный. Начать хотя бы с того, что он являлся автором собственной социально-экономической теории. Нет, нам он ее не навязывал, и зачет по ней сдавать не заставлял. Но на лекциях особенно явственно выпячивал недостатки и работ светоча нашего, герра Карла Маркса с продолжателями, и его прямого оппонента, мистера Адама Смита. Первого за мрачные предсказания — вроде неизбежности социальных потрясений по классовому признаку, второго за принципиальное отрицание определенности. Вроде двух птиц — вороны и попугая, когда первая каркает: «Кровью умоетесь!», а второй приговаривает: «Черт его знает!».

Сути собственной, авторской теории того преподавателя я уже и не припомню, а вот уроки, на которых прямо противопоставлялись господа Маркс и Смит, навечно в памяти отложились. И предпосылки к социальным взрывам помню назубок. Так вот, что я хочу сказать с этим в связи: хрен вам, а не революция! От одной мировой бойни, куда могли бы втянуть Россию пошедшие на поводу Берлина наши правители, я уже страну уберег. И от революции спасу. И будет, как предсказывал Столыпин, к середине двадцатого века в Империи население превышающее триста миллионов человек. И будет вся страна более или менее равномерно заселена.