Палач, или Аббатство виноградарей - Купер Джеймс Фенимор. Страница 33

— Клянусь мессой! — если прибегнуть к твоей излюбленной клятве; я немало удивлен твоими словами! И это говоришь ты — некогда пылкий, как и всякий итальянец, и ревнивый, будто турок! Ты, кто постоянно клялся своей рапирой, что женщины подобны стальному клинку, который ржавеет при малейшем веянии сырого воздуха, и потому ни один отец или брат не может быть спокойным за честь дома, пока все девицы не выданы замуж, да и то по доброму совету родственников! Я помню, ты сказал однажды, что не сможешь спать спокойно, пока твоя сестра не выйдет замуж или не сделается монахиней!

— Рассуждения легкомысленного юнца, которому впоследствии пришлось горько каяться. Я был женат на прекрасной и благородной девушке, де Вилладинг; но, завоевав своими доблестными поступками ее уважение, я не сумел завоевать ее любовь. Ах, как это ужасно — налагать на себя брачные узы, не разузнав предварительно, ради будущего семейного счастья, каковы взгляды, чувства, наклонности суженой и в особенности каковы ее представления о супружестве, ибо это труднее все-го угадать. Даже если заветные мечты окажутся вдруг развеяны, несчастная будет бороться за обманутые иллюзии; если же притом девица явилась жертвой холодного расчета родственников, брак этот можно прямо назвать плодом дьявольских козней.

— Наверное, ты был не слишком счастлив в браке, мой бедный Гаэтано!

— Да, то, о чем я тебе толкую, — все я пережил сам, — с тяжелым вздохом ответил генуэзец. — Мой титул, богатство и — думаю также — доброе имя побудило родственников невесты принудить ее к браку, которого она не желала. К несчастью, ее девическими мечтами овладел человек, которого впоследствии она сама признала недостойным. Я же был чем-то вроде лекарства для ее истерзанного сердца, и роль моя в браке была довольно незавидна. Несчастная Анджолина умерла, произведя на свет горемычного младенца, моего сына, о котором я уже не раз тебе говорил. Желанный покой она обрела в могиле.

— Она не успела оценить твою нежность и благородство; клянусь жизнью, не скончайся твоя жена так безвременно, она непременно полюбила бы тебя, Гаэтано, как любили тебя все, кто был с тобой знаком! — с горячностью заверил его барон.

— Спасибо, мой добрый друг! Но нельзя превращать брак в обыкновенный договор. Конечно, невозможно заранее узнать все вкусы, мысли и сердечные тайны, и обычно общая судьба заставляет людей прийти к пониманию друг друга; и однако, священный этот союз не спасает семью от раздоров и не защищает от могущего проникнуть туда разврата. Я слышал от одного человека, неплохо изучившего людские нравы, что брак по принуждению лишает женщину ее главного очарования — бескорыстия, которое ставит ее над расхожими эгоистическими чувствованиями; в противном же случае в семью проникает холод себялюбия и расчета.

— Возможно, это так; но Адельгейда любит юношу.

— Что ж! Это меняет дело. Но откуда тебе это известно?

— Из ее собственных уст. Она призналась мне, поддавшись порыву чувства, которое после недавних событий сделалось еще более теплым и искренним.

— А Сигизмунд? Что он? Впрочем, уверен, чувства такой девушки, как Адельгейда, не могут остаться без ответа.

— Конечно, он любит ее. Но для любви этой имеются препятствия в глазах всего мира; впрочем, я придерживаюсь иного мнения. Он неблагородного происхождения.

— Это серьезное препятствие, мой друг. К чему изобретать новые искушения, когда и без того их предостаточно. Брак — дело непростое, и всего нежелательного следует тщательно избегать. Я бы предпочел, чтобы он был аристократом.

— Затруднение это может быть устранено, если император соблаговолит к нему. У вас, в Италии, есть принцы, которые также могли бы оказать нам свое благоволение.

— Кто он такой, откуда и как ему, неблагородному, удалось завоевать любовь твоей дочери?

— Сигизмунд по происхождению швейцарец; наверное, сын какого-нибудь бернского бюргера. Правду сказать, я ничего о нем не знаю, помимо того что он несколько лет состоит в чужеземной службе и что он спас мою дочь два года назад, когда с ней приключилось несчастье в горах. Сестра моя, близ замка которой это случилось, не запретила Адельгейде поддерживать знакомство с юношей, а теперь уже поздно этому препятствовать. Признаться, так я теперь даже рад, что парень таков, каков он есть, — будет очевидней, насколько он нам желанен. Если бы он был равен Адельгейде также и происхождением, а не только достоинством и благородством, это было бы уже слишком хорошо. Нет, клянусь Кальвином, которого ты записываешь в еретики! — я рад, что парень неблагородного происхождения.

— Что ж, радуйся, — задумчиво согласился генуэзец, которого жизнь научила с недоверием относиться к сомнительным и неравным бракам. — Но каково бы ни было его происхождение, в деньгах у него не будет нужды. Я позабочусь, чтобы к землям Вилладингов была присоединена равная доля. А вот наш гостеприимный хозяин идет сюда, чтобы быть свидетелем моих слов.

Едва он это сказал, как к ним приблизился Роже де Блоне, который вышел на террасу, чтобы с утра приветствовать своих гостей. Трое стариков продолжили прогулку, обсуждая затруднения молодой пары, ибо Мельхиор де Вилладинг был равно откровенен с обоими своими друзьями.

ГЛАВА X

Повсюду в Европе старинные родовые гнезда баронов называются словом «замок», хотя в каждой стране они отличаются особым стилем, величиной или степенью роскоши. Общее меж ними то, что они служат для обеспечения безопасности владельца и должны быть довольно просторны, чтобы в них свободно разместилась вся приличествующая рангу феодала свита; но расположение и средства фортификации зависят от характера местности, где располагается строение. В таких низинных странах, как Фландрия и Голландия, а отчасти Германия и Франция, замки окружаются рвами или возводятся на островах, тогда как в Швейцарии или Италии их строят на холмах, утесах, горах и в особенности на отвесных скалах — иначе говоря, везде, где только природа с готовностью предлагает естественные средства защиты. Климат, обычаи, богатство страны также имеют немалое значение. Старинная крепость в Швейцарии представляет собой обычно массивную прямоугольную башню, возведенную на скале, с башенками по углам. Защищенная от прицельной стрельбы, она имеет лесенки, ведущие с этажа на этаж и расположенные либо в глубоких выемках для окон, либо в нишах, прорубленных в толстой стене. Дополнительные укрепления и служебные строения, если они по средствам хозяину, возводятся вокруг основного здания и образуют двор. В Альпах можно увидеть множество этих грубых, незатейливых построек, теснящихся на крутизне.

Как и во всех древних крепостях, Rittersaal note 86, или Salle de Chevaliers note 87, или рыцарский зал Блоне, как называли его на разных языках, был самым обширным и тщательно отделанным помещением. В замке оно уже не напоминало собой грубую темницу, будто выросшую естественным образом из скалы, на которой оно было воздвигнуто с таким искусством, что трудно определить, где кончается творчество природы и начинается человеческое умение; примерно за сто лет до описываемых нами событий оно было перестроено на более новый и современный лад и занимало весь юго-восточный угол крепости.

Простое квадратное, просторное помещение, ибо таковы были местные вкусы, освещалось через окна, которые с одной стороны смотрели на Вале, а с другой, через неровные, но радующие глаз склоны, — на озеро с тянущимися вдоль него деревушками, селами, городами, замками и пурпурными горами, вплоть до виднеющейся в дымке Юры. На головокружительной высоте от земли был устроен железный балкон, где и расположилась Адельгейда, когда, вернувшись с прогулки, поднялась в залу, общую для всех гостей замка.