Палач, или Аббатство виноградарей - Купер Джеймс Фенимор. Страница 39

Слабая струна в душе Адельгейды оказалась затронута. Будучи благородной и самоотверженной по натуре, она не могла понуждать другого к тому, чего не желала себе; надежда, которая только что затеплилась в ее сердце, едва ли не угасла при этом открытии. И все же она настолько привыкла руководствоваться разумными рассуждениями и так крепко, и это вполне естественно, была привержена своим желаниям, для осуществления которых ей предоставлялась достойная возможность, что не стала преждевременно предаваться отчаянию.

— Твоя сестра и ее будущий муж знают о ее происхождении и должны понимать, с какими последствиями могут столкнуться.

— Ей хорошо все это известно — и она так благородна, что не собирается предавать меня ради своего спасения. Но ее благородство только заставляет меня острей почувствовать собственное несчастье. Не буду утверждать, что сестра моя с равным моему ужасом смотрит на нашу наследственную должность: ведь она была осведомлена о ней гораздо раньше, чем я, и вдобавок женщины редко переступают порог дома, и потому ее не столь чувствительно коснулась ненависть мира; навряд ли даже она до конца подозревает, насколько сильна неприязнь к нашему семейству. Моя военная служба приводит к длительным отлучкам из дома, и потому я знаю меньше, чем мог бы, о делах в семье; знаю только, что горячими стараниями моей матери сестру согласились принять в семью жениха, но на условиях строжайшей тайны, еще за несколько лет до того, как мне открыли, кто я такой. Сестра младше меня на несколько лет и не столь широко образованна; все это привело к тому, что она с гораздо меньшим ужасом воспринимает события. Отец мой, по доброте своей, обернувшейся жестокостью, дал мне лучшее, нежели ей, образование, хотя, по положению нашему, обоим ни к чему слишком утонченное воспитание. Признайся же, Адельгейда, что ты ненавидишь меня теперь и презираешь за дерзость оставаться все еще с тобой после того, как тебе стали известны мои истинные качества.

— Я предпочла бы не слышать от тебя эти горькие слова, Сигизмунд. Если бы я стала сейчас уверять тебя, что не переживаю все эти обстоятельства едва ли не с равной остротой, я бы погрешила против своего чувства благодарности и против собственного понимания всех твоих достоинств, — с благородной искренностью призналась девушка. — Но женщины более гибки по натуре, чем ваш властолюбивый и гордый пол. Я не думаю о тебе ничего худого, как тебе кажется, но, напротив, нахожу твою скрытность понятной и простительной. Вспомни, что ты не искушал меня ни признаниями, ни клятвами, но завоевал мои чувства скромностью и благородством. Сейчас я уже не могу ничего более ни сказать, ни выслушать, ибо смущена столь внезапно открывшимися мне обстоятельствами. Оставь же меня, чтобы я могла поразмыслить над тем, что тут можно предпринять, и не забывай, что ты не сыщешь более верного и участливого защитника твоего счастья и достоинства, нежели мое собственное сердце.

С этими словами дочь Мельхиора де Вилладинга с любовью протянула юноше руку, и он нежно прижал ее к своей груди, после чего медленно ис неохотой удалился.

ГЛАВА XII

Не в том ли счастье женщины и честь,

Чтоб лишнего не знать?

Мильтон

Героиня наша была женщиной в самом лучшем и всеобъемлющем смысле этого слова. Чувствительная, скрытная, порою даже робкая там, где не требовалось проявить качества высшего порядка, она" была тверда в своих убеждениях, верна своим привязанностям и самоотверженна, если необходимо было пойти на уступку по велению долга. С другой стороны, из-за сильной впечатлительности, отличительной черты ее пола, и склонности придавать необыкновенную важность обыденному окружению, что, как правило, свойственно людям, ведущим пассивный, замкнутый образ жизни, Адельгейде было особенно трудно избежать силков общественного мнения и судить независимо о вещах, которые всеми расцениваются как заслуживающие необыкновенного уважения либо, напротив, считаются достойными презрения. Если бы все было наоборот, то есть Сигизмунд был бы отпрыском знатного рода, а она — дочерью палача, возможно, юноша сумел бы дать волю своей любви, не ущемляя гордыни. Супруга его жила бы в родовом замке мужа и носила бы его славное имя; он запретил бы ей видеться с прежним, низменным и бесславным, кругом лиц, а сам погрузился бы в многочисленные дела и заботы, связанные с его высоким положением и привычной жизнью, и не имел бы повода слишком много размышлять и, возможно, даже сожалеть о неравном браке. Таковы преимущества, которыми природа и законы общества наделили мужчину в сравнении с более нежным и в то же время более искренним полом; но как мало сыщется благородных рыцарей, чтобы принести своей страсти жертву, если таковая потребуется! Адельгейда же, в случае неравного брака, вынуждена была бы переменить свое древнее прославленное родовое имя на имя, почитаемое в кантоне презренным; либо, если этого удастся избежать благодаря неким ухищрениям, внимание знакомых аристократов будет привлечено тем, что она связывает свою судьбу с человеком безвестного происхождения. И ей нельзя будет отвлечься от своих переживаний, потому что жизнь женщины протекает в домашнем кругу, и оттого всем мелочам придается преувеличенно важное значение; она не может закрыть дверь перед родственниками своего мужа, если бы он пожелал с ними видеться; она была бы обязана, при подобных просьбах с его стороны, прислушиваться к неумолчному голосу долга и стараться забыть, что была рождена для лучшей доли.

Мы не будем утверждать, что все эти соображения занимали девушку, пока она сидела в глубокой задумчивости, хотя, конечно, мысли ее были посвящены Сигизмунду. Прошло довольно много времени с тех пор, как он оставил ее. Выйдя из замка через боковые ворота, юноша быстрым шагом поднялся по пологому, густо поросшему травой склону, и, наверное, впервые за все время знакомства Адельгейда не провожала его взглядом.

Она была настолько погружена в размышления, что ничего не замечала вокруг. Прекрасный, величественный пейзаж более не привлекал ее внимания, как если бы она смотрела в пустоту. Сигизмунд уже давно исчез за плетнями виноградников, когда она наконец поднялась и глубоко, мучительно вздохнула. Однако взгляд этой юной особы с возвышенной душой был ясен, а щеки пылали румянцем; все лицо ее светилось одухотворенной красотой, увеличивая естественную привлекательность. Девушка уже приняла решение. Она вознамерилась поступить, как подсказывало ей благородное, самоотверженное сердце, которое любит со всею свежестью и полнотой, но только однажды. Тут же в коридоре заслышались шаги, и три престарелых аристократа, с которыми она утром рассталась на террасе, вошли в рыцарскую залу.

Мельхиор де Вилладинг с радостным лицом приблизился к дочери, ибо он только что, как ему казалось, одержал блистательную победу над своими предрассудками, и победа эта привела его в чрезвычайно приятное расположение духа.

— Вопрос раз и навсегда решен, — сказал он, с нежностью поцеловав дочь в лоб и потрепав ее по руке с видом человека, наконец избавившегося от мучительных сомнений. — Друзья мои согласны со мной, что в таких случаях даже особы столь высокого рода, как мы, обязаны закрыть глаза на незнатное происхождение юноши. Тот, кто спас жизнь последним двум Вилладингам, хотя бы отчасти имеет право на то, что от них осталось. Старина Гримальди готов взять меня на прицел, если я не позволю ему вознаградить этого славного юношу, как будто мы с тобой нищие и не сможем прокормить своего родственника у себя дома! Но даже столь испытанному другу мы не уступим ни крупицы своего счастья. Все хлопоты мы возьмем на себя, вплоть до грамот об аристократическом достоинстве, которые я как можно скорей запрошу из Вены; ибо было бы жестоко не позволить этому славному парню обладать простейшим преимуществом, которое сразу же возвысило бы его до нашего уровня и сделало бы подобным — да нет, клянусь бородой Лютера! — лучшим, нежели самый достойнейший человек в Берне.