Палач, или Аббатство виноградарей - Купер Джеймс Фенимор. Страница 80

— Надобно благодарить Бога, герр бейлиф, что недавняя буря и пережитые огорчения не причинили им вреда.

— Ну что ж… Хоть бы у августинцев оказалась в запасе вишневая наливка!

И Петерхен вошел в монастырь, где ждали только его, чтобы продолжить дело. Монахи ввели в стойло мулов и разместили погонщиков, как обычно, в доме, а затем начались серьезные приготовления к долгожданному расследованию.

Выше уже говорилось о том, что монастырь Святого Бернарда — братство весьма древнее. Его основал в 962 году Бернард из Ментоны, августинский монах, пришедший из Аосты, что в Пьемонте, имея целью и помогать страждущим, и дарить им духовное утешение. Мысль основать в диких скалах, в наивысшей из посещаемых путниками точке религиозную общину была воистину достойным плодом христианского самоотречения и деятельной филантропии. Попытка удалась в полной мере, надо полагать, воплотив благородные намерения, ее одушевлявшие, ибо шел за веком век, меняла свое лицо цивилизация, возникали и повергались в хаос империи, рушились троны, была спасена от варварства половина человечества, а полезное и всеми почитаемое творение благочестивых рук оставалось на месте, давая укрытие путникам и прибежище бедным.

Монастырские строения, разумеется, обширны, но основу их составляет красно-коричневый, замшелого вида камень, добытый тут же, в скалах: все иные материалы приходилось привозить к месту строительства на спинах мулов. Тогда, как и сейчас, в число внутренних помещений входили кельи монахов, длинные коридоры, большие и малые столовые для путешественников из разных сословий, монахов и служителей монастыря, гостевые комнаты, различные по величине и удобству, а также довольно старинная и вместительная часовня. Роскошь отсутствует: лишь немногие дополнительные приспособления имеются для тех, кто привык себе потакать; радушие небогатых хозяев с избытком проявляется во внимании к особым нуждам гостей и в усиленном соблюдении приличий. Помимо этого, все: здание, угощение и жизнь самих монахов — отмечено печатью сурового самоотречения и аскетической простоты, заимствованной, как кажется, у окружающей природы, которая в этом морозном и бесплодном краю, куда ни посмотришь, предстает глазу без прикрас.

Не станем долго описывать любезности, которыми обменялись бейлиф Веве и приор note 165 монастыря Святого Бернарда по поводу своей встречи, их церемонные заверения во взаимном доброжелательстве и почитании. Петерхен был знаком братии и пользовался достаточным уважением, хоть и являлся протестантом, а сверх того не упускал случая поизощряться в остроумии по поводу Римской Церкви с ее паствой. Когда шла речь о пожертвованиях на нужды монастыря, добросердечный бернец неизменно проявлял себя человеком сострадательным, заботящимся о ближних, не останавливаясь даже перед тем, чтобы лить воду на мельницу своего заклятого врага — Папы Римского. Бейлиф всегда радушно принимал монастырского ключника — и не только в служебном помещении, но и у себя в замке. Не обходилось без споров о церковных обычаях и доктринах, но это не мешало обоим радостно приветствовать друг друга при встрече и расставаться, в общем, хорошими приятелями. Расположение к бейлифу разделяли и высшие монастырские чины, и рядовые братья, что объяснялось, помимо его в достаточной мере добродушного характера, еще и известной взаимной заинтересованностью. В то время, о котором мы повествуем, прежние огромные владения монахов Святого Бернарда уже существенно сократились из-за конфискаций (особенно в Савойе) — и братьям приходилось, как и в наши дни, прибегать, ради удовлетворения нужд путешественников, к щедрости милосердных дарителей; пожертвования же Петерхена, по мнению монахов, стоили того, чтобы потерпеть его шуточки; с другой стороны, Петерхену так часто приходилось либо посещать монастырь самому, либо просить принять здесь своих друзей, что он предпочитал никогда не превращать спор в ссору.

— Добро пожаловать, герр бейлиф, добро пожаловать в девятый раз! — продолжал настоятель, протягивая Петерхену руку и провожая его в свою личную приемную. — В горах ты всегда желанный гость, ибо мы знаем, что ты нам друг.

— И еретик, — добавил Петерхен, залившись громким смехом, хотя повторял эту остроту уже в девятый раз. — Мы часто встречались, герр приор, и, надеюсь, под конец — когда не нужно уже будет гоняться по горам, и за земными благами тоже, — встретимся там, где все честные люди сойдутся вместе, вопреки всем папам и лютерам, книгам и проповедям, молебнам и чертям! Эта мысль радует меня, отец Михаэль, каждый раз, когда я жму твою руку, — и Петерхен сердечно затряс руку собеседника, — поскольку не хотелось бы думать, что в последнем долгом странствии пути наши никогда не пересекутся. Побудь немного, ладно уж, в своем любимом чистилище — это твое изобретение, и, значит, оно тебе по вкусу — но я, жалкий и несчастный грешник, надеюсь идти и идти, пока не добреду до небесной обители!

Петерхен говорил уверенным тоном человека, привыкшего изливать свои чувства нижним чинам, которые не смеют или не считают разумным оспаривать то, что он изрекает. В заключение он вновь огласил сводчатую приемную зычным смехом, а улыбающийся отец Михаэль, будучи пастырем мудрым и высокоученым, ответил, по своему обыкновению, со спокойной снисходительностью. Община, которой приор управлял, была достаточно связана с мирскими заботами, и членам ее приходилось общаться со всякими людьми, поэтому, даже увидев Петерхена впервые, он узнал бы в бейлифе представителя уже известной ему породы — самоуверенной, властной, но добродушной. И в данном случае, будучи хорошо знаком как со всей породой, так и с конкретным индивидуумом, приор готов был без раздражения относиться к шумному веселью собеседника. Освободившись от излишков одежды, а заодно и своих обычных вступительных острот, и обменявшись приветствиями с несколькими монахами и с тремя-четырьмя знакомыми послушниками, Петерхен изъявил готовность приступить к процедуре, которую французы называют «подкреплением сил». Это было предусмотрено заранее, и приор сопроводил гостя в отдельную трапезную, где стоял наготове обильный ужин, так как аппетит бейлифа был хорошо всем известен.

— Не знаю, будет ли тебе у нас так же хорошо и тепло, как в твоем Веве, который изобильем и весельем превосходит большую часть итальянских городов, но, во всяком случае, здесь тебя ждет твое собственное горячее вино и добрая компания, которая предвкушает, вместе с трапезой, приятную беседу, — говорил настоятель, когда они шли по коридору.

— А не найдется ли в монастыре, брат Михаэль, хотя бы глоточка вишневой наливки?

— Найдется и наливка, но еще есть барон де Вилладинг и его спутник, дворянин из Генуи; они ждут только тебя, чтобы приступить к еде.

— А, генуэзский дворянин!

— Дворянин из Италии, в этом я уверен, и спутники, кажется, называют его генуэзцем.

Петерхен остановился, приложил палец к губам и сделал загадочное лицо, но промолчал, поскольку открытый и бесхитростный вид монаха свидетельствовал, что тот его не понимает.

— Ставлю свою должность против должности вашего достойного ключника, что он именно тот, кем кажется, — то есть генуэзец.

— Ты не особенно рискуешь, ибо он и сам отрекомендовался как генуэзец. Мы здесь не задаем вопросов; кто бы он ни был, пусть приходит и уходит с миром.

— Ну да, зачем вам, августинцам с альпийских вершин, знать больше… С ним есть слуги?

— Один слуга и еще приятель, но он, правда, уже уехал в Италию, а знатный генуэзец решил остаться до конца расследования. Были какие-то разговоры о важных делах и о том, что нужно кого-то предупредить о задержке.

Петерхен вновь взглянул приору прямо в лицо и улыбнулся, как бы жалея собеседника за его неосведомленность.

— Послушай, дружище приор, я люблю тебя и твой монастырь, Мельхиора фон Вилладинга и его дочь, но, если бы не этот генуэзец, меня бы здесь не было. Но помолчим пока об этом, время заговорить еще придет, упаси меня Боже торопиться! Ты еще увидишь, как покажет себя бейлиф великого кантона! А пока доверимся твоему благоразумию. Значит, приятель помчался в Италию, чтобы там не волновались. Ну что ж, каждый путешествует по-своему: я люблю солидность и безопасность, у других иные вкусы. Поменьше слов, дружище Михаэль, да и лишних взглядов… А теперь стаканчик киршвассера, ради всего святого!