Пионеры, или У истоков Саскуиханны - Купер Джеймс Фенимор. Страница 84

И, несмотря на это, вы все же пытались войти? Да. Но ведь у меня на руках был ордер. Мистер Липнет, продолжайте допрос. Но защитник, заметив, что впечатление на суде слагается в пользу его клиента, лишь небрежно отмахнулся, как бы выражая этим свою уверенность в том, что присяжные и сами все поняли и ему незачем докучать суду.

— Нет, сэр, пока я больше вопросов не имею, — сказал он.

— Господин прокурор, — сказал судья, — имеете ли вы что-либо заявить суду?

Мистер Вандерскол снял очки, сложил их, снова поместил на нос, посмотрел на второй иск, который держал в руке, и ответил, глядя поверх очков:

С разрешения суда, я на этом обвинение закончу.

Судья Темпл встал.

— Господа присяжные заседатели, вы слышали свидетельские показания, — начал он. Я буду краток. Если официальному лицу при исполнении им служебных обязанностей оказывают сопротивление, он располагает неотъемлемым правом призвать себе на помощь любого гражданина, действия которого с этого момента оказываются под эгидой закона. Я предлагаю вам, господа присяжные заседатели, решить, исходя из свидетельских показаний, можно ли считать таковым мистера Дулитла. Я позволяю себе подойти к данному делу не слишком официально, так как против подсудимого, увы, имеется еще другое и более серьезное обвинение.

Мармадьюк говорил мягко и вдумчиво, и его явная беспристрастность не преминула произвести должное впечатление на присяжных. Степенные фермеры, составлявшие большое жюри, совещались в течение нескольких минут, даже не покинув для того своих мест. Затем старшина присяжных встал и провозгласил:

— Не виновен.

— Натаниэль Бампо, суд снимает с вас обвинение, сказал судья.

Не пойму что-то, — сказал Натти.

— Суд оправдал вас, с вас снято обвинение в том, что вы оскорбили и ударили мистера Дулитла.

Нет, нет, я не отрекаюсь, я малость тряхнул его за плечи, признался Натти чистосердечно, и я…

Вы оправданы, перебил его судья, и говорить об этом больше нечего.

Лицо старика вдруг осветилось радостью, когда он наконец понял, в чем дело. Быстро надев шапку, он откинул барьер, отделявший его от всех остальных, и сказал прочувствованно:

— Ну, судья Темпл, должен признать, суд обошелся со мной не так уж сурово, как я того опасался. Да благословит вас бог за вашу доброту ко мне!

Но жезл констебля загородил ему дорогу, мистер Липпет шепнул на ухо своему подзащитному несколько слов, и старый охотник сел на прежнее место, снова снял шапку и пригладил свои редкие седые волосы; на лице у него были написаны уныние и покорность.

— Господин прокурор, огласите следующее обвинение, — сказал судья Темпл, делая вид, что озабоченно просматривает какие-то бумаги.

Мистер Вандерскол принял все меры к тому, чтобы ни единое слово в документе, который он зачитывал вслух, не пропало для слушателей. Подсудимый обвинялся в том, что он с оружием в руках оказал сопротивление официальному лицу, явившемуся к нему с обыском. В обвинительном акте, составленном на путаном судейском языке, с многократным повторением перечня оружия, особенно подчеркивалось, что Натти грозил магистрату охотничьим ружьем. Это и в самом деле являлось более серьезным преступлением, чем оскорбление действием. Интерес зрителей заметно возрос. Обвиняемого вновь по всем правилам «привлекли к суду», вновь потребовали ответа, виновен он или нет, и мистер Липпет попытался шепотом подсказать ему, как нужно говорить. Но некоторые выражения, стоявшие в обвинительном акте, задели за живое старого охотника, и он, забыв всякую осторожность, воскликнул:

— Все это бессовестная ложь, я не хотел проливать ничьей крови! Даже разбойники-ирокезы не осмелятся сказать мне в лицо, что я когда-либо жаждал человеческой крови. Я сражался как солдат, повинуясь богу и командиру, но я никогда не спускал курка ни на кого, кроме как на воина в открытом бою. Никто не скажет, что я хоть раз напал на спящего врага. Некоторые, я вижу, думают, что мы здесь в лесах совсем безбожники и что совести у нас нет!

— Не отвлекайтесь, Бампо, — сказал судья. — Вы поняли, в чем вас обвиняют? В том, что вы направили ружье на блюстителя порядка. Признаете вы себя виновным или нет?

Однако вспышка гнева у Натти Бампо уже прошла. С минуту он молчал, задумчиво облокотившись на барьер, потом вдруг поднял голову и рассмеялся своим беззвучным смехом, указывая на стоявшего среди зрителей лесоруба:

— Вы думаете, что Билли Керби стоял бы сейчас здесь, кабы я пустил в ход свое ружье?, — Значит, вы отрицаете свою вину, — сказал мистер Липпет, — вы заявляете, что невиновны?

— Ну понятно, — сказал Натти. — Билли-то знает, что я не спускал курка. Помнишь, Билли, ту индюшку прошлой зимой? Да, в нее попасть было не так-то просто. Но теперь я уже не тот, что был в молодости.

— Занесите в протокол: подсудимый не признает себя виновным, — сказал судья Темпл. Простодушие старого охотника произвело на него сильное впечатление.

Хайрема снова привели к присяге, и он дал показания по второму обвинению. Он уже понял, какую ошибку допустил при первом допросе, и теперь действовал осторожнее. Он изложил весьма толково и с поразительной для такого, как он, человека лаконичностью, свои подозрения относительно Натти Бампо, рассказал и обо всем, том, что засим последовало, — о своем заявлении по этому поводу судье, о получении ордера на обыск, о том, что Билли Керби принял присягу, — и особенно подчеркнул, что все было сделано строго по форме закона. Затем он описал, какой прием оказал Натти констеблю, утверждая, что охотник навел на Керби ружье в упор, угрожая пристрелить его, если тот попытается выполнить свой служебный долг. Все сказанное было подтверждено Джотемом, его отчет о событиях полностью совпал со всем тем, что сообщил магистрат. Мистер Липпет повел ловкий перекрестный допрос обоих свидетелей, но, после того как потратил на то немало времени, был вынужден, отчаявшись, бросить попытку добиться чего-либо в пользу своего подзащитного. Наконец прокурор потребовал, чтобы вызвали свидетеля Керби. Лесоруб дал очень сбивчивые показания, хотя было ясно, что он старается говорить только правду. Мистер Вандерскол пришел ему на помощь, задав ряд прямых вопросов.

— Свидетель Уильям Керби, документы подтверждают, что вы требовали допуска в дом охотника на законном основании. Почему же вы не вошли? Вас испугали ружье и угрозы?

— Ни вот настолечко я их не испугался, — ответил Билли, прищелкнув пальцами, — Грош мне цена, коли я стану бояться Кожаного Чулка.

Но из сказанного вами в начале ваших показаний явствует, что вы не усомнились в том, что он действительно намеревается выстрелить в вас.

— Еще бы! И вы бы, сквайр, не усомнились, кабы на вас наставили ружье, что бьет без промаха, да прищурились таким наметанным глазом. Тут, я вижу, дело заварилось нешуточное, ну, я сразу на дыбы, а Кожаный Чулок взял и отдал мне оленью шкуру по-хорошему, ну, дело тем и кончилось.

Да, Билли, хорошо, что я вовремя сообразил выбросить тебе шкуру, — сказал Натти и покачал головой. — Иначе не обойтись бы без кровопролития. И коли бы из нас двоих отдал душу ты, я бы тебя горько оплакивал весь недолгий остаток моей жизни.

— Ну-ну, Кожаный Чулок, — ответил ему Билли, глядя на подсудимого без малейшего стеснения, словно забыл, что они здесь не одни. — Уж коли ты заговорил об этом, то, может, у тебя…

— Продолжайте допрос, господин прокурор. Прокурор с явным неудовольствием слушал эту приятельскую беседу свидетеля с подсудимым и дал знак судьям, что больше вопросов не имеет.

— Следовательно, старый Натти Бампо не напугал вас, мистер Керби? — спросил адвокат.

— Меня? Напугал? Ну, нет! — сказал Билли и окинул самодовольным взглядом свою внушительную фигуру. — Меня не так-то легко испугать.

— Вы, по-видимому, обладаете большой физической силой. Где вы родились?

— В штате Вермонт. Местность там у нас гористая, но и леса много, все буки да клены.

— Да, мне приходилось об этом слышать, — сказал мистер Липнет примирительным тоном. — Вы у себя на родине тоже привыкли иметь дело с ружьем?