Затерянные в смерти (сборник) - Гэфни Патриция. Страница 41

– Вот так? – спросил Сэм, крепко прижимая к себе сынишку.

О, Бенни, свет моей жизни!

Моника объявила, что трава уже достаточно сухая и можно на ней играть. Сэм стал возиться с мальчишками, а мне оставалось только лежать и наблюдать, как Моника моет посуду.

Отчаяние постепенно овладевало моим существом. Неужели никак не получится убежать отсюда? Быть так близко к Хоуп-Спрингз и не добраться туда! Мысль об этом была невыносима. А что, если…

– Что, Сонома? Тебе надо отойти? Надо сделать свои дела?

Получилось! Отчасти Моника отреагировала на мое тихое поскуливание, отчасти – на умоляющий взгляд собачьих глаз. Этот способ никогда меня не подводил.

– Пойду прогуляю Соному, – крикнула Моника Сэму, который помахал ей рукой и вернулся к детям, игравшим в статуи.

Для прогулки со мной Моника выбрала не главную дорожку, а ту, что была поуже и вела на запад, под небольшой бетонный мостик, а затем терялась за поворотом. Подальше от любопытных глаз. Что ж, отлично! Здесь никого не было. Дорожка в этот день была слишком узкой и грязной для любителей пеших прогулок, к тому же она проходила очень близко от бурлящей реки. Звуки реки и запах земли пьянили меня, наполняли восторгом. Солнечный свет отражался в каплях воды на мокрых листьях, превращая их в синие кристаллы. Все кругом было так красиво – и все было не для меня. Может быть, я буду помнить это потом, а может, нет.

Моника двигалась убийственно медленно и останавливалась время от времени полюбоваться красотами природы. У нее был с собой фотоаппарат, выглядевший дорогим до неприличия. Вот она остановилась, чтобы снять причудливое отражение света в воде. Пора? Сейчас? У меня ведь только один шанс. Если провалю попытку, Моника будет настороже. Лучше было бы обойтись спокойным бегством. Но если потребуется – я готова сражаться.

«Не заставляй меня делать тебе больно», – мысленно попросила я.

Моника обмотала поводок вокруг запястья. Лучше всего было подождать, когда он ослабнет. Тогда останется только подхватить его и убежать.

– Давай же, Сонома, – сказала вдруг Моника. – Неужели ты не хочешь пописать? А я вот, представь себе, хочу.

Она рассмеялась. Я надеялась, что Моника тут же займется тем, о чем говорила. Здесь и сейчас. Но она же была настоящей леди! И мы потрусили дальше.

Мы дошли до толстой вековой сосны, которая обломилась у основания и почти свалилась в воду. Судя по ее виду, много лет назад.

– Как красиво! – воскликнула Моника, снова хватаясь за фотоаппарат.

Дерево действительно выглядело весьма живописно: мокрые черные ветви над бурлящей водой. Моника сделала несколько снимков, затем вдруг обратилась ко мне:

– Смотри же, Сонома. Паутина!

И я увидела эту самую паутину на одной из мертвых ветвей дерева, прямо там, где оно касалось воды. Сплетенная пауком сеть была бы невидимой, если бы не блестевшие на ней после дождя капельки воды.

Да, очень красиво. И очень интересно. Давай же, Моника, сфотографируй это! Подойди поближе и сфотографируй.

Именно это она и сделала.

Ну не идиотка ли? «Ты с ума сошла, Моника?» – подумала я, прежде чем сумела взять себя в руки. Как можно быть такой безответственной: идти над бурлящей водой с фотоаппаратом в одной руке и собачьим поводком в другой. Даже следом за тобой идти страшно.

Но Моника была такой спортивной и уверенной в себе, что ни разу даже не пошатнулась. К тому же она все же не была такой дурой, чтобы идти до конца – только до середины. А я все это время бежала за ней на поводке, на расстоянии одного прыжка от берега. У ее дорогого фотоаппарата был телескопический объектив. Я слышала, как он сработал, смотрела, как Моника снимает свою паутину, держа фотоаппарат одной рукой и глядя на дисплей. Меня вдруг стала бить дрожь в предвкушении того, что должно было произойти. И тут я вдруг поняла, что чудовищно боюсь. Бояться следовало бы Монике, но вместо нее это делала я. Рокот реки, запах воды и влажный воздух – это были последние приятные воспоминания о моем человеческом естестве. Все, что случилось потом, было сплошным кошмаром. Я ненавидела реки.

По-прежнему орудуя одной рукой, Моника еще несколько раз щелкнула фотоаппаратом, затем развернула его на девяносто градусов, чтобы сделать вертикальный снимок. Сейчас или никогда! Я впилась когтями в кору, дернула головой, затем всем телом в сторону. Так сильно, как только могла.

Моника вскрикнула и выпустила поводок из рук. Одного прыжка оказалось достаточно, чтобы оказаться на берегу.

Но вдруг я услышала за собой громкий всплеск. Я оглянулась. О нет, господи, только не это!

Моника лежала в воде, цепляясь одной рукой за сук дерева, а другой высоко поднимая свой фотоаппарат, чтобы не замочить его. «Да отпусти же его!» – мысленно закричала я, но тут же увидела себя у берега другой реки и свою руку, тянущуюся за скользким мобильным телефоном, и поняла, что Моника не отпустит.

Течение было достаточно сильным, и ноги Моники болтались позади тела. Я не понимала, что лаю, пока мне не пришлось остановиться, чтобы расслышать, что кричит Моника.

– Спасите! Я не умею плавать! – кричала она.

С гневным вскриком она отбросила наконец фотоаппарат и схватилась второй рукой за сук. Раздался сухой треск. Сук обломился, и Моника оказалась в воде.

Все должно было быть совсем по-другому, но в этот момент у меня пронеслась перед глазами вся моя жизнь. Вся, в мельчайших деталях, с яркими красками, как в цветном кино на хорошей пленке. Все взлеты и падения Лори Саммер. Окинув ее взглядом всю целиком, я вдруг поняла, что эта самая Лори Саммер не понимала простых и важных вещей, которые отлично понимала собака по имени Сонома. Лори не отдавала себе отчета в том, что такое любить и быть любимой. А ведь это единственное на свете, что по-настоящему имеет значение. Я вдруг поняла это раз и навсегда. Точка.

Не было смысла прыгать обратно в воду. Я доберусь до Моники быстрее, если пробегу вдоль берега. Грязь летела у меня из-под ног вместе с камнями, деревья и кусты так и мелькали по сторонам. Моника плыла по течению, подобно байдарке. Ее темноволосая голова то скрывалась под водой, то показывалась над поверхностью. Я догнала ее, когда Моника зацепилась за островок из веток деревьев и мусора, образовавшийся на середине реки. Она снова попыталась схватиться за какую-то ветку, но та выскользнула у нее из рук. Разбежавшись, я прыгнула с берега в самую гущу потока, снова уносившего за собой Монику.

Камни! Один царапнул мне бок, другой ударил прямо по лбу. Я скорее узнала эту боль, чем почувствовала ее. Меня перевернуло течением, и я нахлебалась воды. Сквозь грохот я вдруг услышала кричащий что-то мужской голос. Сэм? Он услышал, как я лаяла? Тут Моника увидела меня и потянулась в мою сторону – спасая то ли себя, а то ли меня. Теперь уже трудно было сказать. Но мы проплыли рядом достаточно долго, чтобы я успела схватиться зубами за ткань ее блузки. Теперь было просто необходимо доплыть до чего-нибудь твердого и неподвижного. И вот нас прибило к еще одному упавшему дереву. «Давай же, хватайся за него», – мысленно приказывала я Монике. Но она уже плохо соображала. Просто висела, почти неподвижно, между деревом и мной.

Снова крики. Да, это был Сэм. Я узнала его голос, выкрикивающий имя Моники.

Меня держала на плаву только сила мчащейся воды, прижимавшей мое тело к безвольному телу Моники.

«Давай же, давай! Схватись за что-нибудь!» – умоляла я Монику, не выпуская из пасти кусок мокрой хлопчатобумажной ткани. Мне уже было тяжело дышать. Я еще раз как следует тряхнула Монику. Глаза ее оставались закрытыми, но она протянула руку и схватилась за сук.

Теперь можно было выпустить из зубов ее блузку и немного отдышаться.

Сэм был примерно в сорока футах – бежал в нашу сторону по скользкому берегу.

– Держитесь! – кричал он.

Вот только держаться мне было нечем, поскольку теперь у меня не было рук.

Моника начала кашлять и плеваться, возвращаясь к жизни. Одна из моих лап, которой я умудрилась зацепиться за дерево, почувствовала, как оно вибрирует. Сэм пытался идти по нему, держа равновесие руками, подобно канатоходцу. Он поскользнулся, упал на колени, но продолжал двигаться ползком.