Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами - Купер Джеймс Фенимор. Страница 66

Так обстояло дело и с капралом. Если отвага и прочие воинские доблести проявлялись непривычным для него образом, он ни отвагой, ни воинскими доблестями их не признавал. Каждая добродетель обладает особым соответствующим обрамлением, зависящим от господствующей в данном обществе морали, а не от абстрактных понятий добра и зла, ниспосылаемых свыше. Последними руководствуются лишь узколобые тщеславные догматики.

Трое знакомых нам белых на обратном пути к «гарнизону» продолжали беседовать примерно в том же духе, в каком велся воспроизведенный нами диалог. Ни у пастора Аминь, ни у капрала не появилось никаких злых предчувствий, хотя оба они присутствовали, один — как участник, второй — как зритель, при весьма замечательном событии. Оно, несомненно, не вызвало у них ни удивления, ни опасений в значительной мере потому, что оба слышали о намерении Питера встретиться со многими вождями, поэтому столь представительное собрание не явилось для них полной неожиданностью. Да и сама непринужденность, с которой загадочный вождь ввел миссионера в круг, служила лишним доказательством того, что он не собирается ничего скрывать; даже Бурдон признал, когда речь зашла о сегодняшней встрече, что это обстоятельство решительно подтверждает отсутствие у Питера злого умысла. И все же бортника продолжали точить сомнения; более всего на свете ему хотелось, чтобы все обитатели Медового замка, и в первую очередь, Цветик находились в каком-нибудь цивилизованном селении, где бы им ничто не угрожало.

Они благополучно достигли «гарнизона». У ворот стоял на страже Склад Виски, совершенно трезвый, скорее поневоле, чем по собственному желанию; в этом отношении жизнь на прогалинах мало чем отличается от плавания на корабле с иссякшим запасом спиртного. Склад Виски знал, что несколько человек покинули ночью дом, но удивился, узнав, что в их числе был и Питер. Через ворота он не проходил, в этом часовой не сомневался, но тогда естественно возникал вопрос, как он оказался снаружи. Можно было, правда, перелезть через стену, но это требовало таких больших усилий, сопряженных с шумом, который выдал бы Питера с головой, что навряд ли загадочный вождь с его величественными и спокойными манерами воспользовался бы таким способом ухода из крепости.

А вот чиппева, сообщил Гершом, возвратился за несколько минут до них; услышав это, бортник немедленно поспешил в помещение взглянуть на своего верного друга. Тот, прежде чем лечь отдохнуть, снимал с себя все снаряжение.

— Значит, чиппева, ты пришел обратно, так-то! — воскликнул Бурдон. — Здесь собралось такое множество твоих собратьев, что я никак не рассчитывал тебя увидеть раньше, чем через два-три дня.

— Тогда ты не хотеть кушать, а? Как вы все кушать, если охотник не делает свою работу, а? Скво, скажем, не варит еду, вы не довольны, а? Так и охотник, не убивать дичь, все недовольны.

— Это верно. И все же, тут так много людей твоего народа, что я подумал, ты можешь захотеть побыть с ними денек-другой.

— Как тебе знать, сколько здесь краснокожих, а? Видеть их, считать их?

— Я видел человек пятьдесят, можно сказать, что столько насчитал. Но они все вожди, значит, каждый привел с собой довольно много воинов, и все они поблизости. Я верно говорю, Быстрокрылый Голубь?

— Допустим, не знаю, а значит, не могу сказать. Быстрокрылый Голубь говорить лишь то, что знает.

— Бывает, что индей предполагает и подходит к истине так же близко, как белый, который видел все своими глазами.

Быстрокрылый не ответил, но по его поведению Бурдону показалось, что у него есть что-то на уме, притом важное, что он хотел бы сообщить.

— Сдается мне, чиппева, что ты не прочь рассказать мне кое-что очень для меня интересное.

— Ты чего здесь сидеть, а? — резко спросил индеец. — Меду набрал много, теперь пора домой. Охоту кончил — всегда лучше идти домой. Дома хорошо, когда охотник устал.

— Мой дом здесь, на прогалинах, Быстрокрылый Голубь. А в селениях у меня нет ни вигвама, ни скво, голову приклонить негде, вот я и брожу бесцельно между фермами на реке Детройт. Мне это место по душе, если только твои краснокожие собратья оставят меня в покое.

— Это место плохое для бледнолицего, как раз сейчас плохое. Лучше идти домой, чем оставаться на прогалинах. Если короткого пути на Детройт не знаешь, я покажу. Лучше уходи, и поскорее; и уходи один, так лучше. Когда спешишь, скво мешает.

При последних словах индейца у Бурдона резко изменилось выражение лица, но в темноте чиппева мог этого и не заметить. После непродолжительной паузы бортник решительно сказал:

— Мне кажется, что я понял тебя, чиппева. Но последовать твоему совету я не могу. Если скво не могут уйти со мной, я их не покину. Вот ты бы оставил своих скво, зная, что им угрожает опасность?

— Но они еще не твои скво. Когда на прогалинах так много индеев, лучше вовсе без скво. Где, по-твоему, два оленя я стрелять сегодня утром, а? Снять с них шкуру я, разрезать, вешать на дерево, где волк не достать. Хорошо, пошел еще. Опять убить оленя. Вот он, в доме, а те два где? На дереве их нет. Пропали два хороших оленя, как и не было их. Тебе это нравится, а?

— Это мало меня беспокоит — еды у нас достаточно, голод нам не угрожает. Значит, ты, Быстрокрылый Голубь, трудился, трудился, а волки — раз! — и украли оленину с дерева?

— Волк не трогать оленину, волк ее трогать не может. Под деревом мокасин был. Сам идти смотреть след. Лучше делай, как я сказал: уходи, и поскорее. До Детройта есть близкая дорога: меньше двухсот миль бледнолицых.

— Я понял тебя, Быстрокрылый Голубь. Я понял тебя и благодарю за совет. И верность твою собственному народу тоже уважаю. Но я не могу пойти в Детройт, и прежде всего потому, что этот город пал и находится в руках англичан. Может, ночью каноэ и проскочило бы мимо, направляясь в озеро Эри, но я не могу бросить моих друзей. Если ты готов помочь нам всел1 уйти отсюда, тогда я согласен. Почему бы нам всем не сесть вечером в каноэ и не спуститься вниз по течению? Еще до наступления утра мы будем в двадцати милях отсюда.

— Нет, не хорошо, — холодно возразил Быстрокрылый Голубь. — Если не можешь уходить один, — значит, не можешь уходить. Скво не годятся, когда столько идут по следу. И каноэ плохо. Поймают за два дня, а то и за день. Ну что ж, я идти спать, не могу всю ночь держать глаза открытыми.

И Быстрокрылый Голубь хладнокровно улегся на свои шкуры и вскоре заснул крепким сном. Бортник был бы рад последовать его примеру в этот поздний час, но сон бежал его очей, и он долго лежал с открытыми глазами, обдумывая слова индейца и размышляя над тем, какая опасность может угрожать семейству. Но в конце концов сон сморил и его, и весь «гарнизон» погрузился в глубокую ночную тишину.

ГЛАВА XIX

Остаток ночи прошел без происшествий. Но едва занялся день, как снедающая Бурдона тревога подняла его на ноги; выйдя за ворота дома, чтобы свершить свой утренний туалет у ручья, он столкнулся нос к носу с Питером, возвращавшимся в Медовый замок. Они встретились как ни в чем не бывало. Вождь вежливо ответил на приветствие бортника и присоединился к нему, пренебрегши отдыхом, как если бы он только что поднялся со своего ложа. И только на обратном пути загадочный индеец впервые завел речь о деле.

— Мой брат собирался сегодня показать индейцам, как добывать мед, — сказал он на подходе к Медовому замку, внутри которого уже кипела жизнь. — Я и сам, невзирая на мои лета, никогда этого не видел.

— Я охотно научу вождей этому искусству, — ответил бортник, — тем более что сам не собираюсь впредь им заниматься; во всяком случае, в этой части страны.

— Как это так? Мой брат намерен вскоре покинуть нас? — И Питер пронзил Бурдона своими острыми глазами, словно проникающими в самую душу собеседника, но поспешил тут же отвести взгляд в сторону, как бы сознавая, какое сильное впечатление он производит. — В Детройте англичане, куда податься моему брату? Лучше оставаться здесь, так я думаю.