Творец слез - Дум Эрин. Страница 4

И чем старше он становился, тем ярче становилась его красота, хотя мне неприятно это признавать. Но она не была приятной, мягкой или доброй – нет, красота Ригеля обжигала глаза, он привлекал к себе внимание, как притягивает взгляды горящий дом или разбитая машина на обочине. Его красота была жестокой, вы старательно избегали смотреть на него, но его коварное очарование застревало в вашей памяти. Оно проникало вам под кожу и разносилось по венам, как яд.

Колдун, одиночка, обманщик – вот кто он такой! Кошмар, проникающий в ваши сокровенные мечты.

В то утро я проснулась словно в сказке. Чистое и ароматное постельное белье, мягкий матрас с незаметными для тела пружинами. Чего еще желать?

Полусонная, я села на кровати. Обнаружив себя в уютной комнате, которая к тому же принадлежала мне и только мне, я почувствовала себя очень счастливой. Правда, в следующую секунду темным облачком в голове промелькнула мысль, что я живу в сказке лишь наполовину – черную кляксу мне не убрать…

Я покачала головой и потерла веки, чтобы прогнать мрачную тучку. Не стоило об этом думать. Нельзя допускать мысли, что кто-нибудь может все разрушить.

Однако я слишком хорошо знала процедуру усыновления, чтобы обманывать себя и думать, что наконец обрела семью. Дети в Склепе представляют усыновление как историю со счастливым концом, в которой вы встречаетесь с будущими родителями и всего через несколько часов попадаете к ним в дом, в свою новую семью, автоматически становитесь ее частью. А все происходит совсем не так, точнее, так бывает только с котятами и щенками. На самом деле усыновление – длительная процедура. Сначала устанавливается испытательный период, чтобы понять, складываются ли нормальные отношения в семье и уживутся ли все друг с другом. Инспекторы называют это предварительным усыновлением. На данном этапе нередко выявляются несходство характеров и прочие проблемы, которые мешают наладить семейную гармонию, поэтому и взрослые, и дети используют это время, чтобы решить, продолжать или нет. Очень важный период! Если все идет хорошо и нет серьезных препятствий, родители окончательно оформляют усыновление.

Вот почему я еще не могла считать себя членом новой семьи в полном смысле слова. Впервые я жила в красивой, но хрупкой сказке, способной раскрошиться, как яичная скорлупа в моих руках.

Буду умницей, пообещала я себе. Я буду умницей, и все пойдет как надо. Я готова стараться изо всех сил, чтобы все получилось. Изо всех сил…

Я спустилась вниз, полная решимости бороться за возможность обрести семью. Дом был маленьким, поэтому я быстро дошла до кухни, откуда доносились знакомые голоса. В нерешительности я встала на пороге и поняла, что не могу говорить.

Миллиганы сидели за обеденным столом в пижамах и стоптанных тапочках. Анна смеялась, обхватив ладонями дымящуюся чашку, а мистер Миллиган с сонной улыбкой на лице насыпал в керамическую миску хлопья. Между ними сидел Ригель.

Черные волосы бросились мне в глаза, и я часто заморгала, чтобы убедиться, что это мне не мерещится. Ригель что-то рассказывал, развалившись на стуле в расслабленной позе. Даже взлохмаченные, его волосы красиво обрамляли лицо. Миллиганы не сводили с него веселых глаз и снова рассмеялись, когда он выдал очередную остроту. Их журчащий смех долетал до меня словно эхо, как будто я раздвоилась и вторая я была сейчас где-то далеко отсюда.

– О, Ника! – воскликнула Анна. – Доброе утро!

Вместо ответа я почему-то пожала плечами. Миллиганы с любопытством смотрели на меня, и я вдруг подумала, что моя персона здесь лишняя, хотя сидеть между Миллиганами должна я, а не Ригель.

Теперь на меня смотрел и он. Я отчетливо видела его черные радужки. Мне показалось, что уголок рта парня дернулся в усмешке. Потом он склонил голову, миленько улыбнулся и произнес:

– Доброе утро, Ника!

По спине пробежали холодные мурашки. Я застыла на месте и не смогла ответить, чувствуя, что погружаюсь в ледяное оцепенение.

– Как спалось, Ника, хорошо? – мистер Миллиган выдвинул стул. – Садись завтракать!

– Мы тут потихоньку знакомимся поближе, – сказала Анна.

Я снова взглянула на Ригеля, этакого хорошего мальчика, который идеально смотрелся между супругами.

Взяв себя в руки, я села за стол напротив них. Мистер Миллиган налил Ригелю чаю, и тот улыбнулся ему так непринужденно, что я опять почувствовала себя за пределами семейного круга.

Я буду умницей. Миллиганы о чем-то переговаривались между собой. Я буду умницей, молнией пронеслось у меня в голове, буду умницей, клянусь…

– Ника, сегодня у вас первый день в новой школе, – ласково, как и всегда, сказала Анна, – ты, наверное, волнуешься?

Не без труда я попыталась загнать свои страхи в дальний угол сознания.

– Нет. – Кажется, у меня получилось немного расслабиться. – Я не волнуюсь, мне всегда нравилось ходить в школу.

Это правда, ведь школа давала возможность хотя бы ненадолго уйти из Склепа. Мы, приютские, вместе с обычными детьми шли по улице к школе, и я шагала, задрав голову к небу: глядя на облака, было легче обманывать себя, мол, я такая же, как все. Я мечтала сесть в самолет и улететь навстречу далекому и свободному миру. В эти редкие моменты я чувствовала себя почти нормальной.

– Я уже позвонила в администрацию, – сообщила нам Анна, – директор примет вас перед уроками. С документами, сказали, все в порядке, вы зачислены и можете учиться с сегодняшнего дня. Понимаю, все происходит как-то очень быстро, но, надеюсь, мы справимся. Если хотите, можете попроситься в один класс, – добавила она.

Анна с такой надеждой смотрела на меня, что я не посмела ее огорчить и спрятала протест за улыбкой.

– Ой, да, спасибо.

И тут я почувствовала на себе взгляд. Я повернула голову и встретилась с глубокими, темными глазами Ригеля, устремленными прямо на меня. Я резко отвернулась, словно обжегшись. Сразу захотелось уйти. Сказав, что мне нужно переодеться, я встала из-за стола и быстро вышла из кухни.

Взбегая по лестнице, я чувствовала, как пружина сжимается в животе. Я спряталась от Ригеля в комнате, но его взгляд как будто преследовал меня.

– Я буду умницей, – судорожно шептала я, – буду умницей… Клянусь!

Он был последним человеком на свете, с кем я хотела бы жить под одной крышей.

Научусь ли я когда-нибудь не замечать его?

Новая школа представляла собой квадратное серое здание. Мистер Миллиган припарковался недалеко от входа; несколько ребят быстро проскочили прямо перед капотом. Он поправил массивные очки на носу и неловко положил руки на руль, как будто не знал, куда их деть. Мне нравилось наблюдать за выражением его лица. Мистер Миллиган был немного неуклюжим человеком с мягким характером и, наверное, именно поэтому вызывал у меня симпатию.

– После уроков за вами заедет Анна.

Как бы тревожно ни было у меня на сердце, оно затрепетало от мысли, что теперь в моей жизни есть кто-то, кто встретит меня и отвезет… домой. Я кивнула с заднего сиденья и взяла свой потрепанный рюкзак:

– Спасибо, мистер Миллиган.

– Вы можете… зовите меня Норманом, – сказал он, когда мы выходили из машины, его уши немного покраснели.

Я смотрела, как машина Нормана исчезает в конце улицы, а когда повернулась, то увидела, что Ригель уже идет ко входу. Я следила за его стройной фигурой, за тем, как свободно и уверенно он шел. В его манере двигаться присутствовала естественная, гипнотическая грация, его шаг был твердым, и, казалось, земля уплотнялась за секунду до того, как на нее ступит его ботинок.

Я вошла в здание, но лямка рюкзака случайно зацепилась за ручку, и меня рывком отбросило на того, кто входил вслед за мной.

– Какого хрена! – услышала я, когда обернулась. Парень раздраженно отдернул руку, в которой держал пару учебников.

– Извините, – тонким голоском пропищала я, нервно заправляя волосы за уши.

Приятель, шедший позади, хлопнул приятеля по плечу, поторапливая. Парень, которого я задержала, наконец посмотрел на меня, и, казалось, в ту же секунду досада исчезла с его лица, он застыл, словно пораженный моим взглядом, и уронил учебники. Они упали у его ног, а так как он не спешил их поднять, я присела на корточки, подобрала их и протянула ему, чувствуя себя виноватой в этом маленьком происшествии. А он продолжал глазеть на меня.