Петруша и комар (сборник) - Лёвшин Игорь. Страница 24

ДЮРАЛЕЙ

В этот тихий февральский вечер рискну предложить моим читателям свой рассказ «Дюралей» — этно-эротический этюд на современные темы.

I

Андрею П. (имя вымышленное) встретился он в жизни дважды, оба раза при обстоятельствах по-своему примечательных. Первый раз вот так: ехал Андрей в метро, подъезжал уже к своей остановке. В вагоне бузила развеселая компания таджиков. Не слишком рослые, плохо одетые и очень подвижные, они вскрикивали что-то на своем наречии, что-то смешное, видимо: другие хохотали, хватаясь за животы, вскакивали с мест в возбуждении, срывали друг с друга шерстяные шапочки.

Нескромное поведение гостей столицы, будучи неприятно одним (хмурились и ворчали), развлекало скучающих других (улыбались). Мужчина в серой куртке на меху был в стане хмурых, он молча вертел головой, как немолодая сова, и вдруг гаркнул: «Разыгрались, чурканы? По ебальникам давно не били вас, мудачье?» Пассажиры повернули головы, некоторые даже раскрыли рты. Дама в пальто с каракулевым воротником улыбнулась и пожурила: молодец, мол, но нельзя ли было обойтись без непарламентских выражений. «Нельзя», — буркнул он и онемел вновь, будто и не он кричал. Что до таджиков, то они на мгновение замерли в недоумении (думаю, кстати, что они просто не поняли), ну а потом веселье продолжилось с удвоенной интенсивностью.

Андрея поступок мужчины впечатлил, определенно вызвал симпатию и — в то же время — несколько озадачил. Да, ведут себя как дома, и это бесит, но лучше ли вот так орать на весь вагон матом в присутствии женщин и детей? Андрей давно уже «разучился спросить о погоде без мата», но в присутствии «дам» понижал голос. Но не это смущало. Бросить вызов шести молодым и возбужденным мужчинам… «Что это? Уверенность в себе? Русское безрассудство?» — докапывался Андрей, в душе завидуя решимости. «Конечно, — взвешивал Андрей, — таджики (на самом деле они были киргизами) вели себя не агрессивно, пассажиров не задирали, но кто знает, что у чурок на уме? Тем более обкуренные какие-то».

Таджики, мужчина и Андрей П. вышли на конечной. Андрей тронул его за плечо, представился журналистом. В начале нулевых он действительно работал в газете «Расист». Это был таблоид, желтое издание на плохой бумаге, раскупали на лету. Подзаголовок у него был «Ироническое издание для неполиткорректных», в основном там были перепечатанные с сайтов «падонков» анекдоты, смонтированные в фотошопе коллажи и забористые стишки. В редакции работала парочка профессионалов — они могли часами спорить между собой о какой-нибудь гаплогруппе в геномах представителей разных народов и народностей, чья метафизическая совместимость с русскими была предметом особого исследования. Они распечатывали на принтере АЗ какую-то статистику этнической преступности и, кажется, входили в какую-то языческую организацию. Остальные были по части выпить и побалаболить. К ним относился и Андрей П. Через год газетку прикрыли. Там работалось весело, он вспоминал те времена с удовольствием и рассказывал о них охотно.

Мужчину звали Степаном. Горцы как ни в чем не бывало продолжали резвиться аки дети малые на платформе. «Бесы», — покачал большой головой Степан, отвернулся и как будто потерял к ним всякий интерес. На улице, у палаточки с пивом и сосисками, Андрей разговорил его. Степан рассказывал — хоть записывай. Слово за слово из недр его сознания вытягивались по цепочке гротескные уличные сценки, подредактированные школьные воспоминания, ненавязчивые обобщения, новости. Бородатые анекдоты — и те исходили из уст облагороженными: интонация и мимика реанимировали их.

Зарисовки из жизни «зверьков» и «чехов» удавались особенно.

— Ты в Чечне воевал? — догадался Андрей.

Степан поставил пластиковый стакан на столик.

— Я — мент, — сказал он.

Разговор разладился. Андрей не любил чурканов, но ментов он любил еще меньше.

II

Полгода спустя Андрей П., внезапно настигнутый голодом посреди улицы Миклухо-Маклая, завернул отужинать в кафе Galileo. Хорошее место, кстати. Недорого и порции от души. Многолюдно: юноши и девушки всех оттенков кожи, русская речь мешается со всеми возможными и невозможными языками — кафе на территории кампуса РУДН, Университета дружбы народов.

Андрей сел за столик с двумя желтокожими сестричками. Они щебетали на русском с экзотическим акцентом, который Андрей принял за китайский. Он навострил уши, но контекст был чужд, смысл ускользал в далекие не наши дали. Запив люля компотом, он, дабы соблюсти приличия, пожелал миловидным сестричкам приятного аппетита и всех благ. Девушки переглянулись и раскосо засмеялись. «Пошли», — сказала ему та, что чуть повыше ростом.

— В смысле?

— Вы торопитесь?

«Почему бы нет», — подумал Андрей. Купили вермута, сока и кусок лунного сыра маасдам.

Их комнатка в общежитии была опрятна. Молниеносно переодевшись в ванной, девушки предстали в топике и коротко обрезанных шортах (Таня) и майке с лого неизвестной Андрею рок-группы и желтых колготках (Яна). Андрей догадался, что имена русифицированы.

Яна заварила чай, ссыпав из жестяной банки горстку каких-то, что ли, высушенных бутонов в чугунный чайничек. «Жёлты жюравле», — пояснила она. Журавль так журавль, мысленно пожал плечами Андрей, запивая вермут горьковатым горячим напитком. «Прикольные телочки», — умилялся он, гадая, какая ему достанется (или обе сразу?). Беседа действительно наливалась фривольными обертонами.

— Признайся, Андрей, — пытала Таня, — вам же не нравятся азиатки.

Ебать да, а так нет, — догадался промолчать Андрей. Тем более что спать с азиатскими женщинами ему не доводилось.

— Я знаю, знаю, что ты подумал, — продолжала старшая сестра. — Ты думал: зачем они приехали в мою страну? Что им надо? Ты боиса нас.

— Вот еще.

— Мы не кусаем. Мы хорощи.

В доказательство Таня подсела на кушетку к Андрею и погладила его по голове. Прикосновение легкое. Так ребенок трогает волосы спящей матери (видимо, Таня. Сейчас Яна заторопится к подружке).

— Яна тоже хорощи. — Младшая подсела с другой стороны. — Смотри, какие азиатки хорощи. Дай руку. Гладкая кожа? Ты видел такое гладкая кожа?

Кожа на руках и шеях была и впрямь гладкой, она выглядела такой — это он сразу заметил, такой и оказалась.

— Ты русски?

— Да, я русский. А вы откуда?

— О, мы из разни. Очень далеко. Разни страны.

— Так вы не сестры? — дошло до Андрея.

Девочки переглянулись и расхохотались. Смеялись они долго, узкие глаза исчезли совсем, из щелочек выкатились слезы.

— Дюралей, — сказала Яна.

— Не понял.

— Ты понял. Дюралей. Мы для тебя на одно лицо. Я поняла. Как в вашем фильме Мими Но. Японец говорит японцу: «Эти русски на одно лицо».

Андрей вспомнил. Да, это сцена в лифте, где русские это Кикабидзе и Мкртчян. Ну и фамилия, очередной раз подивился Андрей. Таня рассказала, что она из северной провинции Китая (он тут же забыл название). Там говорят на особом языке и едят другую пищу. Яна из Лаоса. Их разделяют тысячи и тысячи километров. Каждый раз, вспоминая про «сестер», девушки начинали смеяться.

— Но мы же совсем разные! Потрогай, не бойся, дюралей. Теперь Яну.

Грудь Тани под топиком была холодней, чем ее бок и спина. А грудь Яны — теплей. Андрей удивился. Они допили вермут и вновь включили электрический чайник.

Руки Андрея требовали продолжения, но беседа вопреки его прогнозам вновь обрела обманчивую нейтральность. Вообще, надо сказать, поток мини-событий («случайных» прикосновений, зигзагов разговора) всецело контролировался девушками, гость не более чем плыл по течению. Это обстоятельство, впрочем, смущало его все меньше и меньше.

В целом в развитии событий ничего экстравагантного не было. Шло как по рельсам, накатанным еще с институтских его времен, общага и есть общага. Сбегали еще разок за вермутом, потом тан цы-медляки (по очереди). Дьявол опять прятался в деталях. Мяукающие акценты, ароматические (индийские, видимо) палочки, этот чай, от которого кружилась голова, особенности сексуального этикета, которые приходилось осваивать на лету.