Поступь Империи (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич. Страница 20
Многочисленные встречающие.
Все ж таки не каждый день и не каждый даже год в твой город прибывает агитационный поезд, забитый под завязку деятелями искусства. Писатели, поэты, художники и прочие.
И сюда еще не все влезли.
Для Новгорода такое нашествие выглядело натуральным потрясением. О нем ведь объявили заранее. Готовились.
Ничего особенного не планировалось.
Все просто и банально.
Встречи с жителями и беседы, беседы, беседы. Местами выступления. Ну и, само собой, определенного толка культпросвет, в рамках которого шло дарение книг с дарственными подписями авторов и прочих плодов творчества.
Все за счет казны.
Так что каждая подаренная и подписанная в рамках мероприятий книга или картина оплачивалась как проданная. По прейскуранту. Посему старались, воспринимая это все в формате дополнительного источника дохода. Ну и славы. Как в здешних местах о них узнали бы? Несмотря на все усилия царевича основная культурная жизнь пока кипела в столице. Вот и организовывал он выезды.
А в планах были намечены визиты московского театра с гастролями, цирка и прочих увеселительных заведений. По определенному графику. Но это — с будущего года. Еще не успели подготовиться на местах.
Для местных жителей, которые были в изрядной степени придавлены серостью трудовых будней такие визиты воспринимались как праздник. Как что-то яркое и необычное.
И они шли.
Большим потоком шли на встречи.
Даже из удаленных населенных пунктов, кто мог, приезжал.
Алексей не выдумывал в этом плане ничего нового. Просто попытался реализовать старую, прекрасно себя зарекомендовавшую советскую практику. Не только расширяя таким образом внутренний рынок для продукции деятелей искусства, но и повышая связность державы. Все ж таки каждый уголок своей жизнью. И было очень важно как-то этих всех людей переплести в единое культурное пространство.
Небыстро.
Непросто.
Но с большими делами всегда так. Заодно можно будет набрать дополнительных материалов на персон, отсеивая слишком невменяемых. Даже жертвуя в этом плане отдельными талантами. В конце концов, стране требовались не отдельные шедевры никому не понятных и склочных творцов, а просто много крепкой, добротной книги, хороших картин, скульптур и прочих поделок. И лучшее в данном случае выступало врагом хорошего. Тем более что он отлично понимал, насколько сильно все расшатывают проблемные люди. В сущности, ведь даже один «потерявший берега» деятель искусство может легко отравить весь коллектив своими настроениями. Не говоря уже о его творчестве, которое «внезапно» могло оказаться с антироссийскими или еще какими разрушительными… хм… нотками.
Не всем такой подход приходился по душе. Но Алексею Петровичу на подобные вещи плевал. В конце концов, он свои дела старался вести честно. А тут что было? Правильно.
Казна платила.
Казна и музыку заказывала…
Впрочем, за, так сказать, «свободным творчеством» тоже шел пригляд. От греха подальше. Чтобы «наши западные партнеры» в их обыкновении не стали «финансово заинтересовывать» отдельных персон в какой-нибудь деструктивной деятельности. Миндальничать в таких делах царевич также не собирался.
В широком смысле это не было цензурой.
Никто не корпел над книгами, вычеркивая лишнее. Нет.
Просто… хм… дружеский пригляд. С вызовом на разъяснительные беседы, если где-то что-то начинало приобретать нехороший аромат. И началом разработки особо непонятливых персон. Ведь первейшее и законнейшее право любого государства — это право на защиту…
* * *
В это время в Москве Алексей сидел в своем дворце, в спальне на предпоследнем этаже, и читал книгу, развалившись в удобном кресле. Несмотря на загруженность, он старался не забывать про самообразование и читал. Хотя бы по часу-два перед сном.
Сегодня он взял «Записки о Галльской войне» на латыни, которой царевич овладел на достаточном уровне как для относительно свободного общения, так и для чтения книг, лишенных сильной витиеватости. Давно хотел именно это произведение изучить. Еще в прошлой жизни. Да только руки не доходили.
Тишина.
Покой.
Свежий ночной воздух с легкой ноткой прохлады.
Достаточно яркая электрическая лампа над плечом в полированном отражателе освещала неплохо книгу и не вынуждала ломать глаза. Их пока выпускали штучно для внутренних нужд самого Алексея и опытов. Слишком уж муторно и ресурс крошечный. Но он себе в таком удобстве не отказывал и сразу же применил, как появилась возможность…
В смежной комнате приводила себя в порядок супруга. Просторная ванная, способная вместить с десяток человек. Душевая кабина. Умывальник. Ватерклозет. Биде. Ну и какие-то шкафчики с принадлежностями, полотенцами и прочим. По тем временам может и не самый пышный санузел, но, без всякого сомнения — наиболее оснащенный в мире и комфортный.
Наконец, открылась дверь.
Алексей скосился на звук и невольно улыбнулся.
В дверном проеме стояла на… его супруга. Во всеоружии…
Волосы уложены просто и со вкусом. Немного украшений на обнаженном теле. И все. А ее пластика движений, когда она медленно пошла к нему, завораживала так, что царевич невольно сглотнул. Немедленно отложив книгу, он встал. И из его головы вылетели все пустые мысли, оставив только те, что сейчас требовались.
Он был весьма немолод душой. Но Серафима умела распалить не только тело, но и всю его сущность. Да и выглядела так, что дух захватывало, даже несмотря на двух рожденных ему детей. Особенно в таких вот приватных, интимных обстоятельствах, где молодая женщина раскрывалась по полной программе. Все-таки гаремное воспитание давало ей невероятные, просто сногсшибательные бонусы. Без которых их супружеская жизнь вряд ли наполнялась такими яркими, страстными моментами…
* * *
Небо над Парижем было свинцово-черным. Громыхала гроза. Да и лило, как из ведра.
Мужчина сидел мрачный возле камина и пил вино.
Рядом с ним на столике лежало два заряженных пистолетов. Он последние несколько недель с ними не расставался…
После того, как русские демонстративно сожгли Кольбера, наступило некоторое затишье. Из-за чего многие причастные к проказам в России и особенно покушениям на высокопоставленных лиц, расслабились. А зря… очень зря…
Он скосился на листки, лежащие беспорядочно на столе. Имена. Имена. Много имен. Они все были исписаны — считай без чистого места. И почти все перечеркнуто… почти все. В верхнем листке оставалось чистым только одно имя — его.
— Еще вина? — спросила молоденькая служанка. Хорошенькая, он ее за это себе в свое время и взял, но сейчас она не вызывала в нем никаких эмоций…
Сначала начали пропадать рядовые исполнители. Не все. Отнюдь не все. Только те, которые, так или иначе, оказались причастны к делам в России и Мекленбурге.
Исчезали они чисто.
Аккуратно.
Ни одного свидетельства.
Словно корова языком слизывала.
Вот вчера видели, а сегодня уже нет. И следов взлома в жилище нет…
Он тогда напрягся.
Когда же стали исчезать кураторы этих бойцов он попытался отрезать ниточки, ведущие к нему. Но не успел.
Пытался.
Спешил.
Но не только он один испугался происходящего. Многие его подчиненные попытались скрыться. Может кто-то и выжил? Кто знает? Если хорошо схоронился. Однако попытка обрезать ниточки явно не удалась. Не так давно пошли пропажи особо приближенных людей.
Тех, кем он жертвовать не мог.
Тех, на ком базировалось его могущество и влияние. Его положение правой руки Кольбера, а теперь и Дюбуа…
И вот они все кончились.
Или попрятались, забившись куда под камень, или погибли — тут ведь не узнать. А то, что русские лейб-егеря убивают причастных к покушениям на царевича и герцога, он не сомневался. В Речи Посполитой они уже ясно продемонстрировали свои подходы и методы…