Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 1 - Купер Джилли. Страница 53

– Правильно, – объявил Раннальдини. – В отличие от моих детей ты читаешь книги.

– Я все сдаю на «отлично».

Наташа продолжала изучать школьную фотографию.

– А Маркус Кемпбелл-Блэк – красавчик. Флора, у тебя с ним ничего еще не было?

– Слишком робок. Может, заняться его папашей?

– Руперта Кемпбелл-Блэка мы выбрали мужчиной, который лишит нас девственности, – сказала Наташа. – Но ты, папочка, был вторым, – торопливо добавила она.

Раннальдини овладело отвратительное настроение. Хотя блюдо было изысканным, он сильно его наперчил и покрыл пинтой соуса «Табаско», прежде чем попробовать. Съев кусочек, стал рычать на Китти, что рыба умерла естественной смертью, и бросил свою порцию Таблетке, которая, мгновенно ее проглотив и распробовав перец и соус, испустила вопль.

– Эта морская форель само совершенство, – запротестовала Флора. – Вы же задержали обед. К счастью, рыба не так стара и жестка, как здесь некоторые люди. Но собаке это чертовски вредно.

Все проигнорировав, Раннальдини заговорил с Вольфи по-немецки. Китти на протяжении обеда молчала, как статист на сцене, не желающий отвлекать внимание, обращенное на говорящего актера. Но последовал еще один взрыв Раннальдини, обнаружившего бутылку «Бри» в холодильнике.

– Раннальдини, я виновата, – забормотала Китти, – но на такой жаре она могла взорваться.

– И не беда, – вступилась за Китти Флора, – если бы бутылка гавкнула на него так, как любит орать он.

В наступившей затем тишине Наташа, Вольфи и Китти уставились в свои тарелки, разрисованные цветками плюща, и затряслись.

Раннальдини, посмотрев на Флору, рассмеялся.

– Наташе после обеда надо поупражняться. А у Вольфи домашнее задание. Я же покажу Флоре дом.

Пригибаясь, чтобы не удариться седой головой о низкие потолки, Раннальдини увлек Флору за собой по бесконечным коридорам и комнатам, обшитым темными панелями. Иногда в полумраке скалились белые или желтоватые зубы громоздких пианино. Раннальдини показывал древние ковры, триптихи времен Тюдоров и фамильные портреты. Большой холл был украшен красно-золотыми фресками, изображающими трубачей, арфистов и скрипачей, а перед огромным органом помещался бюст самого Раннальдини.

– Здесь что-то не так, – лукаво сказала Флора. – Разве ваше место не за органом?

Проигнорировав это, Раннальдини увлек ее вверх по каменной лестнице. Там сквозь витраж с изображением Святой Сесилии солнечный свет проливался еще на один орган.

– «Появится Сесилия и благословит всех музыкантов», – пробормотала Флора. – Барн Джонс?

– Копия, – ответил Раннальдини. – Оригинал в Оксфорде.

Поднявшись на чердак и перешагнув через крылья ангелов и разбитые чаши монахов, Раннальдини показал канат, опускающийся вниз через паз в толстой каменной стене.

– Что это? – спросила Флора.

– Канат колокола наказаний, – нежно сказал Раннальдини. – Аббат звонил в него из своего кабинета каждую пятницу после вечерни, призывая монахов вернуться в кельи и заняться самоистязанием на протяжении miserjcordia. Это продолжалось до тех пор, пока не появился отец Доминик и не привязал канат, положив традиции конец.

– Какой толстый, – Флора дотронулась до него с содроганием.

В окне она видела долину, белую от свечек каштанов, и зеленые поля, пересеченные полосками лютиковых посевов и усеянные рыже-белыми коровами, – все, что могла видеть и средневековая мадонна. На чердаке было очень холодно и слышалось, как в отдаленной комнате Наташа сердито отбарабанивала «Ноктюрн» Шопена.

– Я думаю, вы используете колокол наказаний для Китти, – вырвалось у Флоры.

– Только когда она этого заслуживает, – сердито проговорил Раннальдини.

Флора задрожала, но вовсе не от страха:

– Мама говорит, что Китти боится привидений.

– Малый из Парадайза, – с нежностью пробормотал Раннальдини. – Онбыл очень красивым мальчиком, новичок здесь. Очаровательный и далеко не уверенный в своем призвании. Влюбившись в местную девушку, он решил покинуть орден. Их поймали вместе. В мальчика был влюблен аббат; обезумев от ревности, он бросил его в подземелье, предварительно приказав высечь. Сам же звонил и звонил в колокол наказаний, пока взбунтовавшиеся монахи не забили юношу до смерти. Многие уверяют, что по ночам слышат всхлипывания.

Лицо Раннальдини было загадочным, но в его глубоком голосе трепетало волнение.

– Это ужасно, – крайне возмутилась Флора.

– И, вероятно, апокрифично, – заметил Раннальдини, рассеянно рассматривая разбитого херувима и размышляя о том, как бы его отреставрировать. – В печных трубах завывает ветер. И именно эти звуки слышат люди. Пойдем, поиграем в теннис.

Страсть Раннальдини к Флоре прошла суровую проверку на теннисном корте. Не сознавая, какую честь он оказал, взяв ее партнершей, Флора каждый раз буквально приседала от хохота, когда Вольфи и Наташа, сильные игроки, подавали мяч ей. Она и Раннальдини провели утомительный матч.

– Твой папаша одержимый спортсмен, – ворчала Флора, охлаждаясь с Вольфи в большом бассейне, выложенном кафелем по типу римских бань.

Когда гнев прошел, Раннальдини был в состоянии наблюдать в бинокль за Флорой, загоравшей с обнаженной грудью, и даже завидовал тому, что Вольфи втирает «Амбр Солер» в ее высокие груди. Перед сном он подсматривал в окна и увидел отражение Флоры прежде, чем она успела накинуть безразмерную пижаму, входившую в моду. Раннальдини представил, как его рука залезает под эластичные трусики. В следующий момент он услышал, как хлопнула дверь в комнате Вольфи, заскрипели доски и хлопнула дверь в комнате Флоры. Свет там погас. Раннальдини был вне себя.

Прокравшись через лестничную площадку, он без стука ворвался в спальню Китти. Одетая в белую хлопчатобумажную сорочку с воротником, она вязала желтый свитер матери на Рождество. У нее на полочке стояли маленькие флаконы с шампунями, увлажнителями в картонных коробках, которые Раннальдини привозил из-за границы из гостиничных номеров. Китти никогда не выбрасывала то, что ей дарил муж. Глядя на него в страхе, она ждала очередной серии критических ударов.

– Наступило время для делового занятия, – сказал Раннальдини, сбрасывая на пол Даниэлу Стил.

Следующим вечером, пожелав спокойной ночи Наташе, Вольфи и Флоре, Китти вернулась на кухню и застыла в ужасе. Флора на афише пририсовала Раннальдини усы, длинные уши и кудри. И внизу надписала: ХВАТИТ ГАДИТЬ НА КИТТИ. Да, Китти вернулась как нельзя более вовремя.

23

Жара возрастала в течение нескольких недель, то же происходило и со страстью Раннальдини; но когда бы он ни возвращался домой, заставал там Вольфи и Наташу и совсем отчаялся. И вот в последнюю субботу июня, в середине Уимблдонского турнира, он отправил Китти к матушке, чтобы установить двустороннее зеркало между своей туалетной и комнатой, где переодевалась Флора.

Раннальдини опустился до того, что решился выпить с Джорджией и Гаем. Когда жара чуть-чуть спала, они устроились на террасе, наблюдая за долиной, залитой белым солнечным светом и расцвеченной гирляндами диких роз, закрывающихся после полудня. Прожорливые овцы и коровы оставили после себя только щавель, крапиву и чертополох. Уровень воды в озере и реке опасно понизился. Унылый Динсдейл тяжело дышал под стулом Джорджии.

Джорджия в сероватых шортах-бермудах и зеленой открытой блузке смотрела в пространство. Она высохла, как долина вокруг. Тропинки покрылись большими трещинами. Плющ, обвивавший дом, осыпался желтыми листьями, а лужайки «Ангельского отдыха» пожухли, поскольку Гай в отличие от Раннальдини соблюдал запрет на поливку из шлангов.

Джорджию и Гая трясло после очередной.ссоры.

Пока Гай хлопотал о вине, Джорджия плакалась Ран-нальдини.

– Гай говорит, что не видел Джулию с той выставки. Тем не менее сегодня днем он на два часа пропал, а потом вернулся с взволнованным и пахнущим «Же Ревьен» Динсдейлом. Это дети сапожника могут быть без сапог, а у собак прелюбодеев лапки очень чувствительные.