Душа Пандоры - Арнелл Марго. Страница 16

Ариадна снова вздохнула.

– Кажется, у меня было слишком мало жизней, чтобы достойно его воспитать.

Деми рассмеялась веселым смехом с немалой толикой изумления. Фоанту каким-то неведомым образом удалось хоть немного поднять ей настроение. Если учесть все свалившееся на нее снежной лавиной потрясение, это дорогого стоило.

– Боги, как это странно. Вы одного возраста, но он твой сын. А еще его родила другая женщина, а значит, у него другая мама, но все-таки он твой сын. Тебе самой не странно?

– Немного, – с улыбкой призналась Ариадна. – Представляю, как это выглядит для тебя, но в Алой Элладе после пары-другой перерождений к подобному привыкаешь. Кто-то держится за свои прошлые семьи – навещает детей, внуков и правнуков. Но чаще всего старые связи истончаются – чем дальше, тем сильней – и в конце концов рвутся. Так переворачиваются исписанные страницы дневника, чтобы никогда больше не открыться. Так прячутся в шкаф пусть и по-своему любимые, но уже прочитанные от корки до корки книги, к которым больше никогда не вернутся. Новое всегда ярче, ближе к сердцу, чем старое. К счастью или же к сожалению. Однако так вышло, что мы с Фоантом встретились в Афинах только в эту веху нашего перерождения. Его манит этот город не меньше, чем всегда манил меня.

Деми торжествующе улыбнулась. А вот и общее.

– Самое сложное, что подстерегает инкарнатов – своеобразная дихотомия воспоминаний. Я помню, как познакомилась с Фоантом, как благодаря силе родственных душ узнала, что он мой сын. И в то же время помню, как носила его под сердцем, как давала ему, только родившемуся, имя. Как прошла с ним долгий путь от младенчества до самой смерти.

У Деми мороз пробежал по коже. Она изучала профиль Ариадны, идущей в одном ритме с ней. Лицо бледное, напряженное, больше похожее на восковую маску.

– Я помню, как Фоант умирал на моих руках… И безумно рада, что способна видеть его живым и невредимым. – После мучительно долгой паузы Ариадна повернулась к Деми и со смешком сказала: – Только не ведись, пожалуйста, на его уловки – он тот еще дамский угодник.

Деми снова смутилась. О чем, о чем, а о делах сердечных она думала сейчас в последнюю очередь. Или, если точнее, не думала совсем.

Ариадна привела ее в просторную, тонущую в полумраке комнату. Прикосновением зажгла принесенный с собой светильник. Обстановка оказалась скромной: кровать в дальнем углу рядом со шкафом, у окна небольшой стол.

– Пока ты не ушла… Я могу кое о чем тебя попросить?

– Конечно, – с готовностью откликнулась Ариадна.

– Мне нужно что-то, на чем можно писать. Я хочу… Хочу оставить хоть какую-то память о сегодняшнем дне. Как ни тяжело все то, что я сегодня узнала, я должна это помнить. Должна знать, какую роль я…

– Я понимаю.

Не прошло и нескольких минут, как Ариадна принесла то, что на первый взгляд показалось стопкой деревянных табличек, тоненьких, чуть ли не с волосок.

– Полиптих? – неуверенно спросила Деми, подразумевая связанные шнурками восковые таблички для письма.

Ариадна широко улыбнулась.

– Почти. Его усовершенствованная версия. – Она протянула ей изящный стилос [17] из серебра. – Давай, напиши что-нибудь.

Когда Деми взяла в руки стопку табличек, ни одна из них не сдвинулась, словно они были приклеены друг к другу. Но стоило только коснуться верхней, как та с легкостью отделилась от остальных и сама собой легла в ее ладонь. Едва ощутимое касание кончика стилоса к дощечке, и на светло-коричневой поверхности вывелись яркие, четкие «чернильные» буквы.

«Меня зовут Деметрия Ламбракис».

– Прекрасно. – Ариадна просияла так, будто именно она все это время учила Деми письму. – А теперь сделай вот так…

Деми повторила за ней, и дощечки приникли друг к другу, а потом раскрылись в воздухе веером, словно книга, оставленная на скамье под шквальным ветром. Пусть скромная магия, она заставила Деми тихонько вскрикнуть от восторга.

– Ты можешь стирать написанное одним движением, просто проведи пальцем вот так… Стилос клади наверх, он никуда не сдвинется, пока ты этого не захочешь.

– Спасибо, – тепло поблагодарила Деми. – Не думай, что мне не нравится, но…

– Почему у нас нет нормальных писчих принадлежностей, которые мы могли подсмотреть у вас? – рассмеялась Ариадна.

– Да, но не только их. Почему у вас нет и всего остального? Наших технологий, я имею в виду?

– Причина, на самом деле, не одна. Далеко не все эллины посвящены в тайну существования Изначального мира. Не все обладают привилегией его наблюдать.

– Но разве такие, как ты и Харон, не могут пронести какое-нибудь изобретение в Алую Элладу? Чтобы разобрать его на составные части и понять, как оно работает?

– Мы ничего не выносим из Изначального мира. Чревато тем, что ткань между реальностями истончится. Чем сильнее различие между творениями наших миров, тем сильнее энергия одного мира расшатывает, колеблет завесу. К примеру, одежда, в которой ты прибыла сюда, лишь создаст на ее поверхности рябь, подобную брошенным камням. А вот захваченный с собой сотовый или ноутбук – вмешательство уже серьезнее. Но не подумай, будто мы всегда смиренно наблюдали за Изначальным миром, восторгаясь им со стороны.

– Вы попытались повторить за ним, – кивнула Деми.

– Да, и большинство творений наших изобретателей, увы, в условиях войны вынужденных лишь повторять за куда более прогрессивным миром, попросту не прижились. Все дело в том, что люди Алой Эллады больше доверяют тому, в чем есть хотя бы толика магии, что значит – божественной искры. К тому же здесь магия сильнее. Атэморус пуля не возьмет, химер лишь разъярит еще больше, а вот пламя и солнце… Да и зачем нам самолеты, если есть пегасы? Зачем компьютеры, если есть магические полиптихи?

Улыбка Ариадны, едва не угасшая при упоминании войны, разгорелась с новой силой. И впрямь… Зачем технологии, если есть колдовство?

– И все же кое-что вы у нас позаимствовали, – заметила Деми. – Язык, на котором вы разговариваете… Я, наверное, изучала древнегреческий – мне знакомы многие слова. И все же это не чистый древнегреческий.

Такое подозрение возникло у нее давно и крепло тем сильнее, чем дольше она наблюдала за эллинами.

– Нет, – подтвердила Ариадна. – Наш говор – причудливая смесь современного и древнего языков, димотики и древнегреческого. Можно сказать, именно Харон принес в Элладу новогреческий… Но не он один.

– Инкарнаты, – поняла Деми.

– Верно. Те, кто, повзрослев, вернули себе воспоминания о прошлых жизнях, в Алую Элладу пронесли отпечаток нынешней. Новогреческий наш язык не заменил, но смешался с ним, образуя язык, на котором сейчас говорят эллины. Тот, что здесь называют эллиникой. Многие из инкарнатов, чья душа, преодолев завесу, оказалась в Изначальном мире, пытались принести в родной мир и технологии… Но в мире, пропитанном магией, они не прижились.

– Однако боги и многие приближенные к ним инкарнаты разговаривать на эллинике отказываются наотрез, – со смешком добавила Ариадна. – Если решишь пообщаться с кем-то из них, придется учить древнегреческий.

Сама мысль о том, что Деми вздумает общаться с богами, отдавала безумием. Впрочем, как и существование двух миров, как и реальное существование всего того, что она и все люди Изначального мира считали мифами.

– Уже, наверное, совсем поздно. Попробуй выспаться, ладно?

Деми послала ей вымученную улыбку:

– Попробую, – и помедлив, негромко позвала: – Ариадна…

Та поняла ее без лишних слов.

– Я приду к тебе с первым лучом солнца. И когда ты проснешься, обо всем расскажу.

Если кого из жителей Эллады Деми и хотела видеть в тот миг, когда станет метаться между страхом и непониманием, так это Ариадну. Самую чуткую из всех эллинов, с которыми ей довелось познакомиться.

Уголки губ Ариадны чуть дрогнули:

– Наверное, будет непросто. Мне – объяснить, а тебе – поверить.