Гарриет - Купер Джилли. Страница 8

Он лишь мельком заглянул в книгу и вздохнул.

— Господи, Гэрриет! Если бы ты знала, сколько женщин уже цитировало мне этот сонет. Неужто и ты становишься сентиментальной? Знаешь, милая, я уважаю в женщинах высокие романтические чувства, но сентиментальность — нет, этого я не вынесу!

Она предприняла еще одну попытку.

— Я приготовила мусаку на ужин, хочешь?

— Гэрриет! Я устал от твоей мусаки.

Когда он пришел спать, она все еще плакала.

— В чем дело? — спросил он.

— Я люблю тебя, — глухо проговорила она.

— Любишь, — тихо повторил он. — Любишь, так привыкай саночки возить.

На следующее утро он проснулся в более миролюбивом настроении. Они занимались любовью, потом пили кофе и до обеда читали в постели газеты. Вчерашние обиды как-то очень быстро забылись, и Гэрриет, с послеобморочным облегчением, радовалась тому, что сегодня у них опять все хорошо.

Просматривая гороскоп, она хихикнула.

— Тут пишут, что у меня сегодня удачный день для романтических знакомств. Возможно, мне встретится высокий брюнет. Кстати, я всегда мечтала влюбиться в высокого брюнета. Забавно, что ты оказался маленьким блондином, да?

— С чего ты взяла, что я маленький? — ледяным тоном осведомился Саймон.

Его пальцы лениво забарабанили по ночному столику, и она пожалела, что ляпнула глупость: он еще припомнит ей этого «маленького». Саймон тем временем принялся за статью про личную жизнь какого-то знаменитого актера. Дочитав, он сказал:

— Вот почему я так хочу пробиться на самый верх. Мало того, что можно будет послать Бакстона Филипса ко всем чертям, — еще и женщины сами вешаются на шею. Если уж ты звезда, то стоит тебе только захотеть — и любая из них у тебя в постели.

Гэрриет молчала. Она представила Саймона в постели с другой женщиной, и ей чуть не стало дурно. На лежавшую перед ней газету капнула слезинка, за ней другая, третья.

— Какая муха тебя укусила? — спросил он.

Гэрриет, без очков и с полными слез глазами, кое-как встала, сделала шаг — и задела ночной столик, отчего стоявшая на нем фигурка далматинца из рокингемского фарфора — подарок Саймону от Борзой — упала и разбилась вдребезги. Поняв, что произошло, Гэрриет в ужасе застыла на месте.

— Саймон, я куплю тебе точно такого же далматинца. Честное слово, Саймон!

— Очень сомневаюсь, учитывая, что он стоит около восьмидесяти фунтов, — процедил он. — И, ради Бога, прекрати реветь. Сама разбила, и сама же устраиваешь мне из-за этого концерт. Хватит! Я хочу есть. Иди поставь в духовку свою мусаку. И прими ванну, только воду потом не сливай.

Лежа в ванне, Гэрриет, чтобы не плакать, представляла себя женой Саймона. «Гэрриет Вильерс» — звучит, как в семнадцатом веке. Саймон скоро станет знаменитостью. Сумеет ли она справиться с ролью его жены? Между прочим, и в театральном мире встречаются счастливые семейные пары. Она будет ему не в тягость: во время его гастролей она научится посвящать себя сочинительству. У нее появятся новые стихи, романы. Когда-нибудь, возможно, она даже напишет для него пьесу.

Ей уже мерещилась газетная рецензия на их премьеру: «Автора пьесы — и жену Саймона Вильерса — нельзя назвать красавицей в классическом смысле, однако удивительная женственность и обаяние невольно привлекают к ней взоры зрителей…» Машинально она вытащила пробку.

Когда вошел Саймон, зевая и ероша волосы, Гэрриет сидела в пустой ванне и мечтательно глядела в пространство.

— Черт побери, я, кажется, просил тебя не выливать воду!

Распаренная Гэрриет залилась краской.

— Ой, прости меня! Я сейчас посмотрю, может, в баке еще осталась горячая вода.

Но воды не оказалось.

На кухне ее ждал новый удар: выяснилось, что она включила духовку, но забыла поставить в нее мусаку, и когда Саймон, злой и замерзший после холодного душа, пришел ужинать, ужина тоже не оказалось. Потом было что-то жуткое. Саймон высказал все, что он о ней думает, а ей даже нечего было сказать в свое оправдание.

После этого она опять плакала в спальне, а он ушел, хлопнув входной дверью. Поздно ночью, когда, обессилев от слез, она наконец уснула, он вернулся и разбудил ее.

— Ну, малышка моя, разве можно быть такой чувствительной? Ты же все время переигрываешь. Бедняжка! — ласково говорил он. — Бедненькая моя девочка. Ты думала, я не вернусь?

Никогда еще он не любил ее так нежно, как в эту ночь.

Глава 6

Гэрриет проснулась необъяснимо счастливая. Истинная любовь только крепнет от ссор, теперь она в этом не сомневалась. Было первое марта, и значит, уже можно было идти получать скромное ежемесячное пособие. Тихо, чтобы не разбудить Саймона, она выскользнула из кровати и оделась. Получив деньги и выйдя из банка, она купила свежие хрустящие рогалики и апельсиновый сок. С востока еще дул холодный ветер, но крыши уже истекали капелью, и бурые ноздреватые сугробы таяли на обочинах.

Наступала весна. Она представляла, как они с Саймоном будут бродить по цветущему парку и как потом их лодка тихо заскользит под зелеными лентами ивовых ветвей. В июне, в день поминовения, они будут танцевать до утра на Большом Оксфордском балу… Настоящая любовь без боли не родится, думала она.

Вернувшись, Гэрриет вынула из ящика почту и отнесла ее в спальню. Саймон еще не проснулся как следует, поэтому она пошла на кухню, чтобы сделать кофе и подогреть рогалики. Сейчас ее беспокоил только большой прыщ, выскочивший, ночью на носу. Как она ни старалась его замаскировать, он упрямо светился сквозь толстый слой крем-пудры. Да, пора было начинать питаться по-человечески.

Когда она вошла с завтраком в спальню, Саймон уже вполне проснулся и пребывал в отличном расположении духа. Оторвавшись от чтения писем, он одним махом осушил стакан апельсинового сока и сообщил:

— Бакстон Филипс прислал свои извинения. Скоро он сам приедет в Оксфорд и пригласит меня на обед.

Он встал и отдернул занавески.

— Вот видишь, как все прекрасно складывается, — сказала Гэрриет.

Разливая кофе, она старательно отворачивала от Саймона ту сторону носа, на которой сидел прыщ.

— Кстати, малышка, ты можешь начинать собирать вещи, — сказал он, щедро намазывая рогалик маслом.

— Что, твоя мама приезжает погостить?

— Нет. — Он покачал головой, почему-то очень ласково глядя на Гэрриет. — Просто я думаю, что нам с тобой пора разбегаться.

Гэрриет застыла от неожиданности, кровь отлила у нее от лица.

— Но почему? Неужели из-за того, что я разбила твоего далматинца, выпустила воду из ванны и забыла про твой костюм? Или это из-за мусаки? Так прости меня, впредь я постараюсь быть внимательнее.

— Дело не в этом, крошка, — сказал он, намазывая на рогалик толстый слой джема. — Просто все хорошее когда-нибудь кончается. Тебе нужно жить, набираться опыта с другими мужчинами.

— Но мне не нужны другие мужчины. Мне нужен только один.

Саймон молча пожал плечами.

— К-когда я тебя увижу? — Ее начало трясти.

— Неужели ты не понимаешь, что ты меня только мучаешь? — тихо сказал он.

Гэрриет опустилась на стул.

— Мои рубашки! — Он торопливо выхватил из-под нее рубашки, выглаженные ею накануне.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Скажи, что я сделала не так?

— Ради Бога, Гэрриет, ты все делала так.

Это дурной сон, стучало у нее в висках, — сон, не явь. Счастье, как мартовский ноздреватый снег, стремительно таяло вокруг нее.

— Тогда почему мы больше не можем быть вместе?

— Но, малышка, всему свой срок. Ты чертовски славная девочка, и мы с тобой хорошо повеселились. По-моему, я откупорил тебя очень нежненько, твой следующий парень будет от тебя в восторге, но согласись, нам обоим пора двигаться дальше.

— Но… — Она запнулась. — Я люблю тебя.

Саймон вздохнул.

— Это твои проблемы, малышка. Я ведь ни слова не говорил тебе о любви и не обещал, что все это продлится вечно.

На ее лице появилось жалкое, несчастное выражение.