Саван алой розы - Логинова Анастасия. Страница 11

Взять хотя бы то, что мужчины в этом доме преспокойно вели разговоры о делах хоть в столовой за обедом, хоть в гостиной за чаем. Хоть на прогулке, хоть за вечерним любованием фейерверками. Отец и братья Розы много работали, постоянно были заняты – но все их совещания проходили исключительно за дверьми кабинета. Покуда Роза с матушкой и их единственной служанкой готовили обед или занимались шитьем. Это казалось естественным, самым обычным порядком вещей.

В доме же Глебова все важные вопросы, и даже политика, обсуждались прямо при ней! И при Валентине. Хоть та и морщила носик да чаще уходила. Роза же буквально потрясена была таким доверием. Ее считают достойной. Равной. И принимала она это, разумеется, только в положительном ключе: такое отношение ей льстило.

Что до самих разговоров, то она слушала мало. Пыталась вникнуть, конечно, но большая часть усердий уходила, чтобы унять трепет от того, что ей просто позволили здесь быть. И чтобы лицо ее выглядело одухотворенным, вдумчивым, соответствующим их речам. Роза мало слушала и мало понимала, но смотрела на мужчин, на любимого, восхищенными глазами и точно знала, что они необыкновенно умны, просвещены и высоки помыслами. И, увы, что даже ее батюшка не сравнится с ними, не говоря уже о братьях.

Розе бы хотелось понимать, о чем они говорят, очень хотелось. В порыве она давала себе зарок нынче же вечером начать читать ту книжку Бакунина, что настойчиво рекомендовал Шмуэль. Роза даже брала ее в руки и успевала осилить одну-две страницы – прежде, чем ее начинало клонить в сон. Или же приходила Нюра и уговаривала прочесть вслух хоть небольшой отрывочек из того романа про запретную, но пылкую любовь, про дальние страны и приключения. Нюра тоже очень полюбила те романы, оттого их дружба крепла.

* * *

В доме Глебова все время были люди – его друзья, приятели, какие-то женщины. Роза даже не с первой недели смогла разобрать, кто гостит здесь постоянно, как они со Шмуэлем, а кто лишь навещает. Но вскоре кое-как разобралась, кто есть кто. Валентина – жена Глебова. То ли венчаная, то ли нет – оба они смысла церковному венчанию как будто не придавали. А Глебов, после нескольких опустошенных в веселой компании бутылок шампанского, так и вовсе кричал, что освещенные церковью браки – это пережиток консервативного прошлого, что браки должны кануть в Лету, а мужчине и женщине ничего не мешает быть вместе, если они любят друг друга. Впрочем, если уже не любят, то так же легко и без упреков следует и расставаться, ибо никто друг другу не принадлежит.

Что Розу поразило тогда и оставило неприятный осадок – Шмуэль вдумчиво, как будто это давно усвоенная истина, кивал в так его словам. Он был с Глебовым согласен в этом вопросе. Молчаливо соглашалась и Валентина, и третий завсегдатай их дружеской компании – господин Лезин, Гершель Иосифович, художник.

Все трое мужчина крепко дружили и, надо думать, знали друг дружку давно. Хотя Роза слабо понимала, что у них может быть общего.

Глебов до ужаса не любил, когда упоминают его графский титул и дворянское происхождение, но был он самым настоящим русским барином. Статный, высокий, русоволосый, тридцати с небольшим лет. Он даже не чурался носить небольшую окладистую бородку, хоть в их среде интеллигентов было принято бриться начисто. Одевался с шиком, вел себя вальяжно и, разумеется, вполне справедливо считался лидером. Осиротел давно уж, а потому никто ему был не указ. Судя же по богатству дома, великолепию сада и невообразимой щедростью, с которой он сорил деньгами, Сергей Андреевич Глебов был еще и сказочно богат.

А еще Глебов владел типографией, писал очерки и иногда стихи. Весьма ладные, только очень скучные: что-то про крестьян и царя.

Шмуэль Гутман, возлюбленный, а теперь и законный муж Розы, был из иудеев. Но не строгий и не упорный в своей вере, как, скажем, дедушка Розы, который все никак не мог простить батюшке, что тот крестился в лютеранской церкви сам и крестил в ней же своих детей. Перед нею, Розой, батюшка не отчитывался, но сама она разумела, что сделал он это для облегчения ведения дел. Дедушка же это считал самым настоящим предательством, и знаться с единственным сыном, Яковом Бернштейном, давно уж перестал.

Шмуэль был не таков. Тоже осиротевший: мальчиком его приютила дальняя родня в Петербурге. Но теперь муж с ними связи не поддерживал, не объясняясь с Розой о причинах. Но она знала, что жизнь его была тяжкой и полной лишений. В университет его приняли с третьего, кажется, раза – конечно же только из-за вероисповедания, ведь иудеев допускается принимать в университеты лишь в определенном количестве. Наверняка из-за вероисповедания он был и исключен. Хотя Роза не смела пока что задавать прямых вопросов.

Валентина посмеивалась над нею и ее наивностью, но Роза все равно верила Шмуэлю. Верила, что он сам все ей расскажет о причинах. Или же вернется в университет. Быть может, потому и ей ничего не сказал – что рассчитывает вернуться в самом ближайшем будущем и не хочет беспокоить Розу понапрасну. А Валентина только рада их рассорить!

Роза верила Шмуэлю. И, конечно же, любила его безумно. Шмуэль, может, и не был красавцем, как Глебов: ростом невысок и узок в плечах, волосы имел редкие, и уже начавшие седеть в его неполные тридцать. Но Роза любила его не за красоту.

И Шмуэль, как и Глебов, тоже имел некоторое отношение к искусству: он увлекался фотографией. Собирал журналы по фототехнике и даже раздобыл где-то настоящий фотографический аппарат, хоть и стоят они огромных денег. Аппарат представлял собою большую металлическую коробку с забавной гармошкой внутри, которую Шмуэль называл «фокусировочный мех». Коробку он носил на широком ремне через плечо и брал ее на прогулки всякий раз, чтобы запечатлеть Розу. Шмуэль и заговорил с нею впервые когда-то, сказав, что у нее необыкновенные глаза, и она непременно должна позировать ему…

Роза и до того знала, что она красива, и не была очень уж падка на комплименты. Однако перед речами Шмуэля, перед его горящим взглядом отчего-то устоять не смогла. И фотографический аппарат, опять же. Такая диковина! Человек, умеющий с ним обращаться, просто не может быть заурядным! У Розы прежде не было ни одной фотокарточки с изображением себя – а теперь их ворох… И разглядывая мутные, черно-белые снимки, глядя на себя глазами Шмуэля, Роза всякий раз почти что с удивлением ловила себя на мысли, что он ведь и правда ее любит. Да, любит.

Что касается третьего завсегдатая мужской компании, господина Лезина, то он был связан с миром искусства напрямую. Гершель Иосифович зарабатывал на жизнь тем, что писал портреты и немного пейзажи. В Музы себе выбрал, разумеется, красавицу Валентину с ее точеным римским профилем, фарфоровой кожей и золотистыми волосами. Но щедро расточал комплименты и Розе. По правде сказать, именно его Роза считала самым большим повесой в компании и сторонилась. Лезин тоже был из иудеев, но на Шмуэля был совершенно не похож. Высокий, плечистый красавец с черными кудрями и черным же глубоким взглядом. Однако что-то в этом взгляде, в его повадках, в его по-кошачьи неслышных шагах и тихих замечаниях пугало Розу. Заставляло сжиматься все внутри и сводить разговоры на нет, едва он обращался к ней. Из всей компании Лезин, пожалуй, нравился ей меньше всех. Конечно же, не считая Валентины.

Глава 7. Кошкин

Петербургская одиночная тюрьма «Кресты» заведением была уникальным. В только что отстроенную, сюда уже запустили электрическое освещение, наладили мудреную систему вентиляции, а к зиме должны были запустить водяное отопление. Условия, в которых заключенные содержались здесь, были зачастую получше, чем те, что ждали их дома. Если, конечно, дом у местных обитателей вообще был. А впрочем, тюрьма была для уголовных преступников: абы кого здесь не запирали – следовало «постараться».

– В газетах пишут, наши «Кресты» самая образцовая тюрьма в Европе, – хмыкнул своим мыслям Кошкин, оглядывая через зарешеченное окно просторный тюремный двор с церковью. – И самая большая. Читали, Кирилл Андреевич?