Выше, чем звезды (СИ) - Зверев Павел Александрович. Страница 46

Убрав ладони с моей груди, он отклонился назад, чтобы спиной найти упор о стену.

Сознание возвращалась неохотно. Серость перед глазами слишком долго преобразовывалась в коридор, а к горлу, в который уже раз, подкатывал ком тошноты. Сил на то чтобы повернуться всем телом не было от слова «совсем». Только и смог, что голову довернуть, да челюсть разжать: сгусток густой крови просочился сквозь приоткрытый рот, заливая собой ворсистый ковер.

— Да чтоб тебя! — уставший возглас друга и я чувствую, как он переворачивает меня на бок.

Кашель вырвался сам собой, и брызги крови разлетелись повсюду. Но стало легче. Даже звон в ушах пропал и мысли перестали походить на неповоротливые глыбы льда. Вернулось осознание и потихоньку, пусть и пока с мурашками, возвращалось ощущение тела. Дыхание? Да никогда воздух не был таким свежим и вкусным!

— Пхасади, — с трудом выдавил из себя.

— Да-да, — суетливое в ответ. — Сейчас. Пиздец ты тяжелый, Тох!

Уронив голову затылком на стену, прикрыл на мгновение глаза. Говорить не хотелось вовсе.

— Ты даже не представляешь, как я струхнул, — Паша и не думал молчать. Кажется, стрессанул он дай боже. — Вернулся, а ты на боку валяешься, глаза открыты, пульса нет. Там еще дядь Сережа хрипит, тоже помирает и тут ты. Вообще чуть в паничку с головой не нырнул. Руки на автомате сработали, прикинь? Не зря в институте ОБЖ не прогуливал…

Тишина.

Последние слова друг практически прошептал.

Бросив на него взгляд, отметил жуткую трясучку рук. Дыхание короткое и быстрое — кажется в паничку он занырнет прямо сейчас.

— Собрался, мля! — как мог рыкнул я.

Но судя по тому, как друг вздрогнул, а после открыл глаза и попытался сфокусировать на мне уже более осмысленный взгляд, у меня-таки получилось. Снова.

— Встать помоги, — кивнул ему в ответ. — Нельзя нам штаны просиживать. По крайней мере здесь.

— Да, ты прав, — встряхнулся Паша, поднимаясь. — Успеется еще. Давай наверх, там хоть двери закрыть можно.

Словно два калеки, медленно и шатаясь, мы сначала покинули злосчастный коридор, чтобы после потратить минут десять на подъем по лестнице. Тело моё банально не могло перебороть лютейшую слабость и всё, что я мог, так это лишь сжимать челюсть, матеря Рилна на чем свет стоит. Почему именно его⁉ Да потому что так не поступают! И тут же себя одернул другим воспоминанием: батя… Учился плавать я, захлебываясь и ревя, как девка. А он, со своей фирменной ухмылкой, наблюдал за мной с борта патрульного катера.

— Ты пиздец какой тяжелый, — устало выдавил из себя Паша. — Живой вообще?

— Нормально, — просипел в ответ. — Лечь бы не помешало, а так бодрячком.

— Бодрячком, как же, — проворчал друг. — Давай, чуть-чуть осталось.

Лестница, господи, какая же убогая эта лестница! Широкие ступени, с винтовым доворотом вдоль стены. Какое-то скользкое покрытие и слишком уж большой выкид по высоте.

Всё это восхождение вылилось в пот градом и дыхание, словно после марафона. А ведь дальше еще чертов лабиринт коридоров.

В конечно итоге, добрались мы до комнаты только минут через пятнадцать. Мокрые, под кожанками-то, и выдохшиеся со свистящими легкими. Уже здесь, за широкой двустворчатой дверью, где Паша скинул меня на кожаный диван, получилось перевести дух. По крайней мере мне. Пахан вообще молодец, тут же, стоило только избавиться от обузы в виде меня, лишь дыхание восстановил, как начал баррикадировать дверь тем, что можно было оторвать от пола. Ну, а я осматривался.

Рабочий кабинет Климченко старшего представлял собой, хм, почему-то у меня он больше ассоциировался с холлом, нежели кабинетом. Высокий потолок, отделка под античность, с колоннами и широкими, книжными стеллажами. Повсюду вставки из натурального, темного дерева. Большой стол в углу, столешница такая, что цена её явно подходит к ляму. Освещение так же под старину: светодиодные, наверняка, светильники, выполненные в виде свечей. Всё дорого-богато ажно скулы сводит. Некрасиво богато, как по мне. Вычурно, аляписто и еще куча подобных эпитетов вдогонку. Ах да, тяжелые темно-алые шторы, практически полностью закрывающие единственное окно, буквально приковывали к себе взгляд. Золотистый ворс по бокам и им же вышивка тонких узоров по всей поверхности.

Тихо. А еще здесь было очень тихо.

— Ща, — тяжело дыша прошел мимо Пахан. — Света. Надо. Побольше.

Шторки разошлись в стороны, позволяя яркому солнцу высветить практически весь кабинет. Еще бы! Окно в пол, выпуклое полукругом наружу, как раз смотрело на солнечный диск.

— Всё! — Паша буквально растекся по отцовскому креслу, чуть выдвинув его из-за стола.

Запрокинув голову, он прикрыл глаза и явно попытался взять себя в руки.

Я тоже не отставал, в попытке перевести дух и добиться от своего тела каких-то более активных движений, нежели вялое дрыганье на желание принять позу удобнее. Слабость? Ну, чуть не сдох, походу. Если у меня и правда не было пульса, то выводы напрашиваются неутешительные: хрен тебе, а не псионика.

Поднеся ладонь к глазам, сжал её в кулак, но практически сразу силы закончились, и рука упала на диван. Бесит!

— Тооох, — протянул Пахан. — Что делать-то будем? Без машин оно как-то грустно всё вырисовывается. А, если таких тварей больше будет, то кроме бункера я других вариантов для выживания не вижу вообще.

— Что за стволы в сейфе? — рассеянно пробормотал я. — Черт, ни рации, ни телика, как котята, сука, слепые.

— Да, — поддакнул Паша. — Сунемся к городу, а там и живых уже по пальцам одной руки пересчитать можно. Насчет стволов загибай пальцы, наизусть помню всё. Итак, лот номер один: «Бевинчи»! А, если серьезно, то Benelli Vinci Tactical — любимая игрушка отца. Полуавтомат, с трубкой на пять патронов 12/76, пистолетка, ну и четверка, кратник. Судя по выражению морды твоего лица — не впечатлен. Но будешь. Когда в руках подержишь. Вещь! — и большой палец на вытянутой руке. — Лот номер два: «Помпушка»! Дама с характером, прямо скажем. Fabarm O. D.! Там, правда, еще что-то было в названии, но я не помню. Да и не суть. Не зашло отцу, в общем. Да и «помпушки» он как-то не воспринимает. Но я стрелял! Хороша! И в руках, прям, ммм! — сжимательное движение ладонями относилось явно не к ружью, но заострять на этом внимание не стал. — Мосинка УКАЭР! — тыкнул Паша указательным пальцем в потолок. — Развлекухи ради, ну и запретка, сам понимаешь. Патроны под неё найти то еще приключение. Но пара пачек там, помнится, валялось.

— Огрызок что ли? — удивился я. — И нахрена?

— Хотелось, — пожал плечами друг. — Просто хотелось. Я даже не помню причины, из-за чего отец её достал. Но бахает и ладно. Нам сойдет.

— Всё? — с трудом чуть довернув корпус, спросил я.

— Неееее, — с загадочной физиономией протянул Пахан. — Арбалет там еще есть. Блочный. В нормы нашего права не входящий. Прикольная игрушка, кстати. Кабана насквозь пробивает.

— Хера се — игрушка, — мог бы присвистнуть, сделал бы. А так только удивился. Сильно.

— Помню с отцом, а, черт, — в миг лицо друга посмурнело. — Че делать будем, Тох?

— Очухаюсь, — выдохнул я, — и, наверно, надо в город топать. Наших собирать. Радио какое найти сможешь? Или у вас тут только электронка?

— Откуда? — и замер с так и поднятой рукой. — Точно! У садовника должна быть радиостанция. Там древность такая! Надо глянуть.

— Сейф, стволы, я прихожу в себя, только потом выходим, — подрезал пыл друга. — Сам всё видел.

— Да видел, конечно, — сморщился он и рукой махнул. — Пошел тогда ревизию батиным игрушкам сделаю.

Сейф расположился в нише за книжной полкой. Прикольная такая секретка и, если не знать, сроду не найдешь. А так, убрать пару книг, там рычажок и открывается небольшая панелька. Ключ в нижнем выдвижном ящике стола и всё по накатанной. Стеллаж отходит в сторону и дверца сейфа, полутора метров высотой, распахивается, оголяя свои внутренности.

Стволы находились в чехлах, просто-напросто уткнуты в угол. И их наличие волновало меня постольку-поскольку. Основа это патроны! И вот здесь Паша явно был со мной согласен. Первыми из сейфа он начал доставать именно их. Небольшие коробочки складывались в ряд и с каждой новой, заставляли улыбаться шире. Пулевые патроны, дробь крупная и мелкая. Картечь? Ну это вообще подарок!