Ползучий плющ - Купер Наташа. Страница 43

– У тебя сейчас жуткое время, да? Мне подумалось, что небольшая компания тебе не помешает.

– Глядя на тебя, я бы сказала, что у тебя тоже нелегкий период, – заметила Триш, вглядевшись в лицо матери. – Полиция и к тебе приходила, да? О, мама, мне так жаль. О чем они спрашивали?

Мать покачала головой, и ее подстриженные в кружок блестящие седые волосы взлетели свободной волной.

– Ни о чем таком, про что я не могла бы рассказать с абсолютной искренностью. Не смотри так, Триш! Нечего тебе волноваться еще и из-за того, что наговорила мне полиция.

Триш заглянула в ясные голубые глаза матери и с восторгом увидела в них ничем не поколебленное доверие.

– Если они сказали тебе хотя бы десятую часть того, что сегодня пришлось выслушать мне, тогда я действительно тронута, что ты приехала сюда и так меня обняла.

На глазах у нее выступили слезы, одна слезинка скатилась по щеке, и Мэг смахнула ее.

– Ах, Триш! Неужели ты подумала, что я поверю, будто ты могла намеренно причинить вред кому-то из своих крестников, или… или совершить какое-либо насилие над ребенком, или что ты имеешь какое-то отношение к тому, что произошло с Шарлоттой? Я помню про все случаи, о которых расспрашивали меня полицейские, и знаю, что все они были чистой случайностью, какие бывают у всех, кто присматривает за детьми.

– Спасибо! Ты даже не представляешь, как мне приятно это слышать.

– Боже мой, да у меня была подруга, у которой младенец скатился со стола, на котором она его пеленала, и получил трещину черепа. Это гораздо опаснее, чем все царапины и ожоги, полученные детьми, за которыми смотрела ты, но никто не обвинил ее в том, что она сделала это нарочно.

– Видимо, это было давно, – печально сказала Триш и шмыгнула носом. – Сегодня ребенка с такой серьезной травмой сразу бы внесли в список риска.

– Пойди-ка найди носовой платок, – велела Мэг, словно Триш и правда снова было двенадцать лет, – а я поставлю чайник.

По винтовой лестнице Триш поднялась наверх умыться. Подкрасив ресницы, она вернулась вниз, чувствуя, что отчасти овладела собой.

Мэг подала ей дымящуюся кружку. Триш уловила запах и воскликнула:

– «Мармайт»! Я словно вернулась в детство.

– Пей. Попозже я приготовлю ужин. Сегодня ты явно не ела, несмотря на все запасы твоей еды. Нет, ты все же безнадежна, Триш! Не удивительно, что ты довела себя до такого состояния.

– Иногда я забываю, – сказала она, прежде чем послушно выпить восхитительный напиток. Именно его она всегда пила в детстве, когда болела или чувствовала себя несчастной. – А потом, когда я пытаюсь поесть, я вспоминаю о Шарлотте и о том, что, возможно, с ней делают, и не могу проглотить ни кусочка. Но вот это просто здорово! Мне нужно было вспомнить о «Мармайте» раньше. Спасибо, мам.

– Да мне самой приятно, – ответила Мэг, приготовившая себе чай. – А теперь рассказывай. Полиция выяснила хоть что-нибудь про исчезновение Шарлотты?

Триш пожала плечами:

– Нет, иначе они не набросились бы на меня сегодня.

– По-видимому, она мертва, да? – Мэг несколько раз моргнула, отгоняя невыплаканные слезы. – Столько дней прошло.

– Скорей всего, да. Если только ее где-нибудь не прячут… как в том ужасном случае в Бельгии. Прости, мам!

Мэг на мгновение прикрыла глаза рукой. Потом решительно улыбнулась и отпила чаю.

– Просто она так похожа на тебя, Триш. Я видела ее, по-моему, всего один раз, но на фотографиях, которые Антония прислала на Рождество, она в точности ты в этом возрасте. И тогда я… я каждый раз раскисаю, думая о тебе и о том, что ей, возможно, пришлось… Прости, Триш. Слезами горю не поможешь. – Она высморкалась. – Тебе известно, что предпринимает полиция?

– Все, что может… даже я это вижу. Первым делом связались со всеми соседями и близкими подругами Шарлотты на случай, если она пришла к кому-то из них. Но никто ее не видел. Полицейские обошли все дома вокруг парка и опросили их жителей. Всю неделю на всех перекрестках в парке дежурили полицейские, расспрашивая прохожих. Перекопали сад Антонии и, полагаю, обыскали и ее дом, хотя она мне об этом не говорила. Не вижу, что еще можно сделать.

– Да. Если они копают, то, скорей всего, тоже считают ее мертвой, да? О, Триш, ну зачем кому-то убивать ее, такую маленькую? Я знаю, они думают на какого-нибудь педофила, но разве это вероятно? Всего лишь четырехлетняя девочка… разве кто-нибудь?..

Триш пожала плечами.

– Именно это все мы предположили с самого начала… газеты тоже. В наши дни именно это предполагают первым делом, когда пропадает ребенок.

– Мы слишком много знаем, верно?

– Да. Но это все же лучше, чем бывало прежде, когда детям, рассказывавшим всякие ужасы, не верили; иногда даже наказывали, если те пытались кому-нибудь пожаловаться на то, что с ними делают. Хотя на самом деле я считаю, что сегодня мы порой делаем скоропалительные выводы. Я имею в виду, что убитые дети – не обязательно жертвы педофилов. Иногда они просто попадают под руку выведенной из себя матери, которая может ударить или встряхнуть ребенка гораздо сильнее, чем хотела.

– А что – трясти ребенка тоже опасно? – спросила Мэг. – Я знаю, что у совсем крошечных младенцев от этого иногда случается сотрясение мозга, но я думала, что Шарлотта уже слишком большая.

– Возможно, я точно не знаю. Нет, ты, должно быть, права. Но ведь остаются еще побои. А кто-нибудь мог бить Шарлотту. – Триш жалобно улыбнулась. – Все сходятся во мнении, что бедняжка унаследовала фамильный характер.

– Ты верно сказала: бедняжка!

Они замолчали, вспоминая прошлое, вспоминая, скольких усилий стоила Триш борьба с собственной вспыльчивостью.

– Ты кого-то подозреваешь? – спросила через какое-то время Мэг.

– Вначале самым подозрительным мне казался Роберт Хит, – сказала Триш, отгоняя воспоминание о себе шестилетней, раздражавшейся на свою неизменно терпеливую мать. – И Антония говорила мне, что полицейские ежедневно его допрашивают, но теперь подозрения уже, наверное, сняты.

– Видимо, да, иначе они не терзали бы тебя.

– Да, пожалуй. Но мне он все равно кажется самым подходящим. Он, правда, похож на крысу, мам. Даже тебе он вряд ли понравится.

Мэг нахмурилась, и в форме ее распрямившихся бровей Триш вдруг с радостью увидела что-то свое. Она с удовлетворением отметила, что наследственность у нее не только отцовская.

– Триш, – с необычной серьезностью проговорила Мэг, – я знаю, ты никогда его не любила, но тебе никогда не приходило в голову, что ты можешь быть несправедлива?

– К Роберту Хиту? Нет! Он опошляет, почти из принципа, все, что дорого другим людям. А уж как он доволен собой. И…

– И давай взглянем правде в глаза, моя дорогая, тебе не нравится, когда матери-одиночки впускают в свою жизнь мужчин.

Триш внимательно посмотрела на мать. В ее милом мягком лице с такими знакомыми морщинками сейчас читалась какая-то странная неумолимость. Волна стыда, накрывшая Триш, смыла ее прежние представления о долге матери перед маленьким ребенком и ту чуть высокомерную, хотя и нежную, снисходительность, с которой она, женщина, добившаяся немалых успехов в своей профессии, смотрела на мать, чей житейский опыт ограничивался исключительно сферой быта.

– Ты из-за меня больше не вышла замуж? – спросила она после долгой паузы.

Оглядываясь назад, Триш всегда ощущала, что все ее детство прошло под знаком ухода отца и ее подозрениями, что его подтолкнул к этому тяжелый характер дочери. Когда она выросла и узнала, что большинство детей в разведенных семьях считают себя ответственными за неудачи и жестокость своих родителей, она попыталась осмыслить прошлое в более рациональном ключе. И начала понимать, что всегда следует принимать во внимание и чужую точку зрения.

– Не совсем, – сказала Мэг, глядя на нее с чрезмерной любовью. – Скорее всего, я не захотела бы снова рисковать, но ты могла бы облегчить мне возможность иметь друзей… друзей-мужчин.

– Прости, – сильно нахмурившись, сказала Триш. – Послушай, мама, я действительно очень раскаиваюсь. Правда, я делала это не нарочно. В смысле, в то время я ничего не понимала.