Ползучий плющ - Купер Наташа. Страница 52

– Ты не собираешься отвечать? – спросил Джордж так мягко, словно понимал, о чем она думает. Триш покачала головой:

– Подключится автоответчик, а я потом разберусь, кто бы ни звонил.

– Мне нужно скоро уходить, Триш, но мне не хочется оставлять тебя в таком состоянии. Ты не должна изводить себя из-за того, чего еще, может быть, и не было.

– Да. Но я начинаю жалеть, что попросила тебя встретиться с Ники. Если она…

– Знаю, – сказал Джордж, подходя к Триш и обнимая ее. – Но ты это сделала, а ведь есть шанс, что она невиновна, как ты надеешься. О, Триш, я бы сделал что угодно, чтобы спасти тебя от того, чего ты больше всего боишься. Я… Знаешь, все это время, со дня нашей ссоры, я набирался мужества позвонить тебе, но не мог. Когда сегодня утром Пенни сказала, что ты на линии, я чуть не запел.

Она прильнула к нему, пораженная, что среди всего этого ужаса, связанного с Шарлоттой, она способна испытывать такой покой.

– Триш, – проговорил он, целуя ее волосы.

– Джордж, у меня очень негативный опыт в подобного рода вещах. – Она высвободилась из его рук и почувствовала, как он напрягся. Триш улыбнулась, стараясь показать, как она смущена и как ей приятны его объятия.

Его лицо расслабилось, и морщинки тревоги – или злости – вокруг глаз и рта быстро превратились в морщинки смеха.

– Тогда нас двое, Триш. Банально, правда?

– Почему?

– Мы можем кого угодно заговорить до смерти на любую тему, кроме этой. Почему у тебя такой опыт?

– Тоже вполне банально, – ответила она, даже не улыбнувшись, потому что вспомнила взбесивший ее диагноз Беллы Уэблок касательно ее собственного психического здоровья. – Мой отец бросил нас с мамой, когда мне было восемь. С тех пор мне трудно доверять людям. Видимо, я немного сдвинута на этом вопросе. Каждый раз, когда мне казалось, что я влюбилась, я обязательно начинала искать доказательства обратного, и, как правило, находила. Теперь я более или менее отучилась от этого; это было несправедливо по отношению к моим любовникам… да и меня изматывало.

– Тогда это не так уж банально, – к удивлению Триш, сказал Джордж. Он снова погладил ее по переносице. – Беспокойство, что ты несправедлива, гораздо больше похоже на тебя, чем боязнь душевной боли… которая служит обычной причиной в подобных ситуациях, не так ли?

– И этого было сполна, – сказала она, не обратив внимания на комплимент. – Но, понимаешь, я слишком похожа на своего отца, чтобы чувствовать себя спокойно. Я просто вылитая его копия, я унаследовала его жуткий характер. И сколько бы я ни влюблялась, очень скоро мне начинает недоставать свободы. – Она поежилась и быстро добавила: – Мне ни с кем не хотелось бы поступить так, как он поступил с нами. А теперь твоя очередь. Какая причина у тебя?

– Я не встречал никого, кто захотел бы поймать и приручить Большого Медведя, – сказал он с напускной серьезностью. Заметив румянец, выступивший на щеках Триш, рассмеялся. – Да ладно, Триш, ты могла догадаться, что я знаю об этом прозвище. Я всегда воспринимал это как комплимент. Это ведь ты придумала?

Ее румянец сделался гуще, а морщинки смеха вокруг рта и глаз углубились.

– Кажется, я. Я рада, что ты это правильно воспринял.

– Я тоже рад. Нам нужно многое друг другу сказать, Триш.

– Знаю, – быстро отозвалась она. – Но не сейчас, пока Шарлотта… – Он взял ее лицо в ладони. – У меня тоже отвратительный характер, ты знаешь. Так что твой меня не испугает.

Вычурные дедовы часы, единственная старинная вещь во всей квартире, напугали их обоих, начав отбивать четыре часа со всей торжественностью похоронного колокола.

– Черт! Мне действительно пора, Триш. Можно тебе позвонить?

– В любое время, – сказала она. – Ты был… – Ей хотелось оставить это его воображению, но Джордж воспротивился.

– Попытайся, Триш, – подбодрил он. – Это ни к чему тебя не обязывает, но будет приятно, если ты сможешь это произнести. Или хоть бы часть.

– Ты замечательный, и мне понравилось, как ты меня обнимал. И я… Мне кажется, я почти готова рискнуть снова… с тобой.

Тут он поцеловал ее, схватил кейс и убежал, оставив ее на кухне с предощущением счастья – впервые за долгое время. За очень долгое время.

Позже, пока она занималась всякой ерундой – собирала кружки и разглядывала в зеркало свое лицо, проверяла, не слишком ли грязными были ее босые ноги, – ей пришло в голову, что откровения этого дня почти оправдали ее годичный отпуск. Возможно, оставив на время работу, она обрела способность лучше понимать себя и других людей. Возможно, она медленно восстанавливает силы.

Обхватив себя руками, Триш вспоминала, как это приятно, когда тебя обнимают и ты можешь немного расслабиться. К ней вернулось забытое нетерпение – дожить до следующего дня, чтобы снова поговорить с Джорджем.

Наконец она вспомнила, что кто-то оставил на автоответчике сообщение, и включила прослушивание. Это оказалась Уиллоу, сообщившая, что в «Помощниках Холланд-парка» подтвердили: у Ники никогда не было неприятностей с полицией, но что у нее трудное прошлое. Кажется, ее взяли под опеку в возрасте трех месяцев, когда ее незамужнюю мать признали неспособной заботиться о ребенке. С тех пор она жила у приемных родителей. Поскольку для нанимаемых агентством нянь такое прошлое было нетипичным, владельцы «Помощников Холланд-парка» более тщательно, чем обычно, проверили ее рекомендации. Несмотря на подозрения в причастности к исчезновению Шарлотты, они по-прежнему были уверены в Ники. Уиллоу надеялась, что эти сведения окажутся полезными для Триш. Если ей понадобится что-нибудь еще, пусть сразу же позвонит, и Уиллоу сделает все возможное, чтобы помочь.

Слушая жужжание перематывающейся кассеты, Триш разрывалась между сочувствием к прошлому Ники и ее нынешнему одиночеству и опасениями, что оно могло толкнуть ее на крайности.

Ее размышления прервал телефонный звонок. Это была Эмма, которая отвечала на утреннее сообщение Триш. Они договорились встретиться за ранним ужином в уютном итальянском ресторанчике, который обнаружила Эмма, а потом пойти в кино.

Вернувшись в Саутуорк после искренних попыток поддержать Эмму и в восхищении от ее усилий справиться с болью, причиненной ей уходом Хэла, Триш увидела, что ее ждет еще одно сообщение. Включив одной рукой черную галогенную лампу, другой она нажала кнопки на автоответчике. После обычного жужжания, щелчков и свиста Триш услышала голос Джорджа:

– Триш, это я. Я хотел сказать, но сегодня днем не удалось… не пойму почему, может… Черт! Послушай, Триш, я знаю, что ты предъявила полиции алиби на субботу, но, похоже, они не до конца исключили тебя из списка подозреваемых. Я-то знаю, что ты ни при чем. Но возможно, они снова к тебе явятся… даже наверняка. Ты обещаешь в этом случае позвонить мне? В любое время дня и ночи? Я не шучу, Триш. Я знаю, что у тебя есть и мой рабочий, и мой домашний телефон.

Она с размаху уселась в обитое черной кожей вращающееся кресло, при этом ударившись кобчиком о жесткий подлокотник.

– Черт! – вскрикнула она, отчасти от боли, отчасти от злости. Все разумные доводы в пользу того, что полиция вынуждена была ее допросить, исчезли под натиском эмоций.

Если они продолжат упорствовать в своих идиотских, оскорбительных подозрениях, то кто-нибудь обязательно проговорится или отпустит замечание типа «нет дыма без огня». Мысль о том, что, вернувшись на работу, она столкнется со скрытым недоверием недолюбливающих ее людей или с убежденностью в ее вине со стороны нескольких настоящих врагов, уже сама по себе была не из приятных. Но что, если от нее начнут отворачиваться люди, которых она считала друзьями?

Великодушное заявление Джорджа внезапно показалось еще более ценным, чем утром. Триш поняла, что надо поговорить с ним сегодня же вечером.

– Qui s'excuse s'accuse, [11] – напомнила она себе, прокручивая «Ролодекс», пока не дошла до карточки Джорджа. Она стала набирать его номер, не осознавая, что пальцы касаются кнопок мягче, чем обычно, почти гладят их.