Клуб разбитых сердец - Михалева Анна Валентиновна. Страница 27

— Тебе тот твой знакомый звонит… Иван! Помнишь, с хоккея?!

Сердце у Варвары скакнуло к горлу. Она не ожидала такого фокуса от своего организма. Кроме того, руки ее мелко затряслись, а из головы вылетело абсолютно все, кроме безумной радости.

Она рванулась было к двери, потом замешкалась, огляделась: Гоша монотонно и совершенно бесполезно гонял воду по комнате совком для мусора. Максим на всякий случай вбивал наскоро сделанные им из деревянной швабры заглушки во все отверстия злосчастного фонтана.

— Прикрыть тебя? — Маняша стала похожа на настоящую заговорщицу.

Мучиться совестью не хотелось, в конце концов, это ведь только телефонный разговор! Варвара кивнула и опрометью бросилась на лестницу.

— Я жду тебя у подъезда, — без предисловий проговорил Иван.

— Меня?!

— Нет, — хохотнул он, — папу римского! Я же тебе звоню, дуреха!

— Но… — она осеклась. Стоит ли докладывать о Максиме, испорченном ужине, Гоше и его дурацком фонтане? Главным образом о Максиме? И что сказать Максиму?

— Я жду тебя у подъезда, — повторил он, видимо, не собираясь слушать, почему она не может выйти к нему прямо сейчас. — Синий «Шевроле». Иных «Шевроле» возле твоего подъезда нет — не перепутаешь.

— Но… я…

— Давай спускайся! — наверное, он усмехнулся и тут же повесил трубку.

Варвара осталась в нерешительности посреди прихожей. Максим чинит Гошин фонтан, вернее, окончательно выводит его из строя. По-хорошему, для него и в ее квартире теперь работа найдется — вода же продолжает сочиться, и не как-нибудь, а по электрическим проводам люстры. Это означает только одно — близится замыкание.

Да и вообще, ситуация абсурдная: как посреди катастрофы, которую малознакомый, но добрый человек разгребает собственными руками, подойти к нему с предложением оставить все и катиться ко всем чертям? Это даже если забыть, что она пригласила его на ужин.

«О господи!» — она схватилась за голову. А Иван-то ждет у подъезда! Что же делать?!

И тут на ее плечо легла рука Максима.

— Я в курсе, — сосредоточенно и слишком по-деловому проговорил он, — Маша рассказала.

— Маша?! — Варвара вздрогнула. — Что рассказала?!

— Понятно, что неожиданно, но ты не волнуйся.

— Я уже ничего не понимаю! — честно призналась она.

— Мам, — из-за его спины показалась хитренькая физиономия дочери, — я сказала, что тебя срочно вызывают в школу на общую беседу родителей с представителями следственного отдела. Ну, пришлось попутно изложить, из-за чего. Конечно, это семейное дело, но раз такая ситуация…

— Какое семейное дело? — свирепея, поинтересовалась мать.

— Ну… физика же убили в лицее твоей дочери, не так ли?

— Ой, Маняш! Я даже не буду ничего пояснять. — Она метнулась в ванную, чтобы хоть как-то привести в порядок растрепавшуюся прическу.

— Я тут постараюсь все уладить, — спокойно заверил ее Максим. — И посижу с детьми до вашего возвращения.

— Я вас умоляю! — «Какое счастье, что он настолько деликатен, что не потащился за мной в ванную. Иначе моя пунцовая от стыда рожа о многом бы ему рассказала!»

— Нет-нет. Оставлять детей в такой ситуации?! Я буду с ними, и мы тут все починим. Идите спокойно, не волнуйтесь.

«Я стерва! Я ужасная стерва! Лгунья! Змея подколодная! Я чертовски счастливая подколодная змея!» — Как раз на этой жизнеутверждающей фразе Варвара и вылетела из подъезда.

Дальше мир разорвался на полусмытые картинки. И странные фразы, не то произносимые губами, не то стучащие в висках бешеным ритмом.

«И глубина очей твоих…» Сквозь опущенные ресницы она видела его черные широко раскрытые глаза. Белые простыни порхали в воздухе, подобно крыльям гигантских бабочек.

— Ты шепчешь? — Его ладони большие и горячие, слишком горячие, слишком…

— Я?

— Ты. Ты шепчешь.

— Это чушь.

— Это не чушь, это Пастернак. Пастернак — это не чушь.

— Глупости, я никогда не декламирую, занимаясь любовью. Это глупо.

— Это не глупо. Это Пастернак.

— Может, перейдем на Пушкина?

— Ха! Да ради бога… Гм… «Во глубине сибирских руд…»

— Лучше молчи. — Она закрыла его рот рукой, потом поцелуем.

— Зато в ритм, — с трудом проговорил он.

— Дурачок…

Иван откинулся на подушку и жадно затянулся сигаретой. Варвара прижалась щекой к его груди, блаженно жмурясь, вслушивалась в глухой стук его сердца.

— Минус двадцать лет, — тихо проговорил он.

Она не ответила. Не хотелось говорить. Хотелось застыть так, ощущать теплоту его влажной кожи и молчать, молчать до самой смерти.

— Ты помнишь? — он усмехнулся. — Помнишь?

— Помню о чем? — простонала она.

— Большая зеленая лампа с желтой бахромой висела над кроватью в твоей комнате. Она все время раскачивалась и жутко скрипела. Трик-трак, трик-трак… Помнишь?

— Нет… — улыбнулась она.

— Как?! — он приподнялся на локтях, потом снова упал на подушку, его ладонь легла ей на голову. — И за стенкой кашляла бабушка.

— Не бабушка, а тетя Надя.

— Какая разница, — вяло махнул он рукой. — Я все равно каждый раз с ума сходил. И еще… твои волосы: ты собирала их в такие смешные хвостики, а я распускал их, и они лежали на белой подушке темным веером. И лампа над головой… Неужели ты не помнишь?

— Я помню букет сирени. Ты бросил его мне в открытое окно.

— Да-да-да… ты сидела за столом. Пять часов утра, холодно… А я шел мимо. Дай, думаю, сделаю что-нибудь приятное…

— А я считала, что ты топтался под окнами всю ночь, — она вздохнула.

— Ну… может быть, так и было. Вот этого уже не помню я. Давай будем считать, что я мерз под твоими окнами. Как странно, правда?

— Что странно?

Он обхватил ее голову руками, поднял и заглянул ей в глаза:

— Нет, в самом деле, странно. Мы могли бы пожениться и всю жизнь быть вместе…

— А через двадцать лет ты бросил бы меня, как бросил свою жену.

Он отпустил ее:

— Вот в этом ты вся! Непременно нужно испортить. А жену я свою не бросал, мы вместе пришли к решению о разводе. Это был параллельный и постепенный процесс, растянутый на годы.

— У нее иная версия событий…

— Вот как?! — Он вытащил из пачки вторую сигарету и снова закурил. Пальцы его мелко дрожали. — Ты знаешь мою бывшую?

— Недавно встретились в компании, — быстро соврала Варвара, вовремя сообразив, что не стоит рассказывать Ивану про Клуб. Во всяком случае, пока не стоит.

— О боже! Мир тесен! Варь, я действительно ее не бросал, так получилось.

— Я не хочу, чтобы ты оправдывался, — она провела пальцем по его губам. — Не хочу.

Он перехватил ее руку:

— А то я тебя не знаю. Нет, ты всегда заставляла меня именно оправдываться, но в данном случае, — тут он ей подмигнул, — я ни при чем.

— Как это?

— А вот так! Тысячи мужиков бросают своих жен в районе сорока лет — это статистика. Об этом сейчас много пишут, знаешь, как называется это явление в науке? «Бунт сорокалетних», слышала?!

— Поясни. — На самом деле ей совсем не хотелось говорить о бунте сорокалетних, равно как вообще о каком-либо бунте. Она уже прокляла свой язык, который наперекор ее желанию предаваться молчаливой неге мелет всяческую чепуху. Ну, какое ей дело, скажите на милость, до чужих разводов?! Чего ее дернуло помянуть о его жене всуе?

— Сейчас свирепствует эпидемия разводов, — весело начал Иван. — Болезнь поражает каждого третьего мужика, которому от тридцати пяти до пятидесяти. Я совсем недавно прочел в одной статье, что к 2015 году каждая пятая сорокалетняя женщина останется без мужа, потому что мужья их уйдут к молоденьким. Вот так. Причина тут одна — страх перед старостью. Знаешь ведь, как бывает: мне уже почти сорок, а я ничего не успел, сколько всего неиспытанного, сколько женщин, а тут жена под боком, надоевшая, такая понятная, аж скулы сводит.