Сотник из будущего. Западный щит Руси - Булычев Андрей Алексеевич. Страница 1

Андрей Булычев

Сотник из будущего. Западный щит Руси

Часть I. Княжество Юрьевское

Глава 1. Онагр

– Не поспели мы, Лагутович, вон третья сотня уже мимо проходит. – Кондратий кивнул на проезжавших неспешной рысцой литвинских всадников. – Всё, отвоевалась союзная тысяча в немецких землях, к Миндовгу своему возвращается. Пойдёт теперяча с ним куршей и скальвов дожимать.

Только было выгнали обозец на дорогу, и снова пришлось отворачивать в сторону. От малой речки выходили на лесной берег новые сотни вместе с большим санным караваном. Один, второй, третий десяток зимних повозок прокатился по хорошо набитому войском пути. Сидевшие в санях литвины, проезжая мимо русских розмыслов, приветливо им махали и кричали что-то задорное.

– Веселятся. – Филлимон кивнул на обозных. – Как же, живые с набега возвращаются, да ещё, видать, и добром богато нагруженные. Не зря они, выходит, за Двину ходили, а мы-то вот к большому делу так и не смогли поспеть.

– Если бы кузнецы с Себежа порасторопнее были, так тоже бы давно у Дерпта стояли. – Четвертак, правивший лошадьми, вздохнул. – А деревянное-то на раме мы и сами безо всякой помощи всё быстро поправили. Уж больно тяжёлый наш камнемёт, без хорошей железной стяжки никак не можно его вдаль тащить. Недоработали маненько энтот онагр в нашей усадьбе, недодумали. И понятно почему, в большой спешке ведь обоз в поход отправляли, вот и вылезла слабина́. Два раза ведь уже чинили по мелочи, а вон крупное в самый что ни на есть неподходящий момент случилось. Ух ты, а вот, похоже, и начальство едет! – Он кивнул на следовавший за обозом отряд. – Точно, глядите, братцы, это ведь сам тысячный Радвил под своим стягом.

Важный литвин в окружении ближников придержал коня перед установленным на полозья онагром и внимательно оглядел русских.

– Почему отстать от своих? – пробасил он, выделив из всех орудийщиков самого старшего – Стерлю.

– Так поломка у нас, воевода, – ответил тот, пожимая плечами. – Больше месяца мы промучились с ремонтом. А если бы не крепостица, стоявшая в дне пути, так и вовсе бы ничего с ним не вышло. Шибко хитрая штуковина. – И он хлопнул по укрытой рогожей станине.

– Хороший, очень хороший. – Тысячный покачал головой. – У русский рать их много, а у нас нет, пойдём к нам на службу, много серебра тебе дать, сильно богатый будешь, свой дом, усадьба жить, на пирах в княжьем зале Миндовга станешь сидеть. Пить, есть сколько хочешь. Мой князь славный, он хороший воин всегда жаловать, любо такому служить.

– Нет, воевода, зачем?! – Стерля отмахнулся. – Мы Господину Великому Новгороду, бригаде своей клятву о службе давали. Извиняй, но не могу я под руку Миндовга пойти. За предложение же лестное тебя благодарю. – И он, оглядываясь на обступившую трое русских саней спешенную сотню литвинов, подтянул к себе ближе метательную сулицу.

– Не хочешь служить мой князь, ладно. – Тысячный нахмурился. – Кто из вас пойдёт к нам?! Я всех к себе звать. – И он обвёл взглядом сидевших в санях русских орудийщиков. Не дождавшись ответа, Радвил, неодобрительно покачав головой и что-то проворчав, подозвал к себе пожилого литвина. Внимательно выслушав своё начальство, тот согласно кивнул и отвязал притороченный к седлу коня кожаный мешок.

– Trys saujos? [1] – переспросил он командира и высыпал в войлочный подшлемник серебро.

– Да, этого достаточно, они отродясь не видали столько, – хмыкнул Радвил. – Подай его вон тому, похоже, он у них самый старший. – Он кивнул на Стерлю. – Эй, русский, здесь серебро! – крикнул тысячный, подбоченившись. – Много серебра! И тебе, и весь твой воин его хватить. Забирать его, выпрягать свой лошадь из саней и ехать к себе. Радвил не обижать свой союзник. Радвил всё честно за онагр платить.

– Прости, воевода, но он не продаётся. – Стерля покачал головой. – Это не мой личный камнемёт, а бригадный. У начальства спрашивать его надобно, но уж никак не у меня.

– Бригадный начальство далеко, а ты и я рядом. – Радвил нахмурил брови. – Бери что давать, это серебро вам, мой князь с твоим потом сам за онагр рассчитаться.

Литвин с войлочным подшлемником в руках подошёл к Стерле и протянул его русскому.

– Говорю же, не продаётся! – буркнул тот и резко оттолкнул его от себя.

Подшлемник, звякнув серебром, упал на снег. Над зимней дорогой повисла напряжённая, натянутая, как тетива лука, тишина.

– Paimk juos! [2] – рявкнул Радвил, и обступившая сани спешенная сотня ринулась на русских. – Живыми! – крикнул он, видя занесённые мечи и секиры. Крепкий литвин умело принял топорик Гузки на круглый щит всадника и хлестнул плоской частью меча ему по предплечью. Топор выпал, а орудийщика уже сдёргивали с саней, и, выбив из левой его руки засопожник, сразу четверо начали бить и топтать на снегу. То же самое сейчас происходило около всех остальных русских саней. Только лишь умудрённый дружинным опытом Кондратий успел ударить небольшим мечом двоих нападавших. Но кольчуга одного выдержала удар, второй же зажал рукой окровавленный рукав полушубка. И вот уже самого дядьку повалили и рьяно топтали у саней.

– Не до смерти! – крикнул опять Радвил. – Алгис, придержи людей!

– Радвил, может, всё же их тут прикончить? – спросил тысячного один из ближников. – Звери уже через седмицу все кости по округе растащат. Какой с нас спрос, может, они в метель тут все замёрзли?

– Мажулис, оглядись вокруг, – проворчал тот в ответ. – Здесь целых три сотни, из них почти полная – это наши обозники. Уже через месяц на торгу в Вильно будут рассказывать, как мы порубили тут на дороге русских розмыслов, а через два про это же будут молоть языками в Полоцке и во Пскове. Ты хочешь взять их кровь на себя лично? – Он кивнул на опутываемый верёвками расчёт камнемёта. – Вот то-то же. Слушайте все! Эти русские не знают чести, они оскорбили меня, тысячного самого князя Миндовга, – громко, чтобы его слышал каждый обозник, крикнул Радвил. – А ещё они пролили кровь моего воина ратным железом, желая ему смерти, за что и поплатились. Я мог бы взять за всё это их жизни, наказав, но я милостив, и мне они не нужны. В наказание же возьму только оружие! Вяжите их, закидывайте в сани, передадим их в порубежной русской крепости посаднику.

Сани, сбегая под уклон, подскочили на яме, и голова у Стерли ударилась о боковую жердь. Он застонал и открыл глаза.

– Ну всё, живой, пришёл в себя, – прошепелявил окровавленными губами Филлимон. – А мы уж с Гузкой подумали было, что насмерть тебя зашибли. Который ведь час вот так вот словно бы неживой лежишь.

– Tylėk! [3] – прокричал сидевший около возничего худой обозник и ударил древком копья по голове Филлимона.

– Зараза! – прошипел тот, вжимаясь в сено. – Да молчу я, молчу! Вот ведь злыдень! – И ойкнул, получив ещё один удар.

Ехали долго, встали на ночёвку на лесной поляне, где уже горели костры. Как видно, передовые сотни, протоптав по занесённой дороге путь, успели разбить лагерь. Русским переменили путы и кинули на снег восемь пресных сухих лепёшек. У разведённого неподалёку костра встало трое охранников.

– Руки развяжите, ироды! Как есть, пить нам? – прошепелявил Филлимон. – Руки, руки! Ну! Понимаешь?!

– Есть! – И литвин подтолкнул ногой лепёшки. – Пить! – И он, ощерившись, ковырнул носком сапога снег. – Valgyk taip, ant kelių, be kiaulės rankų! [4]

– Вот ведь сволота какая, – пробормотал Четвертак. – За свиней нас держат, чтобы, как они, мы с земли ели. А своим сказал, что, если кто от пут освободится и попытается сбежать, прямо на месте того рубить.

– Ты же у нас полоцкий, Четвертак, разумеешь по-литвинскому, – проговорил Стерля, пытаясь ослабить путы на запястьях. – Что ещё расслышал? Куда они нас везут? Чего задумали?