Пазолини. Умереть за идеи - Карнеро Роберто. Страница 33

Роман вышел в конце мая и неожиданно имел огромный успех у публики: к середине июня первое издание было раскуплено. В Corriere della Sera 28 июня была опубликована рецензия Эмилио Чекки с негативной оценкой – мы уже цитировали его выше:

Некоторое время спустя Ливио Гарцанти написал Пазолини: «Имея на руках данные продаж, должен сказать, что это впервые, когда статья Чекки в Corriere помогает продать книгу. Поблагодари его за это»{Цит. по Naldini 1989, стр. 172.}.

Негативные оценки дали и коммунистические критики. Например, Карло Салинари 103: «Пазолини, казалось, выбрал в качестве основной темы мир римского люмпен-пролетариата, однако истинные причины его интереса имеют отвратительный привкус грязи, унижения, разложения и мерзости»{Там же, стр. 173.}. Джованни Берлингер 104 написал примерно то же самое: «Текст полон презрения и отвращения к людям, представления о действительности поверхностны и искажены, отображение сложной и многогранной реальности носит мрачный и болезненный характер […]. Этой фальшивой летописи надо бы противопоставить правдивую историю представителей римской молодежи»{Там же.}.

Салинари в своей критике пошел и дальше. Рассуждая об использовании Пазолини римского диалекта, он писал о «литературной игре», которую определили «типично формалистско-декадентские литературные вкусы», о том, что в основе лингвистического выбора автора лежал не «римский диалект во всей его сложности и богатстве», а только лишь «одна его сторона, самая грязная и жуликоватая, жаргон преступного мира, оскорбительная лексика, язык аллюзий, на котором говорят в мире бандитов». Он утверждал:

Очевидно, что левой критике не нравилось это «декадентство» Пазолини, оно было полной противоположностью социалистического реализма, официально признанного КПИ – пусть и достаточно умеренного по сравнению с тем, что царил в советской литературе. Писатель был просто обязан представлять в своих произведениях пролетариат в позитивном ключе, сопровождая и поощряя через творчество его социальное и политическое становление. По мнению подобных критиков «эстетическое чувство писателя не должно было предавать его в стремлении к реализму»{Siciliano 2005a, стр. 212.}. Идеологические шоры, совершенно очевидно, не позволяли им ни уловить осуждение в романе, ни ощутить поэтическую красоту такой книги, как «Шпана» – они испытывали лишь отвращение.

Марксистская и католическая критика сошлись в оценке романа. В католическом ежемесячнике Letture вышла рецензия Гаэтано Бизоля:

Пазолини, со своей стороны, старался как мог защищаться, пытаясь объяснить критикам свою точку зрения. Он назвал себя «последователем Грамши» и заявил: «Литераторы должны участвовать в политической жизни посредством собственных инструментов…, то есть скорее созерцая, чем действуя». Обращаясь к своим цензорам, он заметил: «Вместо того, чтобы обвинять, можно было хотя бы попытаться понять, это признак нехватки любви и смирения, попытка приписать литературе роль носителя мистики и онтологической морали, которые могли бы иметь успех до войны»{Цит. по Naldini 1989, стр. 173.}.

В один прекрасный момент цензура вышла из области культуры, литературы и эстетики, чтобы стать орудием политики и управления. Отдел по театральным постановкам и авторскому праву при Президентском совете, по инициативе министра внутренних дел Фернандо Тамброни, передал «Шпану» в миланские судебные органы по причине ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■.

Гонения на Пазолини были развернуты теми, кого он называл «самой невежественной буржуазией Европы». Ясно, что автор написал свой роман для читателей. А читатели были обывателями. В книге обыватели, мещане, стали объектом жесткого осуждения. Поэтому обыватели сочли неприемлемыми не только содержание книги, но и лингвистическую форму, в которую оно было облечено, с присущей им нетерпимостью.

Подчеркнем: Пазолини выступал против итальянского буржуазного обывателя, ставя его перед фактом существования маргинального и стремительно маргинализирующегося мира, который он предпочел бы игнорировать, но за деградацию которого нес ответственность как правящий класс. Энцо Сичильяно писал:

Напомним – то были годы, когда молодой секретарь совета министров, политик и христианский демократ Джулио Андреотти 105 жаловался на итальянский неореализм в кинофильмах (которые смотрел и которыми восхищался весь мир), виновный, по его мнению, в демонстрации худших сторон страны – он считал, что «грязное белье» надо стирать в семье.

Но вернемся назад к судебному заседанию по делу «Шпаны», которое состоялось в Милане 4 июля 1956 года. Защита просит включить в дело свидетельства «великих литераторов», в частности Джузеппе Унгаретти и Карло Бо 106. Великий поэт не смог приехать из Рима, но отправил суду письмо, которое мы здесь приводим: