Пазолини. Умереть за идеи - Карнеро Роберто. Страница 64
Чтобы понять дискурс Пазолини, стоит припомнить факты, на которые он ссылался. Бомба, взорванная 12 декабря 1969 года в Национальном сельскохозяйственном банке на площади Фонтана в Милане, стоила жизни семи людям, 98 пострадали. Вначале власти пытались искать ответственных среди анархистов: Пьетро Вальпреда, арестованный и осужденный на три года заключения, был окончательно оправдан в 1985 году; Джузеппе Пинелли погиб, упав с четвертого этажа здания полиции Милана во время перерыва между допросами. Позднее, когда выяснилась непричастность Пинелли, следствие переключилось на неофашистскую группу из Венеции под руководством Франко Фреда и Джованни Вентура – последний поддерживал тесный контакт с полковником из секретной службы SID, Гвидо Джанеттини. После длительного и противоречивого судебного разбирательства никто так и не был осужден, однако в 2005 году кассационный суд подтвердил неофашистскую подоплеку взрыва и вину Фреды и Вентуры. Что касается секретных служб, SID была распущена в 1977 году (она была создана в 1966 году), а вместо нее были организованы две структуры: гражданская SISDE и военная SISMI.
И еще: 28 мая 1974 года на площади Делла Лоджиа в Брешии взорвалось самодельное устройство, что привело к гибели восьми и ранению 102 человек; 4 августа 1974 года взрыв произошел в поезде Italicus, на пути из Рима в Бреннер, когда состав проезжал по склону Апеннин в районе Сан-Бенедетто-Валь-ди-Самбро, и привел к смерти 12 человек и ранению 48. После долгого следствия в обоих терактах были обвинены неофашисты. Процесс по делу о массовом убийстве в Брешии закончился в 2017 году обвинительным приговором.
Пазолини все понимал, но у него не было ни доказательств, ни свидетельств: «Я знаю, потому что я интеллектуал, писатель, старающийся следить за всем, что происходит, знать все, о чем пишут, воображать то, что еще неизвестно или о чем молчат; понимать, что связывает далекие друг от друга факты, что соединяет разрозненные фрагменты политической картины, восстанавливая логику там, где, кажется, царят произвол, безумие и тайна»{Там же, стр. 363.}.
Вот его удивительное определение того, кто такой, или, точнее, кем должен был бы быть интеллектуал: внимательный, участвующий в жизни общества (в социальном, человеческом, политическом плане) человек, ответственный и смелый, лишенный колебаний и ложной сдержанности. Но в Италии – полемизирует Пазолини – «интеллектуальная смелость говорить правду и реальная политика – вещи несовместимые»: от интеллектуалов требуют заниматься тем, что называется «высокой» культурой, то есть абстрактной, а любое посягательство на политическое поле считается почти предательством. Таким образом, их предназначение становится «псевдо-благородным, но в реальности рабским»{Там же, стр. 364.}, интеллектуал превращается в прислужника власти с ограниченным набором действий.
Однако, помимо Пазолини, в стране были и другие люди, знавшие, в отличие от него, о наличии доказательств или хотя бы указаний на них. Пазолини обратился к журналистам и политикам. В отношении последних, в особенности из оппозиционных партий и из самой главной, коммунистической, обвинение Пазолини прозвучало особенно жестко: в Италии оппозиция «такая обширная и сильная, что сама по себе уже власть»{Там же, стр. 365.}, поэтому «оппозиция идентифицируется с альтернативной властью: но это в любом случае власть». «Следовательно, члены такой политической оппозиции не могут не вести себя, как представители власти»{Там же, стр. 366.}. Коммунистическую партию он обвинил в соглашательстве, и, в результате, в сокрытии преступлений.
Вот его заключение:
Возможно, если американские власти позволят это – например, решив «дипломатично» разрешить другой демократии то же, что американская демократия разрешила самой себе по поводу Никсона , – эти имена рано или поздно будут названы. Но произнесут их люди, разделившие с ними власть: как менее ответственные против более ответственных (никто не говорит, как в американском случае, что они лучше). Тогда это будет настоящий государственный переворот{Там же, стр. 367.}.
Пазолини намекал на тесные политические и экономические связи между Италией и США, предполагая, что без одобрения состоятельных американцев имена ответственных за массовые убийства в стране никогда не будут названы. Ричард Никсон, политик-республиканец, избиравшийся президентом на два срока подряд, в 1968 и в 1974 годах, в год вторых выборов, то есть в 1974, был вынужден уйти в отставку в результате скандала с Уотергейтом. Республиканцы в 1972 году предприняли попытку взлома штаб-квартиры демократической партии в Вашингтоне. Последовавшие усилия скрыть результаты расследования, в которых Никсон принял активное участие, были разоблачены газетой Washington Post и дали начало скандалу, приведшему Никсона к отставке (два года спустя об этих событиях Аланом Дж. Пакулой был снят фильм «Вся президентская рать» с Дастином Хоффманом и Робертом Редфордом в главных ролях). Для Пазолини строгость американских политики и общества по отношению к Никсону стала примером правильного функционирования демократии, практически невозможного в Италии именно из-за подчинения правительства интересам тех же США.
Эта глава «Корсарских писем» чрезвычайно важна не только из-за своего содержания, но и из-за того, что она свидетельствует о тенденциях, существовавших в итальянских культуре и обществе, и о том, что Пазолини полностью осознавал их. Говоря словами Джулианы Бенвенуто, Пазолини «с болью предупреждал, что литература середины 70-х утратила гражданскую значимость […]. Веру в слово, безусловную веру в слово Пазолини тем не менее не утратил, будучи до самого конца убежден, что говорить правду – долг, литературный и человеческий»{Benvenuti 2017, стр. 63.}.
Что касается стратегии напряженности – к ней Пазолини уже обращался в начале 1971 года, когда сотрудничал с некоторыми борцами из новой левой политической организации «Борьба продолжается» над документальным фильмом «12 декабря», центральным эпизодом которого было массовое убийство на площади Фонтана. Комментировать кадры было доверено группе студентов и рабочих, чье мнение, по признанию писателя, не совпадало с его собственным. Тем не менее этот фильм стал свидетельством, и весьма надежным, идеологической, политической и социальной атмосферы тех лет.
■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■. Авторская честность побуждает его высказать собственные сомнения. В главе ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■. Это прекрасное, наводящее на размышления, поэтическое описание жизни до рождения, но подчеркнуть он хотел совсем другое. В призыве к легализации абортов он видел дополнительное подтверждение «антропологической революции», превращающей итальянский народ в общество потребителей: ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■. Они завладели понятиями свободы, либеральными и прогрессистскими, так сказать, и, сделав их своими, их опошлили, изменили их сущность». И объяснял: ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■