Роберт Маккаммон. Рассказы (СИ) - Маккаммон Роберт Рик. Страница 104

— Эй, Балбес! — произнес Грег Каутен; его квадратное, розовощекое лицо пылало под ежиком рыжих волос. — Твой старик дома?

Джуниор, прищурившись, посмотрел на солнце. В небесах кружила птица — одна одинешенька во всех этих пронзительно голубых просторах.

— Мы с тобой говорим, тупица! — гаркнул Эдди. — Грег спросил: дома ли твой старик?!

Джуниор покачал головой. Сердце тяжело билось в груди, и он мечтал обзавестись парочкой крыльев.

— Да, точно! — Деннис кивнул, и ударил Грега в плечо. — Балбесова папаню снова упекли в дурку. Разве ты не слыхал?

— Это правда? — Эдди со злобой уставился на Джуниора. — Твоего старика снова забрали в дурдом? Заперли, чтобы он никому не навредил?

Губы Джуниора дрогнули.

— Нет, — ответил он.

Джуниор ощущал в животе холод, как если бы кишки сковало льдом.

— Почему они его выпустили, а? — продолжал наседать Эдди Коннорс; его глаза сузились, превратившись в мясистые щелочки. — Если он псих, почему его выпустили?

— Он не… — Голос Джуниора звучал неубедительно, и мальчик умолк. Затем попытался ещё раз: — Мой отец не псих.

— Точно! — Деннис злобно хохотнул. — Значит, в дурдом пихают здоровых людей! Обычное дело!

— Это… это не дурдом! — сказал Джуниор. Сказал громче и сердитее, чем ему хотелось бы. — Это больница!

— Ага, конечно! Огромная разница! — произнес Эдди, и его локоть снова ткнулся Грегу под ребра. Грег ухмылялся, демонстрируя большие белые зубы. Джуниор задумался: «Интересно, а кости Грега Каутена такие же белые, как и его зубы?» — Получается, он угодил в больничку для психов!

— Мой отец не псих.

Джуниор оглянулся на оставшиеся позади два квартала. Вон его дом. Вон тот, с большим вязом на переднем дворе. Все дома в округе походили друг на друга: деревянные постройки с узкими крылечками и небольшими квадратными лужайками. Многие из домов нуждались в покраске, газоны засохли и выгорели, деревья отбрасывали синие тени, которые двигались вместе с солнцем. Одежда болталась на веревках, натянутых на задних дворах; мусорные баки стояли избитые и помятые; тут и там покоились остовы старых авто, ожидавших, когда их отволокут на свалку. Джуниор снова воззрился на Эдди Коннорса, а его пальцы в это время играли в карманах брюк с птичьими косточками — с косточками голубой сойки, если быть точным.

— У него был нервный срыв, — сказал Джуниор. — И только.

— И только? — хрюкнул Эдди. — Блин, разве этого мало? — Он вышел на проезжую часть, продолжая похлопывать ключом по ладони, и остановился примерно в десяти футах от Джуниора. — Скажи своему старику, что это свободная страна. Скажи, что я могу ездить на своей тачке, когда захочу. Хоть днем, хоть ночью. И если ему нужны неприятности, пускай вызовет легавых ещё разок. Скажи, что если ему нужны неприятности, я их ему обеспечу.

— Нервный срыв, — сказал Деннис и снова захохотал. — Это просто другой способ сказать «псих», докажи?

— Вали отсюда! — велел Эдди мальчику. — Ну же, Балбес! Шевели поршнями!

— Дааа! — присоединился Грег. И не удержался от очередного резкого выпада: — Бьюсь об заклад, мамаша у тебя тоже с приветом!

— ШЕВЕЛИСЬ! — рявкнул Эдди, король квартала.

Джуниор продолжил путь, шагая в том же направлении, что и раньше — прочь от дома с вязом в пересохшем дворе и с крыльцом, с которого полосками отслаивалась краска. Ему послышался голос отца, и он вспомнил, как тот сидел перед теликом, строчил в желтом блокноте и говорил следующее: Знаешь, что такое «нервный срыв», Джуниор? Это то, что случается, когда одну половину времени твоя голова сосредоточена на работе, а вторую половину — работа сосредоточена у тебя в голове.

Шучу. Дошло?

Улыбнись, Джуниор.

Джуниор послушался.

— Тощий педик! — гаркнул Деннис Хафнер в спину Джуниору. А Эдди Коннорс прокричал: — Это свободная страна! Передай ему это, слышь?

Знаешь, кого называют «нормальным человеком», Джуниор? Любого, кто ещё не угодил в лапы мозгоправов.

Улыбнись, Джуниор.

Он двигался вдоль улицы, испятнанной солнечным светом и тенями; пальцы мальчика сжимали косточки в карманах брюк, и сердце его было темнее, чем кусок угля.

Однако в этот чудесный летний день он улыбался.

В следующем квартале Джуниор свернул направо. Впереди, мерцая в раскаленном воздухе, возвышался последний сохранившийся в этом предместье лесистый склон холма. Зеленый, густой, хранящий секреты. Это было прекрасное местечко. Туда-то он и направлялся.

Прежде чем Джуниор достиг конца улицы, откуда неровная тропа взбиралась вверх по косогору, за спиной послышался топот кроссовок по тротуару. Кто-то бежал. Первой мыслью было, что это Эдди Коннорс решил-таки погнаться за ним. Поэтому Джуниор обернулся лицом к нападавшему и попытался избежать расквашенного носа. Однако это оказался вовсе не Эдди Коннорс или не один из его дружков. Это был нескладный, хрупкий на вид мальчик с вьющимися каштановыми волосами и в очках; на лице у него сияла глупая ухмылка. На нем были надеты футболка, короткие штанишки, выставлявшие на показ худенькие ноги, черные носки и кроссовки. Он затормозил, едва не врезавшись в Джуниора, и выпалил:

— Привет, Джуниор! Я тебя вон оттуда заметил! — Он показал на дом дальше по кварталу, стоявший рядом с тем перекрестком, где Джуниор свернул. Мальчик снова обратил к Джуниору свою дурацкую улыбку. — Куда идешь?

— Куда надо, — ответил Джуниор и продолжил шагать в сторону склона.

— А можно с тобой? — Уолли Манфред вприпрыжку побежал рядом. Ему было десять лет, очки увеличивали его большие голубые глаза, и он до зарезу нуждался в брекетах. Уолли Манфред представлялся Джуниору маленькой собачонкой, которая любит гоняться за машинами и преследовать незнакомых прохожих, напрашиваясь на ласки. — Можно, а?

— Нет.

— Ну почему? Куда ты идешь?

— Иду и все. Катись домой, Уолли.

Уолли молчал. Топот кроссовок о тротуар говорил, что он все ещё тащится по пятам. Джуниор не желал показывать ему тайное место. Тайное место принадлежало только ему.

— Иди домой, Уолли, — повторил Джуниор. До начало лесной тропы оставалось совсем немного.

— Ай, да ладно тебе! — упорствовал Уолли, заступая Джуниору дорогу. — Разреши мне пойти с тобой!

— Отвали.

— Вот захочу — и пойду! — сказал Уолли с ноткой раздражения в голосе.

Джуниор остановился. Этого нельзя было допустить. Совсем нельзя.

— Уолли, дуй домой! — приказал он. — Я серьезно!

Уолли тоже остановился; казалось, он вот-вот разрыдается. Джуниор знал, что Уолли живёт с матерью в доме даже меньшем, чем у него. Год назад отец Уолли вышел купить пачку сигарет, да так и не вернулся. Ну, во всяком случае, так рассказывали. Джуниор слышал, как родители обсуждали это, думая, что он спит. У родителей имелись собственные секреты. Так же как и у детей.

— Я не шучу, — сказал Джуниор. — Я не хочу, чтобы ты шёл со мной.

Уолли просто смотрел на него, пока летнее солнце поджаривало их обоих.

— Иди донимай кого-нибудь другого, — сказал Джуниор.

Уолли сделал шаг назад. Глаза мальчика влажно блестели за стеклами очков.

— Почему я тебе не нравлюсь? — спросил Уолли, и в голосе его слышалось что-то пугающее.

— Почему я всем не нравлюсь?

Джуниор прошёл мимо, и продолжил путь в одиночестве.

— Вот ты мне нравишься! — крикнул Уолли. — Почему ты не хочешь дружить?

Знаешь, кто такой «друг», Джуниор? Тот, у кого те же самые враги, что и у тебя.

Улыбнись, Джуниор!

Он шагал дальше. Начался подъем, и, углубившись в лес футов на пятьдесят, Джуниор присел на корточки и подождал, высматривая, не идёт ли за ним Уолли Манфред.

— Ну и ладно! — долетел с улицы крик Уолли. — Ты все равно мне нравишься!

Джуниор просидел в подлеске минут десять. Убедившись, что Уолли не увязался следом, он встал и продолжил путь.

Тропа вела через последний из окрестных лесов. Мусор и бутылки усеивали землю, свидетельствуя, что и другие ходят по этой стежке. Однако тайное место Джуниора находилось выше по склону, примерно в четверти мили отсюда. Тропа сделалась круче, и по ней стало тяжело взбираться. Карабкаясь наверх, Джуниору приходилось хвататься за торчавшие из почвы корни деревьев. Последние обертки и бутылки остались позади, и теперь он продвигался сквозь зелёные заросли. Тайное место было хорошо спрятано, и Джуниор лишь случайно наткнулся на него пару лет назад, во время одного из своих длительных, одиноких странствий.