О чем поет тагельхарпа (СИ) - Гут Этта. Страница 2

— Я желаю. И расскажу, — ничуть не смущенный общим вниманием, заверил отец Ингве.

И тогда скальд поклонился, усмехнувшись и сделав приглашающий жест рукой.

— Говорили… — Тут ярл Бьёрнсон отхлебнул из кружки, вытер усы и только после продолжил: — Говорили, что причиной всего стала глупость: юная дочь конунга влюбилась в простого хольда. Влюбилась и отказалась от брака с могучим соседом, который только и мог спасти земли ее отца от пришествия злого колдуна. И тогда ярлы и форинги, составлявшие ближний круг конунга, пришли к нему и убеждали его, что зря он потворствует прихотям дочери. А когда поняли, что слова их ни к чему не ведут, свергли глупого конунга, лишили власти и выгнали его и капризную дочь его из замка голыми на снег. — Тут ярл Бьёрнсон вновь отхлебнул из кружки, а после уставил тяжелый взгляд на Ингве. — И шли они по улицам прочь от родного замка — в терновых венцах вместо короны, ступая босыми ногами не по лепесткам роз, как в дни торжеств, а по их колючим стеблям, брошенным им на пути их же подданными, потому что и они понимали, что конунг, не помнящий своего долга, им не правитель. А ведь могло быть все по-другому, если бы он слушал советы своих близких, а дочь его не бежала от уготованной ей судьбы.

Чуть в стороне, у стены, переступил с ноги на ногу Роар, Ингве глянула любимому в лицо и отвела глаза. Все сказанное отцом — про долг, честь рода и судьбу — казалось таким верным, таким…

— Все было совсем не так! — вдруг шепнула Ингве прямо в ухо какая-то женщина, оказавшаяся у нее за спиной настолько бесшумно, что даже Роар ее появление прозевал и только теперь дернулся, кладя руку на рукоять меча.

Но заговорившая с Ингве незнакомка уже отступила в сторону, а после еще и рассмеялась звонко, этим мигом развеяв мрачную атмосферу в зале таверны, рожденную сначала страшной легендой, спетой скальдом, а после злыми, полными морали и нравоучения словами ярла Бьёрнсона.

— Я расскажу вам, как все было на самом деле, если уважаемый скальд Ноах не против, а его волшебная тагельхарпа подпоет мне.

Странная улыбка тронула губы скальда — будто бы он смотрел и не верил тому, что видит. Но его смычок уже коснулся струн, и над залом потекла тревожная звонкая мелодия.

— Это было в те времена, когда в мире властвовала магия, — начала незнакомка, выступая в центр зала. — Вот только владели ей не людские колдуны, а Другие. Теперь они почти совсем покинули наши земли, а в ту пору людям от них изредка доставались знания, а иногда и волшебные артефакты. Что же до юной дочери конунга, то она действительно полюбила и действительно сердце свое отдала не могучему владыке соседней страны и даже не кому-то из ярлов, а всего лишь хольду — храброму воину по имени Арнгейр и по прозванию Танцующий с волками. Так что, когда тот самый сосед прислал сватов, конунг, ее отец, уступив просьбам дочери, отослал их с вежливым отказом. Вот только не устроил этот его ответ тех, кто уже успел подсчитать выгоду от подобного брака, который объединил бы соседствующие земли в одно большое и богатое государство. Начались интриги и подлости.

Тут струны на тагельхарпе скальда будто взорвались тревогой и напряжением, заряжая ими и всех сидевших в таверне. Рассказчица же, убрав с лица прядь мягко вьющихся темных волос, продолжала:

— Арнгейр чудом не стал жертвой этих страстей — на него покушались со сталью в руках, пытались утопить, столкнуть в пропасть, изжить иными способами. Когда же дело дошло до попытки отравления, случилось так, что юная дочь конунга выпила яд вместо любимого… Остановить еене смогли. Уже умирая, она потребовала, чтобы ее тело уложили на колючее ложе из роз, а с головы сняли венец, заменив ее терновым — тем, что хранился в фамильной сокровищнице с незапамятных времен. Вот только… — В этот напряженный момент рассказчица вдруг повернулась к Ингве и вновь подступила к ней почти вплотную, наклонилась, засматривая в лицо. — Вот только выпила она не яд, а простое сонное зелье, которое припасла как раз на подобный случай. Да и никто из алчных ярлов и форингов не знал, что терновый венец был древним магическим артефактом, доставшимся роду ее отца от Других.

Поразительно синие глаза невесть откуда взявшейся незнакомки сияли, яркие губы улыбались, и, кажется, только Ингве, к которой она оказалась сейчас совсем близко, увидела мелкие шрамы, обрамлявшие ее чело… Увидела и тут же поняла: опять показалось — как давеча с волком. Потому что секунду спустя ничего подобного на бледной коже незнакомки уже не было, а сама она опять отступила к центру большого зала таверны и возвысила голос так, чтобы его слышали даже в самых дальних уголках:

— Когда кровь юной синеглазой дочери конунга напитала шипы тернового венца и зимних роз, устилавших ложе под ее телом, свершилось древнее колдовство. Алчные ярлы и форинги, воины из их хирдов, даже их лошади и охотничьи птицы — все погрузились в сон. Но магия никак не затронула того, в чьем сердце пылала настоящая любовь! Арнгейр не заснул и успел вынести любимую из замка до того, как весь он до самой крыши скрылся под непролазным сплетением терновых лоз, проросших из колдовского венца.

— И что было дальше? — с замиранием сердца спросила Ингве, как только смолкла тагельхарпа, а в зале повисла тишина.

— Они жили долго и счастливо, мояпрекрасная дочь ярла. И некоторые верят, что живут до сих пор.

— Ну это уж вообще брехня! — заявил отец Ингве, и все в зале задвигались и заговорили. — Да и вообще, как это так: женщине жить без кола и без двора, вне рода, одной?

— Вдвоем, — с прежней светлой улыбкой поправила незнакомка. — А что до вашего «как», так ведь не попробуешь — не узнаешь.

И вот ведь что примечательно: хоть и отвечала она ярлу Бьёрнсону, но смотрела только на Ингве. И во взгляде этом читалось что-то особое — сильное и важное.

Не имея возможности выдержать это напряжение, Ингве зажмурилась, сжала пальцами виски и… будто бы укололась. Причем так сильно, что показалось — кровь пошла. Но ее на пальцах не было, да и, когда Ингве подняла голову, оказалось, что синеглазая рассказчицатоже пропала — будто и не стояла рядом минуту назад.

Ингве зашарила взглядом по сторонам, а потом, не обращая внимания на окрик отца, метнулась к полузанесенному снегом окну. И, чудом не опоздав, все же увидела, как метель укрывает собой две человеческие фигуры — одну повыше и помощнее, вторую ниже, стройнее и стремительней в жестах. Эти двое шагнули в пургу рука об руку, а следом за ними в закрутившийся вихрь прыгнул, спружинив на мягких лапах, большой серо-снежный волк. Миг — и никого не стало. И только сердце колотилось где-то в горле, а лоб горел так, будто в него и на самом деле впивались острые терновые иглы.

— Что с вами, моя госпожа? — тревожно спросил подбежавший Роар.

— Да, что там с этой малахольной? — рыкнул из-за стола ярл Бьёрнсон, а после потребовал себе еще грога.

— Со мной? — переспросила Ингве, тряхнула головой, избавляясь от того, что мешало и давило, и улыбнулась, глядя Роару глаза в глаза. — Со мной все хорошо. Потому что я только что поняла кое-что очень важное.

— Что же? — Роар стоял совсем близко, и в его глазах вдруг начала рождаться пока еще совсем робкая, очень неуверенная, но уже расправившая белоснежные крылья надежда.