Недоброе утро Терентия (СИ) - Грей Денис. Страница 26

— Да как тут осуждать... — Ничо я ей не могу сказать. А у самого злоба растет. Да черным огнем расцветает все. Таким, как и в детстве моем было, и утром, как с Викторовичем тем «поручкался». Кулаки сами сжиматься начали. До хруста сжались. Что за люди?! Казалось, — вот она беда пришла, ну станьте вы дружнее, да помогайте вы друг другу! Всем же хана придет... Дык, — хер! Скоты поганые. Еще Библией прикрываются! Тьфу...

Степка к нам прибежал. Запыхался. Глаза напуганные. — Там это... волк!

— Чего «волк»?

— Волк в лесу рычит! Будто драка там!

Прислушался я. Ничо не слышно. — Где?!

— Там! — на речку Степан показывает. Только левее от меня. — Точно говорю! Рычит и визг там! У меня же уши! Слышу я!

— Ох епть! — Точно! У Степана-то ухи, как у кота. Все ему лучше слыхать, чем нам! Побежал! К машине побежал, да кувалдометр свой прихватил. Думал еще ружье взять, да прикинул, что мне его моими пальцами перезаряжать, дык та еще пытка! Они и так... Палец едва в скобу помещается! Побежал. Оставил ружжо Серафиме. Приказал, чтобы в машину залезли и нос не казали, а сам ходу! Выше по течению, в сторону Морши. Уже и сам рык слышу волчка-то! Да тут река изгиб делает, в сторону от тракта уходит. А там — спуск небольшой, да полянка. А выше — скала! Пещера там. Вижу: волк с гадиной сцепился! А вторая, у пещеры суетится чего-то! Ну я ее и принял на кувалду. Она только морду ко мне подняла — Хлоп! Кубарем покатилась. Вторую уже волк осилил. А за скалой еще одна! Третья! Ко мне прыгнула, да когти расставила! Отмахнул ей в ухо, ну или чо у нее тама — Шлеп! Покатилась она следом за той, что пришиб. Волчок уже коло меня, прибег. Смотрю, а у пещеры два хера валяются. Тех, что с лапками! Пополам разорванные. Волчок видать постарался! А рядом... Ох... Волчица лежит. Такая-же здоровенная, как и мой волк. Мертвая лежит. На боку — рана глубокая. И щенки возле... Двое. Тоже рваные. Да маленькие еще! Едва видать сиську мамкину бросили... Волк стал рядом, смотрит на них и выть! Да так протяжно, жалостливо... Елки, это что получается? Семья его тут! Сюда он со мной добирался. По пути нам было! Да не успели мы... Волк метаться стал, скулит, воет... Плачет! Лижет малышей, да волчицу обнюхивает и снова выть. Так мне жалко их стало! Была семья у волчка, да погубили гадины... Такое черное в душе моей поднялося-взбаламутилось! Так злоба меня накрыла! Пошвырял я тех гадин дохлых в реку, выбежал в лес, схватил березку, что росла рядом, вырвал ее с корнем, да давай орать, да вокруг все этой березкой крушить! — Суки! Давайте все сюда! Всех перемолочу! Хана вам твари! — орал, пока березку ту в щепки не размолотил. Тогда кулаками бил. Два дерева сломал. Нихто не пришел. Из гадин тех. Только другой пришел. Медведь пришел!

Выперся из кустов. Здоровенный такой! Гляжу, а рожа-то знакомая! Никак — Михал-Потапыч приперся. Тот самый, с которым за мед дралися. Точно он! Бурый такой, да подпалины рыжие на щеках. У него еще на груди пятно такое светлое — треугольником! Только вымахал сильно с тех пор. Больше стал, да мордатее. Грудина широкая, лапы мощные. Красавец такой! Ближе подошел он ко мне. Сел, смотрит. И я на него смотрю. И чо дальше? Только чувствую, не осилю его сейчас. Уж шибко здоровый он стал! Да и я уже успокоился. Злость свою всю выплеснул.

Посидел медведь. Посмотрел на меня. Еще ближе подошел, понюхал воздух. Шумно носом шмыгает. Признал! Стал на задние лапы, заревел! Смотрю, а у него бочина вся в крови. Да полосы на ней от когтей оставленные. Да знаю я уже, чии то когти... Гадин! Стало быть, и до него добралися твари окаянные... Худо и ему приходится. Жалко его. А я думаю, это как же надо было охренеть, чтобы и на такого зверюгу кинуться?! Совсем гадины дурные эти. Или толпой кидались? Скорее всего! А он отбился. Молодец! — Молодец, что живой! — кричу. Постоял медведь, фыркнул мне на прощание и в кусты пошел восвояси. Ну, значит свиделись. А у самого на душе и радостно от того, что «соперника» старого повидал, дык и грустно! Грустно, что гадины и тут промышляют, да житья от них никому нет!

Вернулся я к пещере. Волчок там. Сидит — плачет. И Степан уже коло него! Обнял волка и по голове гладит. Жалеет! И Серафима уже тут. С ружьем! Стоит да на щенков смотрит. Да на херы, те разорванные волком. Ну чо... Не стал я на них ругаться, что ослушались меня. Оно видать на помощь нам прибегли! Чо уж тут ругаться... Взял, да и яму рыть начал. Руками рыл. Выкопал! Большую, ровненькую! Да сперва, волчицу туда положил. Аккуратненько положил! Только вот смотрю, да понять не могу! Волчица-то мертвая, да израненная, однако ни крови, ни окоченения нету… И она будто такой, едва заметной пленкой покрытая. И не пленка даже, а такое… словно слюна застывшая. Посмотрел, почесал макушку. Ничо не понятно! И положил ее. Следом и щенков. Они тожить такие — будто помазанные чем-то. Волчок увидел, как щенят его хороним, подвывать начал, к яме рваться, да Степан его придержал. Серафима мне подмогла и второго принесла щеночка, волчонка. Тоже рядышком с мамкой положили. Да загребли землицей. Я туда еще валун плоский притащил и сверху накрыл. Чтобы гадость какая, не раскопала, да не тронула! Вот так. — Ну, — говорю. — брат мой серый! — волку-то. — Ты уж прости меня! Не успели мы... Знал бы, дык, поторопились...

Ничо, подошел ко мне волк. Ткнулся носом в ладонь. Погладил я его. Посидели мы еще возле могилки. Красивое место! Поляна внизу под скалой, травка зеленая, реченька водичку несет, деревца вокруг, да на ветерке кронами покачивают. Укромно, тихо. А я вот думаю. Есть у меня мысль-то! Обратился я к волку: — Это... Тут такое дело! Собираться нам надо. Ты уже дома... А нам — тоже домой надо. Предложение у меня к тебе имеется! Хочешь, тут оставайся, а хочешь — с нами давай! Только я тебе сразу говорю, что будет там, я не знаю! Может и твари там, и смерть правит! А мож и не случилось ничего. Дык, все равно — Люди там! И не все рады «вашему брату»... Да и таким, как мы со Степаном — тоже! Ну, мы-то ладно... А — ты? Волк... Боятся люди таких. А кого они боятся, — дык ненавидят сильно... Такие «люди» они. Я, тебя-то, в обиду не дам, зуб даю! Вот только не всегда я рядом буду... Такое дело. В общем, сам решай! Только знай, рад буду, что со мной поедешь! Друг ты мне. Вот так!

Постоял волк, посмотрел на могилку, где родные его... Глянул на Серафиму, да на Степана. Закивали те. Тоже хотят, чтобы с нами поехал! Да к машине и пошел. Решил стало быть. Ну и мы за ним следом потихонечку потопали. Морша впереди!

Глава 8. В шаге от смерти!

На окраине старой деревни, в тени раскидистых тополей, таилась заброшенная проселочная дорога. Испещренная трещинами и поросшая высокой травой, она напоминала старую тропу, забытую людьми. Некогда по ней сновали крестьянские телеги, а впоследствии — автолавки, привозящие товары жителям окрестных деревень. Но с наступлением новых времен и распадом некогда великой страны, угасла жизнь и на этой старой дороге.

Сейчас, нарушая тишину и благолепие этого забытого места, раздался рёв мотора. Вздымая пыль и выворачивая комья земли своими широкими колесами, по лесу шел Урал. Он петлял по лесным тропинкам, оставляя позади себя колеи, словно свежие шрамы на девственном ковре из зеленой, сочной травы и мягкой подушки подлеска, он проламывал себе путь, свозь заросли молодого сосняка и совсем еще юной акации, он проваливался в рытвины и канавы, тонул в небольших болотцах, но упрямо продолжал идти вперед!

Я вел машину и думал. Думал о том, как трудно терять близких людей... Мысли часто возвращаются к ним, даже если они уже ушли из этого мира. Вспоминаю их улыбки, голоса и моменты, которые провел рядом с ними. Но иногда мысли о ушедших не только теплые воспоминания, но и сопровождаются грустью и даже болью.

Мама... Иногда задаю себе вопрос: Почему она ушла так рано? Что за болезнь такая, проклятая?! Что я тогда мог сделать, чтобы предотвратить ее уход? Маленький был. Иногда я чувствую вину за то, что не сказал ей последнее «спасибо» или «прощай»! Все так быстро, обыденно, банально... Вот была мама, жила, старалась, что-то хотела, мечтала, меня растила, любила, бранила за всякое. Но все равно любила же! А тут раз, и нет ее... И ведь понимаю, что не могу я это контролировать! Не могу помешать...