Крест Марии (СИ) - Фонд А.. Страница 30

Боли в мочевом я купировала анальгином. Посчитала, что сейчас именно такой момент, когда надо лечиться, а не экономить. И я лечилась, как могла. Ходила, обмотанная ниже талии одеялом. На ноги натянула тёплые носки (хорошо, что я впопыхах просто за них забыла и не отдала ещё и эти Щукарю).

И вот долгожданный момент наступил – раздался такой знакомый, такой желанный щелчок и кормильня порадовала меня едой.

Как же бережно я несла свою богатство, свою ценность, к топчану. Как же я радовалась и предвкушала!

Сегодня мне дали тарелку из теста с супом. Густой, пахучий, гороховый, с миниатюрными волоконцами мяса и перца. А ещё дали кусочек какой-то то ли лепёшки, то ли оладьи. Она была размером с мою ладонь, если без пальцев. Тесто пористое, жирное.

Лепёшку я отложила. Сейчас нельзя объедаться. Два дня голодовки и перед этим такой удар на все органы. Нужно поберечься. Я бы и от суповой «тарелки» кусок отложила. Но от жидкости лепёшка размокнет, придётся её съесть.

Это я так говорю «придётся», на самом деле я аж пищала, так хотела сесть и сожрать всё за две секунды, проглотить не жуя.

Но я себе этого не позволила. Села перед тарелкой с супом, аккуратно отломила с краю тесто. Получилась ложка. Зачерпывая по чуть-чуть, я принялась неторопливо наслаждаться каждой крошкой. К сожалению еда быстро закончилась. Я с вожделением посмотрела на оладью. Но нет, не сейчас.

Я решительно встала и отошла подальше от топчана. Сейчас я должна заняться чем-то, что отвлечет меня от мыслей о еде.

И я знала, чем.

Конечно, первое что мне нужно было и то срочно – это отмыть пол. Там, где я упала, где мне было плохо – ох, там было что отмывать. Я туда старалась сейчас вообще не ходить.

Но нет, я сперва постираю одежду, и уже этой мыльной водой начну мыть. И это не потому, что я экономлю мыло, у меня ещё не прошла слабость, я была больна, и больна серьёзно. Если говорить честно – я была очень больна. Поэтому в приоритете – беречь силы. Отмою всё позже.

Я взялась вязать носки, но руки были ещё слабыми, нет, это не работа, а издевательство – петли получались кривыми, постоянно запутывались. Поэтому вязание я отложила. Читать тоже не могла – мысли хоть и были ясные, но надолго концентрироваться на чём-то я тоже не могла.

И я даже понимала почему. У меня был слишком сильный эмоциональный шок от того, как поступил со мной Щукарь. Человек, которому я ничего вообще не сделала, которого видела впервые. Причем меня коробило даже не то, что он пытался меня убить, а то, что он хладнокровно обворовал меня. Знал же, что я новичок, и все равно позарился на мои скудные запасы.

Я могу оправдать мародёрство на войне, когда победитель забирает оружие и ценности с трупа побеждённого. Это – законная добыча. Но Щукарь мародерствовал, до того, как стал убивать меня. Сволочь.

Я медленно подошла к моим богатствам. Точнее к остаткам. Взяла тетрадку, где было написано что-то на луковианском. Аккуратно вырвала из середины один двойной лист. Он был исписан мелким почерком, но чернила выцвели. Я нарисовала на листе жирной линией несколько мишеней. Лист прикрепила напротив топчана.

Села на топчан. Швырнула в центр мишени нож.

Нож удалился о стену, гораздо ниже листка, и, звякнув, отскочил в сторону.

Со вздохом я пошла поднимать нож. Мда, работы предстояло много.

Мысль о мести придавала мне сил. Злость – вот что держало меня. Когда я выруливала с четырех минут дёргания рычага – только мысль о том, как я буду убивать Щукаря и Фавна, поддерживали меня. По сути эти эмоции оказались для меня тем якорем, за который я уцепилась и не позволила себе сложить лапки и умереть.

Прошло несколько дней, я вышла на чуть больший промежуток между дёрганьем рычагов, сейчас мне стал доступен и второй рычаг. Моя келья вновь стала лететь. Думаю, уже скоро у меня будут стыковки с другими узниками.

Честно говоря, я теперь не испытывала совершенно никакого азарта от стыковок. Даже более того, мне больше ни с кем не хотелось общаться. Эти люди, они были гнилыми внутри. И они вполне заслужили свою участь – жить сорок лет в кресте, бегая, как белка в колесе, между дёрганьем рычагов. Скотское существование.

А я? Получается, что и я такая же гнилая внутри и тоже заслужила всё это?

Может быть.

Но зато я не обворовываю последние сухари у наивных новичков и не убиваю их ядом.

Не убиваю? Кроме Щукаря и Фавна, пожалуй. Их я приговорила.

Осталось только найти способ.

Я метнула нож в листочек – он опять упал, ударившись о стену, но теперь он уже ударился почти рядом с нарисованной мною мишенью.

Ничего, ничего, вода камень точит.

Я миллион раз, миллиард брошу этот нож, но рано или поздно я таки попаду в центр. Я представила, что это глаз Щукаря и запулила в листок – и попала в самый центр!

Бинго!

Стыковка произошла внезапно, когда я спала. Я подскочила, торопливо натянула на себя одежду (я благополучно всё отстирала, зашила, так что вид у меня был вполне приличный) и, схватив носки, пошла к окну.

Да, я теперь не неслась с нетерпением, сейчас я шла с опаской, гадая, кто это там может быть.

Мне повезло. С той стороны оказалась толстая луковианка. Она активно жестикулировала. Что она от меня хотела – я там и не поняла. Показала ей носки – она не захотела. И от небольшой полоски кружева, которое я умудрилась связать почти что на пальцах – тоже отказалась. Так ни к чему и не договорившись, мы расстались.

Ну ничего страшного. Нейтральная стыковка. Зато живого человека хоть увидела. Точнее луковианку. Я до сих пор так и не решила для себя – луковианцы это люди или нет?

Прошло ещё несколько дней. Я начала поправляться, хлопотала по своим домашним делам, пыталась читать криптографию, много тренировалась. У меня уже почти прошли головокружение и тошнота. Головные боли и боли в мочевом остались, как и кашель. Кашель стал докучать особенно сильно.

Я таки тогда здорово простудилась, пролежав столько времени на холодном каменном полу.

Теперь из каждой кормёжки я откладывала немного еды и сушила. В основном это были лепёшки, какие-то оладьи или что-то наподобие лаваша. Я мелко их резала и сушила на куске чистой ткани. Сушилку я сделала очень остроумно – в стенах кое-где были набиты типа гвозди или штыри, но немного закрученные неровными петельками. Я протянула над головой две веревки, на которых закрепила кусок ткани. И вот на этой ткани я и сушила сухари. Печки-то не было, приходилось сушить на тёплом воздухе. Пока получилось мало. Ну так, чтобы сесть и за раз хорошо покушать. Ну или два раза, но понемногу.

Но я не расстраивалась – времени у меня полно, так что насушу ещё. Тем более, я уже научена горьким опытом, поэтому каждый раз к окну стыковки я подходила с большой осторожностью и с одеялом.

Следующая стыковка произошла утром, я только-только успела дёрнуть за рычаг, умыться и привести себя в порядок. Наскоро одевшись, подошла к «окну». В этот раз оказался какой-то печальный старичок с нечёсаной бородой. Представился Акимычем.

– Мария, что вяжет носки – ты? – строго спросил он.

– Я, – ответила я, не зная, радоваться или огорчаться от такой популярности.

– Носки есть? – опять также кратко спросил он.

– Есть одна пара, – ответила я.

– Меняю на часы, – сообщил он и продемонстрировал самые обычные женские часики с кожаным ремешком.

– Не интересует, – покачала головой я (у меня здесь выработался биологический будильник, который был «завязан» на дёрганье рычага, и ещё непонятно, как он себя поведёт, когда у меня появятся часы).

– Ниток нет, – мрачно заявил он. – Книги интересуют?

– Что за книги? – быстро спросила я. После того, как отдала художественные книги Щукарю, у меня кроме радиофизики, криптографии и библии больше ничего и не было.

– Две, – кратко ответил он и пояснил, – художественная. Рассказы. Вторая по зоологии.